Страница 6 из 31
Кстати да, приодев роту по последней моде, ее стали регулярно привлекать на лесовые выходы. Представляло это действо из себя следующее: с утречка мы завтракали, набирали побольше хлеба с салом, уходили в лес за 5-10 км от части и там строили себе шалашики. В этих шалашиках мы просиживали полдня, жгли костры, а потом возвращались в часть. Чтобы мы не померли от голоду, нам почти всегда выдавали сухпай, качество которого можно оценить на твердую пятерку. Меня же это мероприятие устраивало вдвойне: гулять по лесу мне нравилось куда больше, чем изнывать от безделья в части.
Именно в ковровских лесах я имел счастье наблюдать на практике, как буквально из ничего зарождается солдатская смекалка, проявляя себя чудесным образом во всех сферах полной тяжести и лишений жизни обычного рядового. Быстро сообразив, что в окрестных лесах не одни мы блуждаем между сосен, мы опытным путем установили, что если хорошо поискать, то можно найти временно пустующие шалашики других выживальщиков, в которых, ко всеобщей радости, нередко находились упрятанные припасы.
Или, бывало, пробирается между сосен на танкодром какой-нибудь танк. Нет-нет, да и увязнет в грязюке, в изобилии водившейся на лесных тропах в период осенней распутицы. Мучает молодой мехвод свою машину, ревет танк, а выползти из грязевой ямы не может. И тут кто-то из сердобольных солдатиков говорит:
- А давайте ему бревна между траков засунем!
Видел бы кто, с каким энтузиазмом и слаженностью будущие контрабасы схватили поваленные осины и бросились к застрявшему танку. Испуганный взгляд высунувшегося мехвода красноречиво говорил, о понимании того, что если он не выедет прямо сейчас, то с бревнами в траках он встрянет уже окончательно и надолго. Яростно взревев, танк крутанулся и, разбрызгивая во все стороны ошметки грязи, выбрался из ловушки. Контрабасы разочаровано побросали бревна, и пошли своей дорогой.
Не знаю почему, но эта сцена тронула меня за душу, и в тот момент у меня родился небольшой экспромт:
Чтобы ты знал товарищ!
Чтобы знали твои друзья!
Русский танк и красный борщ -
Это мощь!
Остальное все так - фигня!
Но основным развлечением нам служил стихийный базар, возникавший во время обеда, когда оголодавшие воины распаковывали сухпай и меняли одни ништяки на другие, яростно торгуясь за каждую мелочь, доказывая, почему яблочное повидло и жвачка достойны обмену на консерву колбасного фарша. Особым почитателем повидла оказался Казачок, любивший все сладкое, и охотно менявший на него мясную снедь. Решив подшутить над ним, мы переклеили этикетку от яблочного пюре на консервированное сало, надо сказать, что их упаковки ничем не отличались, и успешно втюхали его Казачку под видом лакомого десерта. Искреннее и полное неподдельной скорби разочарование Казачка от вида вскрытой им упаковки на весь оставшийся день зарядило нас весельем. Хотя у меня на душе остался неприятный осадок - я все не мог отделаться от мысли, что обманул ребенка...
Чем меньше времени оставалось до финального этапа курсов выживания, тем больше наваливалось на нас всяких трудностей и лишений. Так, проинспектировав казарму, в которой уже как недели три размещалась рота, высшее начальство решило, что она не годна для проживания, поэтому роту переселили на полигон. Жилое помещение там рассчитывалось изначально человек на двадцать, но проявив чудеса военной смекалки и сообразительности, отцы командиры все ж таки смогли разместить в нем почти полторы сотни рыл. Как говорится, в тесноте, да без сортиров. Справлять нужду бегали на улицу в специально возведенный для этих целей нужник. Правда, по некоторым причинам не все успевали добегать, поэтому, когда темнело, в целях санитарной безопасности, передвигаться приходилось только по протоптанным дорожкам. С умывальниками оказалось чуть получше - три из четырех работали почти исправно: в них мы и стирались, и купались, и сразу закалялись, так как горячая вода текла только из чайника. Те же, кто хотел побаловать себя - раз в субботу могли пройтись вечерком 10 км до части, там искупаться в солдатской бане, и потом обратно. Кстати, нет более надежного способа заболеть, чем пройтись зимним вечером после бани через лес. Поставленные перед выбором: не купаться или болеть, контрабасы, как настоящие русские воины, выбирали оба варианта. А так как условия проживания оказались идеальными для распространения всякой заразы, то в той или иной степени позаболевала почти половина роты.
Перед финальным лесовым выходом командир части собрал личный состав и сказал, как он не рад нас всех видеть, что часть вообще - учебка, фигли мы сюда в таком количестве понаехали. Обеспечить нас спальниками они не могут, палатки вообще не предусмотрены, поэтому мы должны понимать, все будет как в поговорке: "Кошка бросила котят, пусть совершают половые сношения как хотят". Но так как командиры тоже люди, то никто не будет против, если мы за свой счет купим себе спальники и все остальное. Что собственно мы и сделали. Правда, денег у нас тоже не особо водилось, поэтому мы сбросились на палатку, полагая, что в остальном как-нибудь разберемся.
И вот, наступил час Хэ. С утра пораньше мы собрались, долго и бессмысленно ходили. Потом всем раздали оружие разной степени годности и состояния: у кого-то отсутствовал боек на затворе, у кого-то свободно болтался курок, кто-то получил новенький АК еще в смазке, у кого-то он оказался весьма подержанным. Особо порадовал меня обрубок штык-ножа, обмотанный скотчем, на котором собственно этот обрубок и держался в ножнах. Хотя, для человека бывалого в этом нет ничего удивительного - без преувеличения можно сказать, что один из столпов, на котором держится наша армия - это, несомненно, скотч. Итак, вооружившись и экипировавшись, мы построились и снова пошли. Потом погрузились и поехали, потом разгрузились и снова пошли. Уже в лес. Шли по лесу, ведомые комбатом и начштаба, которые по навигатору пытались понять, где находится заданное место лагеря. Наконец, мы пришли и стали обустраиваться. Заготовив дров для костра, наша группа разбила палатку, разложила спальники, которые все ж таки выдали, и расслабилась.
В общем, финальный лессовой выход ничем особенным не отличался от других походов в лес, за исключением того, что при раздаче сухпайков, кое-кто оставался без оного. С утра рота уходила из лагеря, оставляя несколько охранников, ближе к вечеру возвращалась. Где-то на третий день приехала какая-то проверка и постановила: все палатки изъять, ибо выживать солдаты должны исключительно за счет смекалки! Нашу палатку спасти не удалось, поэтому мы, на ночь глядя, спешно соорудили шалашик из РХБЗ резины и ельника. Новое жилище получилось отстойное, но хоть защищало от снега и ветра. Через пять дней, спозаранку, мы собрались, быстро уничтожили следы нашего пребывания, и, подождав неизвестно чего до обеда, выдвинулись обратно. По дороге народ выбрасывал из вещмешков весь лишний груз: котелки, перчатки, лопатки и прочую мелочь. Пока мы добирались до пункта сбора, отсыревшие берцы, пропускали в себя таявший на них снег, и, в конечном итоге, наполнились водой, весело хлюпавшей при каждом шаге. И вот, наконец, мы прибыли. Место сбора представляло из себя большую открытую площадку, продуваемую со всех сторон леденящим ветром. Где-то через полчаса ожиданий, стало понятно: еще немного, и мы натурально окоченеем, если ничего не предпринять. Вскоре повсеместно стали разгораться большие костры, вокруг которых, столпившись по двадцать-тридцать человек, контрабасы отогревали замерзшие ноги, засовывая их прямо в благодатное пламя. Часа через три приехал "Урал". На робкие возгласы возмущения, мол одной машины маловато для сотни рыл, отцы командиры ответили кратко: "Кто не вместится - будет ждать следующего". На тот момент каждый уже уяснил: можно ведь и не дождаться, поэтому в "Урал" поместились все. Как это получилось - отдельный разговор, лично на мне сидело три человека. Но, в общем, с горем пополам мы добрались. Надо сказать, что после недели в лесу, полигонная казарма показалась весьма комфортабельными апартаментами и все пребывали в эйфории. Немалая часть выживших решила известным способом повысить градус этой самой эйфории, плавно переводя себя в состояние катарсиса. Все бы ничего, да кто-то настучал о происходящем, и на полигон, как стервятники, учуявшие падаль, слетелись отцы-командиры. Проведя экспресс-тест на алкоголь, из всей толпы пьяных рыл выбрали человек десять, в том числе и меня. Гневно ругаясь матерными словами, нам обрисовали предстоящие перспективы позорного отчисления с курсов. Особенно мне запомнилась речь капитана с говорящей фамилией то ли Смердный, то ли Смердов: