Страница 83 из 109
Для поощрения роста производительности труда в основном использовались моральные стимулы, а для ударников и стахановцев — и материальные. В 1930 году ударник получал в 8—10 раз больше, чем чернорабочий.
Если в 1929 году капиталовложения в основные промышленно-производственные фонды Украины составляли 438 миллионов рублей, то за 1932 год — уже 1 млрд 229 миллионов (в сравнительных ценах 1928 года). За четырехлетие (1929–1932) производственные мощности тяжелой промышленности удвоились. Были сданы в эксплуатацию 53 крупные шахты в Донбассе, где использовались врубовые машины и отбойный молоток, построены три огромных металлургических завода полного цикла — Запорожсталь, Азоветаль и Криворожсталь. Символом индустриализации стал Днепрогэс (1927–1932), где было установлено шесть мощных турбогенераторов американской фирмы «Дженерал электрик».
Первую пятилетку выполнить не удалось (как, впрочем, и все последующие), но иначе не могло и быть, ведь плановые задания заранее ставились как не выполнимые в полной мере. Довоенные пятилетки предусматривали обязательное «затягивание поясов» трудящимися, энтузиазм которых успешно эксплуатировался для целей технического перевооружения индустрии. Строители гигантских объектов нередко жили в тяжелейших условиях: бараки могли стоять без стекол в окнах и дверей, без полов и печей, протекала кровля, не было кроватей, постельного белья, матрацев, мебели. Почти не существовало бань и прачечных, свирепствовали эпидемии тифа, дизентерии, кори, малярии.
Бюрократическая, сверхцентрализованная система управления постоянно давала сбои: так, финансовый план строительства Харьковского тракторного завода до мая 1930 года менялся трижды, а генеральный — 7 раз. В результате производилось много ненужных работ; механизация строительства в 1932 году едва достигала одного процента, а в 1937-м — не более четырех процентов по плану.
За две с половиной пятилетки в Украине было построено 2 тысячи крупных народнохозяйственных объектов. Цифры по СССР еще более впечатляющи: за 1928–1940 годы национальный доход возрос более чем в 5 раз, выработка элетроэнергии увеличилась в 3,7 раза, добыча угля — в 4,7 раза, нефти — в 2,7 раза, выплавка стали — вчетверо, продукция машиностроения — в 20 раз.
Но привлечение в тяжелую индустрию огромных финансовых, материальных и людских ресурсов, игнорирование легкой и пищевой отраслей, невнимание к социально-бытовой стороне создали крайне напряженное положение с обеспечением населения продовольствием и товарами массового потребления. С осени 1936-го до конца июля 1937-го в сельскохозяйственных зонах СССР наблюдался хлебный кризис, кое-где — локальный голод. В течение 1936–1939 годов нормировалось все больше товаров и продуктов. В частности, одному человеку нельзя было покупать более чем по 2 кг мяса, колбасы, хлеба, макарон, круп, сахара, 3 кг рыбы, 0,5 кг масла, маргарина, 100 г чая, 200 штук папирос, 2 кусков хозяйственного мыла, 0,5 л керосина. Кроме того, эти официальные нормы стихийно урезались самими гражданами в очередях. Что касается таких товаров, как часы, велосипеды, патефоны, костюмы, то для многих жителей они вообще были в диковинку.
В апреле 1940 года в докладной записке руководителя органов НКВД Л. П. Берии отмечалось, что от недоедания выросла заболеваемость населения в Киевской области и в ряде регионов России. Пришлось вводить нормы потребления сметаны, яиц, молока, соли, кондитерских изделий.
Именно в эти годы сложился уникальный статус Москвы: имея всего два процента населения Советского Союза, столица получала из общегосударственного фонда мясных продуктов — 40 %, жиров, сыров, шерстяных тканей — 25 %, сахара, рыбных продуктов, круп и других товаров — 15 процентов.
Особенно ограничивалось село: за 1936–1939 годы в его торговую сеть поступало товаров в 4,5 раза меньше, чем в городе (в расчете на душу населения). Однако жизненный уровень колхозников и рабочих совхозов за данный период существенно улучшился. Во второй пятилетке (1933–1937) государство ослабило налоговое бремя, в большинстве артелей развивались пчеловодство, птицеводство, закладывались сады и ягодники, строились животноводческие фермы. Колхозникам предоставили возможность получать беспроцентный кредит для покупки скота.
