Страница 24 из 40
Эту пьесу в первый раз он поставил, когда ему был 21 год. На давней афише он приписал: играли плохо, но нам казалось – великолепно.
Страница в его «Режиссерской тетради» соотносится с занятиями адашевцев 1909 года. Тут детализированный план сценической площадки, перечень обстановки столь же подробный.
Чертеж к постановке в Студии сокращен досуха.
Работа, начатая на репетиции 24 января 1913 года, заслуживает одобрения.
Известна приписка Станиславского насчет жалованья Вахтангову: «Крайне необходим в Студии. Может выработаться в хорошего педагога и режиссера… Прибавить». Проект штатного расписания МХТ на будущий год К. С. просматривает в конце февраля 1913-го. К этому времени состоялось уже 25 занятий «Праздником примирения».
3 апреля Гауптмана играют в костюмах и гримах. «Присутствуют К. С., Леопольд Антонович и пожелавшие прийти по извещению о публичности репетиций из труппы молодежи театра».
Станиславский об этой репетиции пишет, назвавши ее генеральной и оценивая: «Спектакль прошел хорошо». Так в письме Ольге Гзовской в Сан-Ремо, артистка проходила там nach-kur после серьезной болезни. Гзовская интересовалась Студией живо, К. С. рад сообщить ей приятное. «Все-таки молодцы, – несмотря на „Федора“ и Мольера (ежедневные репетиции и спектакли), сумели приготовить два хорошо срепетованных и поставленных спектакля. Оба спектакля поедут в Петербург и Одессу… Для первого года результат блестящий».
«Напишите, что бы Вы хотели сыграть в студии, то есть что внести в репертуар ее будущего года?»[143]
Вышло не совсем так, как К. С. писал любимице, – «Праздник…» на гастроли той весной не повезли. Протокол последней в сезоне репетиции заключается: «К. С. делал свои замечания. В общем, одобрил то, что сделано до сих пор, и дал направление для дальнейшей работы».
Любовь Гуревич напишет годы спустя: «Ярко запомнилась мне среди других его критических замечаний одна сказанная Вахтангову фраза – итог его впечатлений от не готового еще спектакля. „В общем, вы шли в толковании пьесы от образа удушливого подвала, а надо было идти от образа порохового погреба“». Режиссерская корректива – мощная, направляющая, и понятно, что после нее придется работать месяц, и другой[144].
В Петербург повезли только одну студийную премьеру. «Гибель „Надежды“» имела чудесный прием, маленький зал Заславского, где ее играли, всякий раз бывал переполнен. Дирекция МХТ сочла возможным поощрить студийцев – участникам спектакля начислили дивиденды, деньги выдали на руки тут же в Питере. Комическому рассказу, как носились с пачечками банкнот – свидетельством независимости их дела, предпослан пассаж патетичный: «О безмерный восторг первой робкой уверенности, что ты есть, не числишься, а есть в искусстве, – как его передать!»[145]
Радуются участники первого спектакля Студии, но и Вахтангов уходит в отпуск в хорошем настроении.
Летом он на Княжей горе под Каневом: правобережье Днепра – полосатые береговые обрывы, могильники скифов, славянские городища, светлый лиственный лес, великая река. По этой реке в свой час «ходил бичевой» – бурлачил – Сулер. Запомнил местность, завел жилье. Летом 1913 года на дачах рядом Москвин с семейством, Н. Г. Александров с женой и дочкой, Грибунин с Пашенной, Массалитинов. Наезжают студийцы.
На Княжей ведут жизнь-игру, похожую на игру в племя, которую сочинили в школе Адашева. Сейчас сочиняют военно-морской лагерь. С Москвиным играют в адмирала, адмиралу устраивают юбилей. Пародия чествования; адрес с изложением юбиляру его славной биографии: «В сегодняшний день величайшего торжества мы не можем не вспомнить». Текст, как его составил бы академик-маразматик. Всё в торжественную кучу – Малахов курган, Трафальгар, Цусима, спасение боцмана Данченко, открытие Америки, вскрик: «Зачем, зачем вы не убили вероломного Веспуччи», Новый свет должен был называться Москварикой.
Пародия смешная, но длинновата. Всего немного много, как трунят в подобных случаях.
Вахтангов сочинял охотно, вставал по ранней побудке неохотно, Сулер подымал колотушками.
Желания Сулера предполагали жизнь Княжей горы серьезней. Надо было колоть дрова, таскать воду, тут косили и жали, исполняли прочую деревенскую «справу». Деятельная проба общего труда на земле.
В связи с их крымскими планами Станиславский назначил Сулеру свиданье в Севастополе. Свиданье деловое, но и его соединили с игрой: встречать выехали в море под парусом; на борт парохода, на котором подплывали К. С. с сыном, Сулер поднялся как при абордаже. К. С. в письме все это обрисует с явным удовольствием. Как и последовавшую поездку из Севастополя к Батилиману.
Дорога прекрасная. «Как калейдоскоп меняющийся пейзаж на фоне моря, переливающегося самыми неожиданными красками и световыми пятнами». В Батилимане восхитительные деревья (К. С. называет их «земляничные»), они небольшие, розовая кора телесно нежна. Тут уже обжились знакомые: нравится дом Билибина, материалы – камень, дерево, черепица – роднят постройку с природой.
«Наш участок очень далеко от скученного места»[146].
В Севастополе Станиславскому выдались просторные свободные дни – немногие, но просторные. Он выбирается посмотреть раскопки античного поселения, турецкие крепостные валы, дворец в Бахчисарае. Есть время написать наконец петербургскому другу-критику – в гастрольном дурмане (его слово) почти не видались. «…Начинаю только теперь по-настоящему ценить внимание и поощрения, оказанные мне за студию. Мне очень дорого, что мое детище, которым я так увлекаюсь, принято Петербургом»[147].
В Москве Студии придется обживаться на новом месте – с прежней квартиры вынудили съехать «пожарники»; сняли помещение на Скобелевской площади, наискосок от дома генерал-губернатора. Там ремонт, это немного меняет планы.
В студийной Административной тетради относительно спектакля по Гауптману зафиксировано:
«Работа должна быть доведена до конца.
„Праздник примирения“ – пьеса с такими достоинствами (и недостатками), как в ней есть, – может быть включена в репертуар Студии.
В смысле распределения ролей – в пьесе ошибок (грубых) нет.
Исполнение, даже если оно не будет лучше показанного весной, ни со стороны вкуса, ни со стороны толкования – не заключает в себе элементов, не допускающих показывания публике.
Закрытой баллотировкой решено открыть сезон „Праздником примирения“»[148].
После лета Вахтангов в выпуске своего спектакля был уверен и думал уже о следующей работе. 10 сентября он просил записать за ним как ближайшую постановку «Дядюшкин сон» Достоевского – записали.
Не ждали ничего, что могло бы омрачить завершение работы.
Сдачу спектакля 13 ноября 1913 года участники его (независимо от дальнейшей судьбы его) вспоминали с дрожью.
2
Что из происходившего с весны могло осенью дать грозовую атмосферу? Личные мотивы отпадают. О севастопольских встречах с Вахтанговым смотри в письмах К. С. – и о первой, под парусом, и о последней, на вокзале: Вахтангов и Сулер сопровождали Игоря, сына К. С., собравшегося на Княжую. «Поезд тронулся, и на платформе остались 2 седенькие папаши: то есть я и отец Вахтангова. Курьезно. Вахтангов (наш) 3 года не виделся ни с отцом (в Тифлисе), ни с сестрой (в СПб.). Они в ссоре. В Севастополе между пароходом и поездом садится в трамвай и на следующей станции по обе стороны его случайно садятся папа и сестра. Он видит себя окруженным родней, когда случайно, оторвавшись от чтения, осматривал соседей. Табло!»[149]
Доехав до места, Игорь прочитает в письме от отца: «Кланяйся всем, обними Сулера, Москвина…Вахтангова обнимаю»[150].
143
КС-9. Т. 8. С. 323.
144
См.: О Станиславском. С. 127. «Летопись» Виноградской связывает запомнившееся Гуревич с днем осенней (окончательной) сдачи «Праздника…» 13 ноября 1913 г., но дата весенняя более вероятна (Гуревич приводит «итог его [Станиславского] впечатлений от не готового еще спектакля»).
145
Гиацинтова. С. 116.
146
КС-9. Т. 8. С. 335–336.
147
Там же. С. 338.
148
Вероятно, при «закрытой баллотировке» как кандидат на открытие сезона рассматривался «Беррианский цирюльник» Мак Мелла, к минувшей весне, как и «Праздник…», доведенный до генеральной репетиции (в своем режиссерском опыте Валерий Бебутов занял Хмару, Афонина, Кемпер). К. С. нашел тогда: «Совсем сыро, нельзя еще судить».
Речь могла идти также о «Шемякином суде», который готовил Н. А. Попов. Так что Гауптман выдержал некоторую конкуренцию. После просмотра К. С. в апреле обмолвился: «Сама пьеса тяжела, нудна и этой нудностью – устарела» (КС-9. Т. 8. С. 323). Но первое место все же осталось за «Праздником…».
149
КС-9. Т. 8. С. 342–343.
150
Там же. С. 344.