Страница 7 из 53
Я коротко рассказал о настроениях солдат–фронтовиков, о деятельности солдатских комитетов, о целях нашего приезда в Петроград.
— Пора кончать войну. Всем она осточертела — вам на фронте, а нам здесь, в тылу, — произнес один из рабочих, как бы подводя итог моему рассказу. Его слова были встречены гулом одобрения.
— А сколько у вас на заводе большевиков? — поинтересовались мы.
— Все наши рабочие за большевиков. Есть, конечно, несколько меньшевиков и эсеров, но они не в счет, — сказал кузнец. — Их болтовне мало кто верит.
— Неладно как–то получается, — заговорил молчавший до того Василий Сукачев. — Вы готовитесь разгонять Временное правительство, а на фронте офицеры ведут агитацию против рабочих и большевиков. Кое–кто верит их брехне. Присылайте к нам своих агитаторов, а то как бы не было беды. Направят нас опять, как в пятом году, против рабочих, тогда поздно будет…
— А сами вы что же, овечками прикидываетесь? — перебил его пожилой мастеровой с пышными седыми усами. — Не слушайте офицеров, не поднимайте оружия против своих братьев рабочих.
Бодрое, боевое настроение рабочих было лучшим доказательством того, что они безгранично верят большевикам, Ленину, готовы в любой момент подняться на борьбу за подлинно народную власть Советов. На Балтийском заводе мы договорились о необходимости лучше информировать фронт о революционных событиях и настроениях в тылу. Рабочие обещали поставить этот вопрос в ЦК и Петроградском комитете большевиков.
Несколько часов провели на Обуховском заводе. Его рабочие, как и балтийцы, дали нам наказ — смелее и решительнее разоблачать клевету офицеров на большевиков, сплачивать свои ряды для борьбы с буржуазией. Теперь все мы окончательно поняли, с кем нам по пути, кто друг и кто враг революции.
— Пусть только попробуют офицеры взять нас «на пушку», мы сумеем дать им отпор, — сказал рабочим–обуховцам член делегации от артиллерийского полка Славин.
Мы единодушно поддержали его.
Вечером вместе с группой рабочих нам удалось пробраться в Таврический дворец, где заседал Петроградский Совет. Устроились на заполненной до отказа галерке. С трепетом и волнением разглядывали сверху полукруглый зал, где сидели депутаты.
На возвышении заняли свои места члены президиума. Началось обсуждение вопроса о так называемом «займе свободы». Один за другим на трибуну поднимались эсеры, меньшевики. Все они ратовали за «заем свободы», за продолжение войны.
«Война до победного конца!» — повторяли в один голос ораторы. Слушая их, мы мысленно задавали вопросы: «Чьими руками вы собираетесь воевать, господа? Почему вы сами отсиживаетесь здесь, в роскошных дворцах, не посылаете на фронт своих сыновей? Почему требуете денег на войну с народа, а не хотите расстаться со своими богатствами?»
Наконец слово было предоставлено депутату–большевику. Когда он громко произнес: «Ни одной рабочей копейки на продолжение войны!», на галерке загремели бурные аплодисменты. В зале поднялся невообразимый шум. Председательствующий, размахивая звонком, безуспешно призывал к тишине. Воспользовавшись непредвиденным перерывом в заседании, мы вышли на улицу. На площади увидели толпы возбужденных рабочих, чиновников, студентов. Здесь также обсуждался вопрос о займе, но обсуждался по–своему. Жаркие споры порой переходили в потасовки.
Приложив немало усилий, выбрались из толпы. Было уже поздно, но мы, не сговариваясь, направились к особняку Кшесинской. Там и провели ночь, удобно расположившись в мягких креслах.
Все последующие дни своей питерской командировки мы почти не покидали штаба большевиков. Несколько раз встречались с членами ЦК, снова и снова рассказывали им о настроениях солдат на фронте, слушали их указания о том, как лучше организовать политическую агитацию среди фронтовиков.
25 или 26 апреля разыскали Николая Васильевича Крыленко. Теперь мы уже знали, что он почти тринадцать лет состоит в большевистской партии, хорошо знаком с Владимиром Ильичем Лениным, принимает деятельное участие в революционной работе.
— Вы обещали нам, Николай Васильевич, организовать встречу с Лениным, — с ходу атаковали мы Крыленко. — Не забыли о своем обещании? А то ведь нам пора возвращаться на фронт.
— Нет, не забыл, товарищи. Попрошу вас сегодня никуда не уходить. Вечером Владимир Ильич должен быть здесь. Постараюсь представить вас ему.
Оставив нас в небольшой комнате, он быстро зашагал по коридору, а мы начали обсуждать план встречи с Ильичем. Распределили между собой «обязанности», договорились, кто какие вопросы будет задавать, о чем прежде всего следует рассказать Ленину.
Прошло примерно часа два, прежде чем возвратился Крыленко.
— Ну, товарищи фронтовики, — улыбаясь сказал он, — вам повезло. Владимир Ильич здесь и очень хочет вас видеть.
Следуя за Крыленко, мы прошли в другой конец особняка. У одной из дверей Николай Васильевич остановился, постучал.
— Пожалуйста, входите! — послышалось за дверью.
Когда мы вошли, Владимир Ильич поднялся нам навстречу, положил на круглый столик книжку, которую перед тем читал.
— Здравствуйте, товарищи! — радушно произнес он. — С фронта? Вот это хорошо. Рассаживайтесь.
В комнате было всего лишь два стула и мягкое кожаное кресло.
— Ничего, ничего, товарищи, — сказал Ильич. — Сейчас все уладим. Николай Васильевич, прошу вас, добудьте, пожалуйста, еще пару стульев для товарищей фронтовиков…
— А теперь рассказывайте, как у вас идут дела на фронте, — обратился он к нам после того, как Крыленко принес несколько стульев. — Рассказывайте обо всем, не стесняйтесь. Нас очень интересуют дела фронта, настроения солдат.
Владимир Ильич тепло и приветливо улыбался, держался просто, все время подбадривал нас, задавал много вопросов, внимательно слушал наши ответы. На его оживленном лице и в слегка прищуренных, по–отечески добрых глазах были заметны следы усталости. Однако голос звучал бодро, молодо, уверенно. Каждое произнесенное им слово врезалось в память.
Готовясь к встрече с Лениным, мы вовсе не рассчитывали на продолжительную беседу. Думали: зададим ему несколько вопросов, послушаем, что он скажет о войне, о земле, на этом и закончится наш разговор. Но уже с первых минут инициатива беседы перешла к Ильичу. Просто, непринужденно расспрашивал он об окопной жизни, интересовался мельчайшими подробностями.
Мы, как могли, рассказали обо всем: и о настроениях солдат, и об их сомнениях, и о том, что некоторые фронтовики все еще находятся под влиянием агитации офицеров, не верят большевикам. Внимательно слушая нас, Владимир Ильич в то же время успевал что–то записывать. Когда мы рассказывали о встречах с Чхеидзе, Скобелевым и Керенским, он заразительно смеялся, просил поточнее припомнить, что именно сказали Чхеидзе и Скобелев по поводу окончания войны и раздела помещичьей земли между крестьянами.
Особенно запомнились нам слова В. И. Ленина о том, что большевики хотят не отдельного, сепаратного мира с Германией, а мира для всех народов, хотят победы рабочих всех стран над капиталистами всех стран.
— Не верьте лжи и клевете офицеров! Разоблачайте обманщиков. Передайте эту мою просьбу всем солдатам своей дивизии, — сказал В. И. Ленин.
— Передадим, обязательно передадим, Владимир Ильич, — ответил за всех Иван Кривокорытов. — Мы скажем солдатам, что сами теперь стали большевиками.
— Смотрите, быть большевиками сейчас не безопасно, — лукаво улыбнувшись, сказал Ильич. Он встал и начал ходить по комнате.
— Опасности мы не боимся, товарищ Ленин, на фронте ко всему привыкли, — быстро нашелся Василий Сукачев.
— И то верно, для фронтовиков опасность — дело привычное. Когда вы должны вернуться на фронт?
— Завтра у нас последний день. Вечером должны выехать.
— Так… Насчет посылки с вами на фронт большевика мы подумаем. А впрочем, держите связь с товарищем Крыленко. Он подберет и пошлет с вами нужного человека.
Мы решили, что разговор окончен и поднялись, чтобы попрощаться с Ильичем, но он, остановившись возле двери, продолжал: