Страница 42 из 51
Он крепился, сколько мог. Не отдохнувшая от ночного марша поясница ныла все сильнее, и Сергей, кося глазом на Корнюху, стал уже незаметно опираться рукой на переднюю луку.
Но и это не шибко помогало.
— Запалим коней! — сказал он и первый придержал своего ходко рысившего жеребца.
Корнюха не стал спорить. Остановил мышастого и спешился.
— Шагом, а потом уж в поводу, — заметил Сергей.
— Сказал тебе Николай Михалыч, — возразил Корнюха. — Слезай, конь скорее отдохнет, потом опять на рысях пойдем. Эдак-то быстрей будет.
Гнедой жеребец отличался сварливым нравом, и Корнюхе пришлось идти не рядом, а в нескольких шагах позади Сергея. Получался не разговор, а перекликанье. К тому же Сергей был занят своими мыслями.
Сердце щемило сознание, что он с каждым шагом удаляется от Лизы и Кузьки, которые так ждут его и которым он так необходим. «По все дни в тоске....» Он знал, что это не пустые слова... Довез бы Корнюха пакет, а самому скакать в Вороновку... «Кузька в жару, все тебя кличет....»
И словно вьявь увидел перед собой разметавшегося в горячечном бреду сына, услышал слабый невнятный стон, сорвавшийся с пересохших потрескавшихся губ...
Сынок... кровинка моя!.. Доведется ли увидеть?..
— Седай, Сергей Прокопьич. А то прошагаем всю дорогу. Зачем было командирова жеребца брать?
Да, ехать, ехать быстрей! Может, сегодня решится все на съезде. Попросить на отлучку дня три и сегодня же в ночь... Кажись, есть там короткая дорога через перевал...
Ехали крупной рысью с короткими разминками, и Сергей даже глазам не поверил, когда, поднявшись на очередной взлобок, увидел черневшую в лощине гать. За два часа с небольшим одолели половину пути.
— Приляг, отдохни, — сказал Корнюха. — Я присмотрю за конями.
— Боюсь, разморит хуже, — возразил Сергей.
Но усталость брала свое. Лег ничком и, подперев голову кулаками, выгнул изнывшую спину. Чтобы не склоняло в сон, закурил. Корнюха, не успевший позавтракать, достал из котомки ломоть хлеба и кусок сала. Разостлав на земле тряпицу, разрезал хлеб и сало на равные доли.
— Я сыт, — отказался Сергей.
— Один управлюсь, — сказал Корнюха.
— На здоровье!
— Сергей Прокопьич, а про пушку тебе командир говорил? — спросил Корнюха.
— Про какую пушку?
— Котору ты сам отливал. Достали мы ее.
— Когда достали?
— Третьего дни привезли. Как вы уехали с Владимиром Янычем, мы в тот же день подались в завод.
— Ты ездил?
— Я.
— И еще кто?
— Перевалов. И еще трое из нашего взводу.
— Все целы вернулись?
— Все. В заводе нету беляков. Белоголовый всех в Братск согнал. Опасается нашего отряду.
Сергей рывком приподнялся и сел на траву.
— Нет, говоришь, в заводе беляков?
— Один взвод стоял и тот ден десять, как ушел.
Сергей с сожалением покачал головой.
— За это бы время полдюжины пушек отлил...
Корнюха неожиданно рассмеялся.
— Токо с уговором, чтобы не топить в пруду. Ты знаешь, хватили мы с ей мурцовки. Ты еще сказал: «Запоминай, ребята, от берега двадцать шагов, против кривой березы». А там две кривых березы. Пес ее знат, против которой!.. Санька говорит: «Ты самый длинный, полезай в воду». А вода холодная. Как в колодце. Отмерил двадцать шагов, потоптался вправо-влево, все дно размесил. Ничего нету. Полез от другой березы. Тоже ни хрена! А Санька кричит с берегу: «Иголка, что ли? Ищи, как хлеба ищут!» Хоть плачь... Потом уж сообразили: вода прибыла. Зашел еще шагов на десять и наступил на ее... Дак нашли, это еще полдела. Пока тащили из воды, все пупы посрывали... Зато теперя свою артиллерию имеем.
— Стрелять из нее пробовали? — спросил Сергей.
— А то! — оживился Корнюха. — Как вдарили, аж земля загудела!
— С прицелом стреляли?
— С прицелом. Заместо мишени с поповых ворот полотно сняли.
