Размышляя о минувшем

— Большевика–агитатора мы с вами пошлем. Однако и сами действуйте активнее. Сегодня вас пятеро, а завтра должно быть сто, тысяча большевиков. Кстати, чем вы занимались до войны? — неожиданно спросил Ильич и снова сел в кресло возле круглого столика.

— Известно чем. Крестьяне мы. Среди нас только один рабочий, Калинин, да и тот из крестьян, — указал на меня Кривокорытов.

— Вот видите. И большинство солдат — из крестьян. А всякий крестьянин знает, как угнетали и угнетают народ помещики. Надо, чтобы все земли в стране перешли в собственность народа. Распоряжаться землей должны местные Советы крестьянских и батрацких депутатов. А чтобы сами крестьяне на местах могли немедленно взять всю землю у помещиков и распорядиться ею правильно, солдаты должны помочь крестьянам.

То, что сказал Владимир Ильич о земле, развеяло все наши прежние сомнения.

— По возвращении на фронт обязательно расскажите солдатам, как мы, большевики, думаем поступить с землей. И еще один совет вам, товарищи фронтовики; не выпускайте из ваших рук оружия. Крепче объединяйтесь сами и теснее сплачивайтесь с рабочими и крестьянами. Имейте в виду, что добровольно помещики не отдадут землю. За нее надо бороться, — продолжал Владимир Ильич.

Затем он снова встал, крепко пожал каждому из нас руку:

— Заберите на фронт побольше нашей литературы — газет, листовок. Передайте мой привет солдатам вашей дивизии.

Мы в свою очередь поблагодарили Ильича за беседу, обещали сделать все, что он советовал.

Из особняка Кшесинской уходили окрыленные, готовые к немедленным действиям. Теперь–то мы знали, что нужно делать по возвращении на фронт.

Эту ночь мы провели у моих родственников. Встреча с Лениным настолько нас взволновала, что мы долго не могли заснуть. Обменивались впечатлениями, строили планы на будущее.

— Видать, башковитый. Такой не даст людей в обиду, — говорил Иван Кривокорытов, вспоминая о беседе с Лениным. — Понимает, что к чему. И крестьянскую жизнь хорошо знает. Как думаешь, Степан, — обратился он ко мне, — сам–то Ленин не из крестьян?

Я к тому времени уже немного знал биографию Ильича. Рассказал Кривокорытову и другим членам делегации о том, что Владимир Ильич — сын инспектора народных училищ. За революционную деятельность царское правительство постоянно преследовало его. Несколько раз сидел в тюрьме за свои убеждения, долгое время был в ссылке в Сибири, а потом вынужден был уехать за границу.

— Вишь ты! — удивился Кривокорытов. — А я‑то думал, что из крестьян он. Уж больно хорошо нужды наши крестьянские знает.

Василий Сукачев интересовался, не приходилось ли Владимиру Ильичу быть солдатом.

— Человек, видать, простой, но образованный, — сделал вывод Сукачев. — Твердо знает, что народу нужно. За таким можно смело в любой бой идти. Ему и надо стоять у власти в России.

Рано утром мы снова отправились в штаб большевиков. Разыскали Крыленко. Он уже все приготовил. На столе лежали аккуратно упакованные связки брошюр, газет, листовок.

— Вот вам литература, забирайте, — сказал Николай Васильевич. — Не забывайте совет Ленина — побольше активности. От вас, делегатов, очень многое зависит в налаживании политической работы среди фронтовиков.

Глаза Крыленко дружески улыбались из–под густых бровей.

— Агитатора–большевика для поездки с вами на фронт я тоже подыскал, — продолжал он, — Хороший, боевой товарищ. Несколько позже сообщу его фамилию. А пока до отъезда на вокзал сами кое–что почитайте. Пригодится потом для работы среди солдат.

Перед самым отъездом Крыленко сообщил, что на фронт с нами направляется товарищ Михайлов.

— Он встретит вас на вокзале, возле билетных касс, — сказал Николай Васильевич, провожая нас по коридору к выходу из особняка.

В кассовом вестибюле вокзала к нам сразу же подошел человек с огромным рюкзаком за плечами. Вероятно, он уже видел нас раньше, поэтому без всяких предварительных расспросов сказал:

— Михайлов. Будем знакомы.

