Гюда, самолетная томте

- Благодарю за поддержку, мой дорогой, - разулыбался фон Вагенхоф. - И затем, отчего бы нет? Кому-кому, а вам, всем присутствующим, необходимо принять во внимание, что авиация будущего - это в первую очередь военная авиация! Русские это знают. Михаил Ефимов, к которому с таким пиететом относится ваш друг, не гнушается состязаний в точности бомбометания. Деньги на спортивные рекорды дают мечтатели, деньги на военную мощь - это серьезно, очень серьезно.

- Вы так полагаете, мой господин? - спросил Энок.

- Я знаю это, друг мой, - ответил гость.

Аэропланы и война... Гюда не сразу поняла, к чему он клонит, но выражение "самый воздух станет полем боя" было достаточно ясным. Пилоты стреляют друг в друга. Самолет пролетает над деревней и сбрасывает бомбу, авиатор смеется, а на земле горят и рушатся дома... Это то, что она поняла, остальное, что они говорили, и не хотела понять. Мышь принесла запонку, Гюда угостила ее сырной корочкой, спрятала цацку в карман комбинезона. Представление вышло что надо - немец и его шофер сами ползали на четвереньках по замусоренному полу, потом гость пообещал вознаграждение любому, кто найдет запонку и вернет, после чего в перерыв по полу ползала половина рабочих. Но смеяться уже не хотелось.

- Альрик, мне нужна твоя помощь.

Голос у Оскара был такой, что Гюда отложила шлифовальную шкурку и принялась слушать.

- ...Ее отправили в Ольбург, к тамошней родне, под надзор какой-то тетки с отцовской стороны. Только сегодня она смогла телеграфировать.

- Все они как будто бы не очень довольны, что их ненаглядная Эдит состоит в переписке с лейтенантом?

- Да, они не очень довольны.

- Что же ее хваленые свобода и независимость?

- А это не был приказ. Датская тетушка якобы тяжело больна и хочет ее видеть - уверен, это было подстроено, чтобы она не могла отказаться... и перестань паясничать, как друга прошу! Если тебе угодно шутить над этим...

- Все-все, уже перестал, хотя даже не начинал. Что ты думаешь делать?

- Тут и думать нечего. Я должен ее видеть.

- Ты должен ее видеть. Ты в Ландскруне, она в Ольбурге. Тебе завтра ехать в полк...

- Вот именно. Жалкие двести километров.

Молчание.

- Ты с ума спятил.

- Почему это?

- Барометр падает.

- Чепуха! Маленький дождик не страшен. Я уже связался по телефону с тамошним клубом - все в порядке, сказали, где могу сесть. Пойми наконец, я должен с ней видеться!

- Это я уже понял. Я тебе зачем?

- Ларсен отказался запускать мотор.

- Ты сказал ему правду о том, куда собираешься?.. Точно, спятил. Не мог соврать - пробный, тренировочный полет? Не схватит ведь он тебя за хвост, когда ты возьмешь курс на Каттегат!

- Он спросил, зачем мне полный бак и плот на борту. Я не смог ничего выдумать.

- Лосось идет на нерест, прямо и только прямо.

- Альрик!..

- Все-все. Конечно, я помогу тебе. Помочь другу совершить самоубийство - священный долг интеллигентного человека.

- Тогда хватит болтать. Боюсь, что Ларсен пошел к шефу. Не люблю сцен...

- О черт! Так что же ты стоишь? Побежали!

Сидя на крыше, Гюда проследила глазами самолетик в небе - маленький, как стрекоза, в самом деле очень маленький. Перевела взгляд на морской горизонт. Там возвышались лепные белые облака необычайной красоты. Да, вечером будет сильный дождь и ветер, который непривычные люди могли бы назвать бурей. А как ни назови - хватит и такого.

Большой винт. Фонарь от велосипеда, к нему банка с карбидом. Теплая фуфайка из собачьей шерсти. Туго увязанный мешочек подвесить на шею - для таких дел карманы комбинезона не годятся. Обнять и поцеловать дочку.

- Следи за порядком на производстве. Буду поздно.

- Мама, ты куда?

- Исправлять людские огрехи.

- Платить надо, - пробулькала старшая троллиха. Пробулькала - потому что она сидит в расщелине между скалами по самые губы в морской воде.

- Платить надо, - пробулькали остальные, позади нее, в темноте.

Белые пряди лежат на поверхности волнистыми мазками краски, колыхаются в прозрачной воде. Вся расщелина заполнена диковинными белыми водорослями. Неужели это всё ее волосы? Докуда же они ей приходятся, когда она стоит? Или волочатся за ней по земле? Губы у троллихи толстые, нос горбатый и приплюснутый, глаза посажены разно - один прямо, другой косо. И еще она огромная. Гюда вытянулась как могла, а все равно словно кошка перед мордой быка. Но солнце поблескивает на воде, и это защита.

- Не пришла бы без платы. - Гюда говорит и подгребает назад, чтобы приливом не затащило в тень. - Мне говорили, вы любите золото.

- Золото!

- Золото... золото... золото...

- Как насчет этого? - она поднимает золотую бусину, держа ее двумя пальцами. Жаль было разнизывать ожерелье, но показывать всё целиком не хотелось.

Волосы разом нырнули, втянутые в воронку, в центре вскипели пузыри, темная расщелина застонала на много голосов.

- Заклятый клад!

- Старые чары!

- Молот и молния!

- Себе бери это!

Гюда поскорее сунула бусину в карман - и схватилась за весла.

- Простите, не серчайте, - сказала она, когда огромная голова, вся в струях воды, опять высунулась и проморгались глазища, большие, как яблоки, и буро-красные, как пузыри фукуса. - Не подумав предложила. Договоримся иначе.

- Договоримся...

- Договоримся! Договоримся!

- Пускай она отдаст свою дочку!

- Пускай, пускай! Она славная, беленькая!

- А трех подряд дочерей не хочешь? - дерзко ответила Гюда. - За пустую работу - усыпить морской ветер! Вот, погляди, хозяйка. Это - из новых, нет никаких чар.

Глазища уставились на золотую искорку в ее руке. Черные зрачки расширились, полыхнули пурпурным светом.

- Драгоценный убор! Как его носят?!

- Как носят, говоришь?.. - Вот поди-ка объясни самой старой троллихе Эресунна, как носят запонки. - Ну, видишь ли, его продевают в дырочку на...

- Дай мне!

Страшное лицо отступило в расщелину, к затененной поверхности воды поднялась рука, сложенная ковшом.

- Держи, не оброни только! - Гюда кинула в мокрую ладонь золотой ромбик с украшенной завитушками буквой W.

Ага, обронит она. Толстые пальцы схватили вещицу, как клюв зимородка хватает рыбку. Троллиха выпростала из волос треугольное кошачье ухо, оттянула вверх... Щелк! Повернулась к своим.

- Ну как, хороша я?

- Хороша!

- Хороша, матушка!

- Ай, хороша!

- Как для тебя делали, - подтвердила Гюда. А неплохо, что барон был так чванлив: запонка оказалась достаточно велика для троллиного уха. - Так что ж, хозяйка, - договор?

- Договор!

- Договор!

- Договор!

- Не будет сегодня ветра!

И когда Гюда развернула лодку и налегла на весла, в спину ей простонало:

- Дождь будет...

Никогда в жизни Гюда не бывала такой мокрой. Кажется, она уже не летела, а плыла, как рыба, поперек дождевого течения. Вода не беда, но холод слишком быстро высасывал силы. Как-то там Оскар? На него тоже льет, или это только здесь, возле Эресунна? Не отяжелели бы крылья от воды...

Фонарь держался молодцом, горел и не думал гаснуть, капли блестели в его свете золотым шитьем. Далеко ли его видно в этом дожде? Пальцы немеют. Ничего. Никто никогда не слыхал, чтобы томте не хватило сил для работы. Никто никогда не слыхал, чтобы томте летали над морем на километровой высоте. Если не выдюжу сейчас, все будет напрасно.

Шум дождя. Гудение крови в ушах. Крупные капли глухо стукают по отсыревшей куртке. Когда винт перестанет вертеться, просто кану на дно морское, и все. А если Оскар решил, что лучше быть под арестом, но живым, и поехал поездом и пароходом? Нет, от него не дождешься, он не оставит там свою машину, только не он... Не терять высоту, держаться, держаться... Винт набрал обороты, а сердце стало пропускать удары. Один, еще один и два. В нем что-то сломалось, заедает клапан.