Амулет колдуна

— Ух, вы прямо как наш начальник говорите, когда зарплату задерживают. Вы уж простите, дедушка, с этой кутерьмой да сборами совсем нервы сдали. Так я интересовалась — вы с нами едите до конца, или раньше выйдете? Так не хочется менять спутников, особенно когда к ним привыкаешь, — витиеватой речью старик растопил гнев Маргариты Павловны, что не могло не радовать, и с мужской стороны послышался еле слышный выдох облегчения. Я тоже непроизвольно выдохнул и отнял лапы от ушей.

— Скорее всего, я с вами проследую до конца, о великомудрая правительница мыслей благороднейшего мужа, мне на старости лет захотелось развеяться, и я буду рад, если смогу скрасить время путешествия в такой приятной компании, — старичок продолжал петь соловьем, все более и более остужая пыл нашей «великомудрой».

Она слегка раскраснелась и окончательно растаяла. Вот что с женщинами комплименты делают — это она ещё меня в марте не слышала… То есть слышала, но не понимала.

— И мы будем рады провести время с пользой — так хочется расспросить вас о чужих краях, обычаях. А то сидим как сычи в гнезде и не видим и не слышим ничего, кроме телевизора. Хочется из первых уст услышать заграничные новости, что там да как? Меня зовут Маргарита Павловна, это мой муж Семен Алексеевич и наш сын Павел.

— Для своих — Паштет! — протянул руку Павел. — А это наш кот Кешка, если у вас есть лишняя еда, то он тоже будет рад помочь в ее истреблении.

После этого мужская часть нашей семьи расслабилась, и Павел даже выпустил меня из плена, куда вновь недавно заточен после посещения санузла, дабы не путался под ногами. И я с рвением Миклухи-Малая приступил к исследованию непонятного объекта, который все заливался и заливался.

Как оказалось: и зовут-то его Железер Молния, и в нашей стране-то он впервые, и русский-то знает от своей прабабушки, которая умчалась заграницу в годы революции и до сих пор жива-здорова. Железер Молния — надо же имечко выдумать, вот бы мне такое, а то все Кешка да Кешка, и иногда «хмырь полосатый», а вот если бы Иннокентий Гром или Кешуэль Гроза…

Пахло от нашего спутника луговыми травами, пылью и еще одним резким запахом, с которым у меня связаны крайне неприятные воспоминания.

Как-то во время ночной вылазки по чужим садам, я забрался в большой сарай. Он очень похож на курятник, и я решил устроить себе праздник пуза, стащив цыпленка, или яйцо. Какое же постигло разочарование от ошибки, когда существо великанского роста схватило зубищами мой хвост и подтащило с ознакомительной целью.

Правда я исследовательского порыва не оценил и оставил клок шерсти в гигантских зубах, зато вырвался на волю. Отбежав на безопасное расстояние, я оглянулся и обозрел животное на четырех мосластых ногах с вытянутой мордой и выпуклыми глазами, что помахивало длинным хвостом. Оно фыркало, шумно топало и, когда я захотел забрать клочок шерсти (стараюсь никогда не оставлять следов), вскинуло голову и заржало с такой силой, что меня вынесло за дверь одной звуковой волной. Больше в этот «курятник» я соваться не рисковал. Запах и название существа — «лошадь» запомнил на всю жизнь. Вот и от Железера пахло лошадьми, может он конезаводчик какой, или в поло гоняет, кто их разберет этих иноземцев.

— А может, за знакомство смочим горло? По чуть-чуть, чтобы облегчить путь и чтобы поменьше трясло, — подмигнул Семен Алексеевич Железеру.

— Да-да, конечно, досточтимый Семен Алексеевич, — старичок потянул из внутреннего кармана фляжку, но наткнулся на ледяной взгляд Маргариты Павловны и поспешил исправиться. — Однако я обещал своей супруге до конца пути ни-ни, поэтому не смогу составить вам компанию.

Семен Алексеевич подталкивал глазами руку Железера, но под леденящим взглядом Маргатиты Павловны благородный призыв к братанию народов и наций умер в зародыше. Он горестно вздохнул и отсел обратно, обиженно уставившись в окно.

А Павел расспрашивал старичка об его родной стране, об обычаях и нравах, оно и понятно — дальше областного центра мы не выезжали, все сведения получали от телевизора, а там лишь четверть правды, все остальное сказка. Железер же охотно отвечал на все вопросы, но рассказывал почему-то не о современности, а о каких-то исторических событиях, то и дело в его речи проскальзывали «варвары», «рыцари» и другая галиматья в том же духе. Я задремал под стук колес да под неспешный говорок старичка.

— Железер, а чем вы занимаетесь в своей стране? И какие у вас трубы ставят на воду, чугунные или металлопластик? — подключился к расспросам Семен Алексеевич. Ответить на этот важный вопрос старик не успел. Вновь нанесло холодом, и дверь купе распахнулась.

На пороге появился еще один старик, по древности лет похож на Железера. У нас сегодня наметился слет старых натуралистов? Я к чему спрашиваю: пахло от него также как и от нашего спутника — травами и дорожной пылью. Правда, наносило еще прогорклым жиром и каким-то противным медицинским запахом.

Наряд, в смысле вкуса, оставлял желать лучшего: желтый балахон с вышитыми цаплями и лягушками, дополнялся красным ночным колпаком с бумбончиком. Бумбончик то и дело падал, закрывал то правый, то левый глаз, и старику приходилось вскидывать голову, чтобы убрать надоедливый шарик. Седая борода, любовно заплетенная в косички, спускалась ниже пояса и шевелилась сама по себе, без участия ветра. Еще раздавалось какое-то потрескивание, словно искрила неисправная розетка, или я искры пускал.

Из любой толпы его выделяли горящие зеленым сигналом светофора глаза. Вот этими полыхающими очами он и обвел нашу небольшую компанию, задержал взгляд на Железере. Тот съежился под взглядом и попытался пройти сквозь стену, но стена оказалась упорной и несговорчивой, так что все его усилия пропали втуне. Настала немая сцена, очень беспардонно прерванная словами нашей хозяйки.

— Дедушка, вы ошиблись, и ваше купе дальше по коридору. У нас все места заняты! — сказала Маргарита Павловна — И мой вам совет — прекращайте курить, у вас и так глаза зеленые.

Причем здесь курение и светящиеся глаза, я до сих пор не могу понять, но хозяйка старше и ей виднее. Резкие слова оторвали нежданного гостя от любования Железером, и он медленно шагнул к нашему спутнику, не отводя зеленых перископов от намеченной цели.

— Отец, ну куда ты намылился, тебе же громко и по-русски сказали — мест нет, и не предвидится, может помочь найти купе? — Семен Алексеевич умел быть строгим, когда нужно, а тем более, когда исчезла надежда на сокращение дороги путем братания и распития.

Старик в балахоне не обратил внимания на слова Семена Алексеевича и продолжал надвигаться на съеживающегося Железера. Потом негромким голосом зеленоглазый старец что-то непонятное пробормотал, и пришло ощущение дискомфорта.

— Гарам, туавринот кохдан!

Маргариту Павловну зеленоглазый старик отодвинул в сторону, как надоедливую мушку, и та остолбенела с открытым ртом. Заодно волна оцепенения накрыла и нас, я застыл на коленях у Пашки, не в силах пошевелить кончиком хвоста.

Поезд въехал в тоннель, в купе потемнело, вспомнились безлунные весенние ночи, когда моим песням внимали благосклонные слушательницы, а затем благодарили, как могли. Порой случались и неблагодарные слушатели, что не в силах оценить моих блестящих вокальных данных, так и норовили запустить чем-нибудь тяжелым.

— Кароноат, грундерон тарован, — послышался жалобный голос Железера.

Светящиеся глаза продолжали движение. В зловещей тишине, разбавленной стуком колес, в купе творилось что-то непонятное, и даже мое хваленое зрение, не могло что-либо прояснить.

— Харутим тосгеан тожданро!!! — послышались гортанные слова, затем возник глухой звук удара, и в это время я почувствовал, что хвост обрел подвижность.

Ни мгновения не сомневаясь — правильно поступаю, или лучше сидеть тварью дрожащей, я прыгнул на странного визитера и ударил его лапой. Вернее собирался ударить, так как в полете вновь напало оцепенение и, лишь слегка зацепив когтем за какой-то шнурок, я плашмя шлепнулся на пол.