Своего имени и отчества агитатор не назвал. Скорее всего, «Михайлов» — это партийная кличка. Уже будучи на фронте, мы не раз интересовались, как же его зовут. Но он неизменно отвечал:

— Называйте товарищ Михайлов. Так лучше и для меня и для вас.

Сначала он не произвел на нас особого впечатления: низенького роста, с жидкими рыжеватыми усами и по–детски наивными, большими серыми глазами. Во всем его поведении не было и намека на военную вытравку, хотя работать ему предстояло среди солдат.

«Неужели Крыленко не нашел никого другого, чтобы послать с нами на фронт? — подумал я про себя. — Ведь такого солдаты и слушать не будут».

Однако в пути наше первое впечатление о Михайлове решительным образом изменилось. Он оказался бывалым человеком. К тому же веселым, остроумным.

— Этот за словом в карман не полезет, — шепнул мне в вагоне Василий Сукачев, — быстро найдет общий язык с нашим братом.

Чувствовалось, что посланец ЦК обладает драгоценным свойством располагать к себе людей, начитан, знает много такого, о чем мы тогда не имели даже понятия.

Нет, не подвел нас Николай Васильевич Крыленко. Направил на фронт такого агитатора, которого с полным правом можно было назвать действительно опытным, боевым товарищем, прекрасно знающим дело.

Н. В. Крыленко все мы были благодарны, конечно, не только за достойного агитатора, а прежде всего за то, что при активном его содействии нам удалось побеседовать с Владимиром Ильичем. Минуло много лет после того волнующего вечера, когда мы запросто и душевно разговаривали с великим вождем большевистской партии и народа, но до сих пор живо в памяти каждое сказанное тогда им слово. Именно он, гениальный вождь революции В. И. Ленин, дал нам, простым солдатам, настоящую путевку в жизнь, помог найти истину.

Ясным майским утром вышли мы из вагона на прифронтовой железнодорожной станции. Погода стояла чудесная. Было тихо. Лишь изредка слышались артиллерийские выстрелы. Их скорее можно было принять за отдаленные отзвуки весеннего грома. Если бы не множество солдат на станции, то, пожалуй, ничто не напоминало бы о войне, о близости фронта.

До штаба дивизии нам удалось добраться только поздно вечером. Сначала хотелось отдохнуть, а отчитаться о поездке в Петроград мы собирались лишь на другой день. Однако, несмотря на позднее время, нас ждали члены дивизионного комитета, собравшиеся в одной из штабных комнат. Чувствовалось, что политическая обстановка на фронте еще более накалилась.

Чтобы возможно полнее ответить на все вопросы, которые интересуют членов солдатского комитета, договорились так: пусть выступит каждый член делегации, выскажет свое личное мнение о поездке, о событиях в Петрограде, о встречах с партийными руководителями.

Первому, как старшему группы, пришлось выступать мне. Я сразу же заявил, что мы, солдаты, можем верить лишь одной партии — большевистской. Только большевики по–настоящему борются за дело рабочих и крестьян. Только они в состоянии добиться справедливого мира, дать землю крестьянам, облегчить положение рабочего класса. Ни с меньшевиками, ни с эсерами нам не по пути. Эти господа лишь на словах за народ, а на самом деле душой и телом преданы буржуазии.

Особенно подробно я рассказал о беседе с Владимиром Ильичем Лениным, стараясь по возможности точно передать смысл всех сделанных им во время разговора с нами замечаний об отношении к войне, о земле, о мире.

— Мы дали товарищу Ленину твердое солдатское слово, что сами будем большевиками и никогда не отступим от требований программы этой партии, — сказал я в заключение.

— А не надули ли вас там, в Петрограде? — послышался вопрос. — Что–то ты уж очень рьяно защищаешь большевиков, а меньшевиков и эсеров считаешь чуть ли не предателями революции. А царь ведь их тоже не жаловал. Они и в тюрьмах сидели, и в ссылке побывали.

— Нет, товарищи, — твердо сказал я. — Никто из большевиков не пытался нас обманывать. Никто из них не скрывал от нас трудностей борьбы за мир, за землю, за народную власть. Но правда на их стороне, наша, народная, в том числе и солдатская правда. Вот мы тут привезли много всякой литературы. Почитаете, сами разберетесь, что к чему, где правда, а где кривда.