— Ну и как?
— Мимо... Наводчиков нету умелых. Посля того командир определил армяна Азата и Алеху Перфильева, чтобы постигали орудию. Научатся...
Корнюха первый заметил всадника.
Заросшее лебедой и полынью поле серым заливом вдавалось в глубину леса. Всадник притаился у самой опушки, за желтым пятном березового колка.
— В березняке верховой!
«Так и есть! — подумал Сергей. — Стало быть, ночью я костер видел.
— Не подавай виду. Перевалим бугор, пустим коней вскачь.
Но тут гнедой жеребец, задрав голову, заржал пронзительно и призывно. Из лесу донеслось ответное ржание.
Корнюха, не останавливая коня, достал из-за спины карабин, щелкнул затвором.
— Ты скачи, а я их задержу.
— Не вздумай! — сердито прикрикнул Сергей. — Поодиночке нас легче возьмут. Не отставай!
И пустил жеребца в полный мах.
На вершине бугра оглянулись.
По серому полю от желтого колка к дороге скакали три всадника.
— Всего трое! — в ярости закричал Корнюха.
— Не отставай! — крикнул Сергей.
Не было времени объяснять, что трое, может быть, только часть вражеского разъезда, что нельзя рисковать, когда везешь важный пакет...
До леса полем еще версты полторы. Успеть доскакать!.. А если и там засада?.. Тогда кто кого! Живым не возьмут!
Сергей расстегнул кобуру, чтобы выхватить наган сразу.
Только бы доскакать!
Но у беляков кони были свежее. Первый всадник вынесся на бугор, когда Сергей и Корнюха не одолели еще и половины расстояния до лесу. Круто осадил коня, спрыгнул, сорвал с плеч винтовку и вдарил с колена раз, другой, третий...
Корнюха увидел, как Сергей ткнулся в переднюю луку, потом откинулся навзничь, уронив голову на круп гнедого.
Дальше все было, как в бредовом сне.
Рывком задернул коня, подняв его на дыбы. И тут же, падая вместе с ним, едва успел высвободить ноги из стремян и отскочить в сторону. Крепко ударился ничком о землю, но удержал карабин в руках. С трудом приподнял голову. По склону бугра, с разрывом сажен в сто, распластали в скаку коней два казака. Третий стоял на вершине бугра, вскинув винтовку на руку. У скакавшего передом в откинутой назад руке блестела шашка.
Корнюха скрипнул зубами.
— Нет, гады! Я еще живой!
Приложился к карабину и, не поддаваясь сжигающей его ярости, с жестокой медлительностью выцелил переднего, упер жало мушки ему в грудь и ровно, как на ученье, спустил курок.
Казак отчаянно взмахнул руками, шашка взвилась, словно в замахе на удар и, вырвавшись, отлетела далеко в сторону...
Как кулем, сползло тело убитого и поволоклось за метнувшейся в сторону лошадью, сминая густую полынь, — Корнюха не видел. Он, теперь уже с лихорадочной поспешностью, раз за разом бил вдогон уходящему на всем скаку второму всаднику...
Когда, перезарядив обойму, вскинул голову, — казаков на вершине бугра уже не было.
И тогда только Корнюха очнулся, вспомнил о Сергее. Оглянулся. Дорога до самого леса была пуста. Кляня себя за невольную вину, Корнюха побежал к лесу, даже не подумав, что затаившийся враг может послать ему пулю в затылок.
Сергей лежал на дороге, недалеко от опушки. Гнедой жеребец, удерживаемый поводом, намотанным на руку Сергея, стоял подле него. Корнюха привязал жеребца к дереву и склонился над товарищем. Ему показалось, что Сергей мертв. Он торопливо расстегнул на нем полушубок и прижался ухом к пропитавшейся кровью гимнастерке. Сергей застонал. Корнюха разделся, снял нательную рубаху, порвал ее на полосы и, как умел, перевязал сквозную — чуть пониже правой ключицы — рану Сергея.
Когда стал поднимать его на коня, Сергей на мгновение пришел в себя.
Произнес через силу, чуть слышно:
— Брумису скажи... другого главно... бугровский отряд не примет... Письмо...
И снова потерял сознание.
До Больше-Илимского оставалось меньше часу езды.
Но и на этот короткий путь не хватило жизни у Сергея Набатова. Он, так и не приходя в сознание, умер на руках у Корнюхи.
Председателя краевого Совета избирали тайным голосованием.