Дом коммуны

— Догадываюсь, — добрело, окрашивалось в румянец лицо у Егоровича, крепкого, статного мужика примерно такого же возраста, что и директор школы, и, как заметил Шепелев, был он человеком добродушным и совестливым.

— Кстати, познакомьтесь, — Саксонов поднялся. — Пожмите руки. Как и положено.

Егорович и учитель так и сделали. Теперь Шепелев знал, что пришли они к местному ветврачу, и только сейчас он обратил внимание, что в комнате стоит такой специфический и устойчивый запах, словно где-то на ветеринарном участке.

— Не подумай, что мы пришли к тебе проситься, — продолжал Саксонов. — Нет, не поэтому заглянули. А заглянули потому, что я все ума не приложу, к кому можно еще обратиться. А?

— Где были, у кого? — заинтересовался Егорович.

— У деда Цыганка и не спрашивали. Да он и сам живет — не живет... хромает. Манька? Были, были. Про нее не буду. Хорошо, что и не согласилась. Как у нее жить, если и дочь молодая, и сама еще ого-го? Ну ее, Маньку! Хавошка говорит, что помирать собралась. Ее дело. Не запретишь. Варька ждет сына из города — за пьянку, она и не скрывает, выгнали с завода, а жена выперла еще раньше, так куда ему деваться? Конечно же, к матке приедет. Кореньковы говорят, что никогда не держали раньше людей на постое, не хотят делать это и сейчас. Вот, кажется, и все?

— Кажется, да, — согласился и учитель.

— Я бы взял, да-а... — смущаясь, развел руками Егорович.

— Да нет, про тебя и разговора быть не может, — запротестовал Саксонов.

— Почему? Я что, совсем авторитет потерял? — обиделся Егорович, и его лицо покрыл еще больше багрянец. — Не подумайте так. Пусть собаки меня и боятся, петухи местные дают деру, завидев меня, в подворотни, однако с людьми общий язык я нахожу завсегда. Да-а. Правда, с женой своей, с Милушей, не получилось консенсуса... Учитель, наверно, не знает, что развелся я. Пока не поумнел... Однако же Милуша не хочет возвращаться, а мне и не надо. Почему я не могу взять тебя, Иван Валентинович, на квартиру? Объясню: собрался жениться. Пока — ша, но не сегодня-завтра приглашаю вас в сваты. Поедем в соседнее село. В какое? Пока — молчок. Ша пока. Научен. Не надо болтать раньше времени. У нас не умеют радоваться чужой радости. Подпортят. И глазом не моргнут. Так что, уважаемые мои, впереди у меня медовый месяц...

— Поняли, — вздохнул-выдохнул Саксонов и первым поднялся с табурета. — Ну, будь, Егорович.

— Надеюсь на вас, — Егорович притворно-угрожающе помахал на гостей толстым пальцем, не забывая при этом улыбнуться. — Когда что — шепну. Ждите сигнала. Только не подведите. Обещаете?

— Обещаем, — и за себя, и за учителя ответил директор.

Однако слово сдержать не всегда удается человеку, поскольку не все, согласитесь, зависит от него.

8

Квартирный вопрос пока решен не был, однако же и учитель не жил под голым небом — как и предполагал Саксонов, Суклета не противилась, чтобы Шепелев какое-то время тоже пожил у нее, но предупредила:

— На двух едоков у меня надолго круп не хватит...

Мужчины этот тонкий намек поняли. Успокаивало то, что имеется впереди запас времени, чтобы новому учителю реабилитировать себя в глазах хуторян, доказать наконец-то им, что он хотя и фокусник, но человек покладистый, безобидный, и подыскать в конце концов квартиру.

А занятия в школе тем временем начались. После первого урока в класс вбежал взволнованный заведующий фермой Полозков, отдышался и дернул Шепелева за рукав:

— Ты фокусник?

— Я учитель, — спокойно ответил Шепелев.

— Так, так. Понимаю... Основная твоя работа, насколько я понимаю, здесь, в школе. А по совместительству, говорят, фокусником работаешь.

— Кто говорит?

— Люди.

— У вас люди, вижу, все видят. Да и Бог с ними... Что вы хотели?

— Выручай, Валентинович! Спасай. Век не забуду. На ферме пропало три мешка с комбикормом.

Учитель хмыкнул:

— По этому вопросу обращайтесь к участковому.

— Обращался. А как ты думаешь. Только он отпасовал меня к тебе: учитель, говорит, назовет воров.

— Участковый навел вас на ложный след. Простите, но я людей не знаю еще в вашем Хуторе, кроме участкового и директора школы. Вы же должны знать, кто тут у вас на что способен. Одни могут на гармошке играть, другие печи мастерят, кто-то самогон уважает, а кто-то — стянуть то, что плохо лежит, мастак.

Полозков поперхнулся, а когда откашлялся, снова дернул учителя за рукав:

— Весь фокус в том, что сворованное как раз и лежало там, где ему и надлежало лежать. Да-да. Так что моей вины тут нету. Выручай, учитель. Магарыч с меня…

— Простите, но я вам ничем помочь не могу. — Шепелев хотел было идти, но Полозков снова придержал его рукав. — Ну что вам надо от меня, фермер? — отмахнулся учитель.

— Прижать их, гадов ползучих, к ногтю! Вот что!

— Так и прижмите. А я здесь при чем?

— Эх, учитель! — Полозков совсем, кажется, разочаровался в новом учителе, о котором столько басен ходило по селу, и вышел из класса. — А я думал!.. А ты такой, как и наш участковый... Тьфу!..

Но ходил в школу Полозков не зря. Вернувшись на ферму, он пригласил к себе кормачей Кондратьку и Володьку, поставил их перед собой по стойке «смирно» и строгим тоном сказал:

— Ну что, дорогие мои, наконец-то вы попались! Допрыгались, красавчики! Я ведь предупреждал! Вы что, думаете, я шутки шутить с вами буду? Нет, никогда! Никогда, шельмы! Исключено! Вы выведены на чистую воду, и выведены благодаря новому учителю Ивану Валентиновичу, который сразу же, с листа, обрисовал ворюг, а потом я мог увидеть вас в зеркале, которое висит прямо в школьном гардеробе. Не выкрутитесь! Признавайтесь, кто купил у вас, негодяев, комбикорм? Кому загнали, а? Чистосердечное признание... вы в курсе... да-да... Ну! Быстрее!

Кондратька почесал за ухом, а потом махнул рукой и признался:

— Да Маньке сбыли, кому ж еще.

— Ага, — кивнул Володька и жадно втянул носом воздух.

— За сколько?

— Мешок — бутылка.

— «Мешок — бутылка». А скотина голодная... Вам не жалко ее? Почему глаза опустили? Эх вы, бесстыдники! Подаю в суд.

Расхитители взмолились, а Кондратька даже упал на колени:

— Не губи, товарищ заведующий! У меня же семья. Дети у меня.

Как и не ранее, Полозков простил их. Как-никак земляки. Но предупредил:

— Последний раз чтоб!..

А Кондратька и Володька, посовещавшись, решили наказать учителя-фокусника — облить кипятком в колхозной бане...

Вечером, встретив Шепелева на улице, Полозков признался ему, что использовал его имя, благодаря чему быстро вышел на воров и их сподручных. Учитель простонал и театрально закатил глаза:

— Все, мне конец! Я попал, кажется, в самый настоящий цирк!

9

День, когда ветврач Егорович должен был ехать в соседнее село Боровики в сваты, подкрался как-то незаметно, словно самый обычный, будничный день. Была ночь — стало утро. Прокукарекали петухи в Хуторе, зазвенели подойниками женщины, протарахтели трактора и грузовики по улице.

Выше голову, Хутор!

Да вот беда, настроение не у каждого было на должном уровне. В том числе и у Егоровича. Только сейчас, утром, он узнал, что не может поехать в сваты самый главный сват — директор школы Саксонов. Авторитет. Уже одно его появление в хате невесты произвело бы фурор, однако на директора вчера вечером, когда он возвращался с работы домой, напали какие-то негодяи, натянули ему на голову мешок и надавали тумаков. Потерпевший не успел обратиться в милицию, хотя и собирался, его опередил участковый. Он сам пришел в хату Суклеты с первыми петухами и посочувствовал Саксонову. Супостатов пообещал немедленно отыскать, живыми или мертвыми, но для этого потерпевший должен говорить правду, и только правду.

— Слушаю, Павлович, — участковый устроился за столом и нацелился записывать все, что будет говорить ему директор. — По порядку. Пожалуйста. Ну, ну.