Страница 3 из 15
— Нет, Кеша — домашний кот, на улицу его не выпускаем, даже кастрировали, чтобы не рвался гулять! — честно, даже не моргнув глазом, соврал Павел.
Я понимаю, что он соврал из лучших побуждений, чтобы не было проблем с дальнейшими расспросами, но поставил галочку на память — еще три косяка с его стороны и снова придется выкидывать любимую обувь. Это же надо так меня унизить! Пусть никогда больше не увижу эту тетку, но она может другим рассказать, а те третьим — так и докатится до нашего двора, где я с малых когтей завоевывал авторитет. А нам еще возвращаться!
Нет, сидение в камере-переноске не лучшим образом сказывается на измученных нервах.
Наконец-то погрузились, и, честно говоря, я был в шоке от нашего Семена Алексеевича. Втащить три баула а-ля «мечта оккупанта» и при этом ни разу не вспомнить про тещу в матерном эквиваленте — это верх сдержанности, хотя в глазах были написаны высказывания на этот счет. Ведь именно теща подбила взять с собой все ненужное на Юге, но так необходимое для хорошего времяпрепровождения на Севере. Тот факт, что мы едем по путевке «все включено» и для поездки достаточно мыльно-рыльных принадлежностей и купальника, ни капельки не смутил ее:
— Ты всегда против меня, и куда глядели глаза, когда отдавала свою малышку? Сейчас такая переменчивая погода, что не угадаешь, как она себя поведет, вот идет потепление, а в следующую секунду наступит похолодание. Поэтому нужно быть готовым ко всему, берите и без разговоров!
У мамы и у «малышки» одинаковый диапазон голоса, и когда в разговор вступила и Маргарита Павловна, то спор решился не в пользу разума. Двух сирен в одном помещении Семен Алексеевич не вынес и согласился, скрепя сердце и скрипя зубами.
Наконец наша семья смогла пробиться сквозь людскую массу, и оказалось, что в купе поедем не одни. Меня поставили на небольшой столик у запыленного окна, и я тут же состроил умную морду, и уныло посмотрел на провожающих. Всегда грустно уезжать, даже если знаешь, что возвращение неизбежно. Хотя грусть возникла еще и от того, что давно пора прогуляться до ближайшей песочницы, но в азарте переезда об этом позабыли. С физиологией трудно спорить, все равно свое возьмет, но надеюсь, меня выпустят раньше ее победы. Второго контейнера не взяли, так и придется ехать в одном — ужасно не хочется вдыхать пары триумфа матушки-природы.
Вот и перрон опустел, и провожающих вытолкали из вагонов, наступила благоговейная тишина, как перед нашествием урагана. Через секунду послышалось шипение такой силы, что я не утерпел и стал искать взглядом роту котов, которым наступили на хвост. Не найдя искомых, я слегка успокоился, за что сразу же и поплатился — раздался ужасающий рев, словно у ненайденных мной котов, без заморозки, отняли самое дорогое. Я хотел пи-пи, но чуть не сделал… В общем не сделал, но испугался здорово.
Ревом обозначился сигнал к маханию руками и платочками, к заверениям в вечной любви и огромном уважении, к перечислениям имен и фамилий, а также родственных связей, которым обязательно нужно передать приветы, в общем, к массовому психозу, какой бывает при отправлении поезда. Затем стол под переноской ощутимо дернулся, и платформа побежала прочь вместе с вокзалом и провожающими. Мы поехали, и вот Павел наконец-то взял меня с собой в уборную. Жизнь понемногу налаживалась.
Наш спутник, сухонький старичок благообразного вида, забился в угол при виде Маргариты Павловны и, судя по виду, не собирался вылезать оттуда до конца поездки, чтобы не рисковать. Прекрасно его понимаю, хотя наша хранительница добра и нежна где-то глубоко внутри, на вид воспринимается как воительница из Амазонии, причем очень голодная и злая.
Единственное насторожило то, как он попал в вагон раньше нас. Основная толкающая сила, подобно ледоколу, оставив за бортом остальных пассажиров, увлекла всё семейство за собой, и мы первыми просочились в вагон. Однако когда Павел просунул мою переноску в купе, для того, чтобы убедиться, что все в порядке и хищников на полках не присутствует, этот старичок мирно сидел и читал местную газету.
Вошедшая за Пашкой Маргарита Павловна, казалось, сразу же заполнила собой купе и если добавить к этому громкие приказы мужу, то ясно, почему наш сосед прикинулся наволочкой от подушки. Светлый парусиновый костюм из дореволюционной эпохи и субтильное телосложение позволяли это сделать. Длинный нос придавал старичку сходство с нахохлившейся обиженной птицей.
Вторым, после носа, отличием от подушки, являлась побрякушка на шее — амулет в форме звезды с множеством разноцветных лучей. Одни лучи короче, другие длиннее, похоже на солнышко, каким его рисуют дети. В центре изображена морда кота, что сразу вызвало у меня симпатию к этому «парусиновому» типу.
Однако, как только вещи легли на верхние полки, Семен Алексеевич тут же обратил внимание на присутствие в купе постороннего предмета и по-партизански вложил его взглядом дражайшей половинке. Когда та не поняла, он тактично вымолвил:
— Маргоша, ты пока не переодевайся, мы тута не одни!
Маргарита Павловна резко развернулась и своей мощной грудью едва не вынесла супруга в коридор, муж едва успел зацепиться за ручку на лежанке. Мать Павла всегда с подозрением относилась к случайным попутчикам, тем более, если они могли составить компанию Семену Алексеевичу в злоупотреблении и распитии. Внешний осмотр удовлетворил ее и, так как путь длинный, а Катрин упорхнула в своё купе строить глазки какому-то дядьке с большими усами, Маргарита Павловна решила познакомиться поближе:
— Добрый день, дедушка, надеюсь, мы не очень сильно потревожили ваш покой? Вы с нами до конца едете или раньше будете выходить?
А сама демонстративно спрятала кошелек в сейф между молочными железами, давая понять, что ворам ловить в этом вагоне нечего. Хорошо, что она стояла спиной к Семену Алексеевичу и не видела, как страдальчески скривилось лицо, но мне-то хорошо видно, как в его глазах тает надежда стибрить «полтишок на пиво».
— Гангурам азкинон, донрег кенау!!! — громогласно раздалось из угла.
Я аж подпрыгнул от неожиданности — такого могучего баса ну никак не ожидал услышать от «Божьего одуванчика», как впрочем, и остальные. Слегка на выкате глаза Семена Алексеевича и вовсе вылезли из орбит и, цепляясь ресничками, полезли на лоб, но в пути устали и неспешно вернулись на свои места.
Вихры моего друга наконец-то перестали топорщиться в разные стороны, а дружно вытянулись вверх, то же самое произошло и с моей шерстью. Одна Маргарита Павловна осталась стоять ровно, незыблема как айсберг, о который споткнулся «Титаник», единственно, у нее озадаченно поднялась левая бровь.
— Это кого ты назвал «гангреной языкастой», сморчок неадекватный? Нет, вы посмотрите люди, к нему как к человеку, с уважением к возрасту, а он обзываться начинает, — голос Маргариты Павловны начинал набирать обороты.
Я по привычке оглянулся в поисках дивана, но, вспомнив, где нахожусь, смирился и решил наблюдать за развитием происходящего, однако на всякий случай зажал уши лапами, чтобы не получить контузию. Павел начал приглядываться к коричневой полке, на глазок прикидывая расстояние до пола.
— Должен пролезть, — пробурчал мальчик себе под нос, — главное, чтобы голова пролезла.
Старик закашлялся и опустил голову вниз, похлопал себя по груди. На самом-то деле он что-то повернул на побрякушке и ощутимо нанесло холодным ветерком. Увидел и почувствовал только я один, остальным было не до этого. Когда же он прокашлялся и поднял голову, наша родная фурия как раз запаслась большим количеством воздуха, чтобы вылить очередную порцию праведного гнева на неблагодарные седины.
— Прошу прощения, многоуважаемая хранительница домашнего очага, за то, что ввел вас в такую ярость родной речью, я забыл, что нахожусь в другой стране, и вы не понимаете моего языка, — сказал старичок приятным баритоном, ничем не напоминающим тот рык, что прозвучал недавно. — Прошу Вас не понять меня превратно — я лишь пожелал здоровья и благополучия, хотя, судя по Вашему румянцу и жизнерадостному виду остальных членов семьи, мои пожелания излишни. У Вас и так все прекрасно, и я буду счастлив, если и в дальнейшем на Вас и Вашу семью будет изливаться лишь покой и благоденствие.