Укрепление правящего режима в стране происходило не только на фоне роста производительных сил города и села. Как и любая авторитарная власть, большевистская диктатура использовала методы устрашения, судебного преследования инакомыслящих, террор в отношении лиц и социальных групп, считавшихся враждебными.
В принципе террор никогда не был для России XX века чем-то необычным: только за период 1905–1907 годов от рук радикалов погибло 4500 государственных служащих и примерно столько же «случайных лиц». Власть отвечала на эти действия, хотя и не адекватно — расстрелами или виселицами. Характерно, что в октябре 1917 года ряд видных большевиков — В. Володарский, А. Бубнов, Я. Фенигштейн заявляли: после взятия власти коммунистами придется обязательно вводить террор. Причина лежала на поверхности — часть населения категорически не воспринимала большевистских планов и доктрин. Надо сказать, что через 30 лет, на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года, К. Е. Ворошилов честно изложил видение перспектив террора, заявив: «Весь мир против нас». При этом врагами, по его мнению, являлись все те, кто проживал за пределами СССР, а в «качественном» отношении — все некоммунисты. И если в 1921 году ВУЧК расстреляла трех девушек в возрасте 15–17 лет лишь за то, что они 21 день работали санитарками в махновском госпитале, то выступающие против власти тем более были обречены.
Неудачи в экономическом строительстве, аварии, производственный брак, неквалифицированные решения — все это очень удобно было списать на «вредителей», «саботажников», «замаскировавшихся врагов народа», «злостных оппортунистов», «иностранных шпионов».
Нелепо приписывать И. Сталину авторство тезиса об обострении классовой борьбы в процессе социалистического строительства. В 1928 году он лишь придал ему общегосударственное звучание. Задолго до него такую идею выдвигали Н. И, Бухарин, Г. Е. Зиновьев, X. Г. Раковский и другие. Например, X. Раковский, выступая 6 марта 1919 г. перед делегатами III Всеукраинского съезда Советов, заявил: «Чем дальше мы пойдем в социалистическом строительстве… тем больше будут увеличиваться наши враги». Сказано несколько косноязычно, но довольно ясно.
Маховик репрессий раскручивался постепенно. Пока нэп развивался поступательно, росла экономика, они имели в основном вялотекущий характер. Скажем, за 1925–1927 годы Комиссия по политическим делам при ЦК КП(б)У, рассмотрев 657 судебных дел, рекомендовала 210 обвиняемых осудить к расстрелу. Казней было бы и больше, если бы еще 9 апреля 1924 года И. Сталин от имени ЦК ВКП(б) не телеграфировал в Харьков: без санкции Москвы выносить смертные приговоры запрещается. И тут же конкретное указание — членов «Областного центра действий» осудить не к лишению жизни, а к различным срокам тюремного заключения.
По всему СССР за 1924 и 1926 годы было приговорено к расстрелу 2628 граждан, но лишь половина приговоров исполнена. Органы ГПУ — НКВД за 9 лет (1922–1930) арестовали 381 130 человек, однако не все они были осуждены на лишение свободы. Разумеется, цифра не малая, но она ни в какое сравнение не идет с вакханалией второй половины 30-х годов.
В Украине репрессии ужесточились с конца 20-х годов: уже в ноябре Г. Петренко и Н. Суровцеву обвинили в сотрудничестве с польской и немецкой разведками соответственно. Затем последовала первая волна репрессий: в 1929–1931 годах ликвидирована Украинская автокефальная православная церковь, в Москве расстреляли Ю. Тютюнника и восьмерых его соратников, в марте-апреле 1930-го состоялся суд над 45 членами «Союза освобождения Украины» («Союзу визволення України»), в начале 1931-го — арестовали группу командиров Красной армии, служивших в УССР, и т. д.
Второй, более массовый этап репрессий начался после убийства С. М. Кирова 1 декабря 1934 года, Оно оказалось совершенным на бытовой почве, И. Сталин не имел к нему никакого отношения (С. Киров являлся убежденным сталинистом, одним из немногих любимцев Генерального секретаря). Но сам факт убийства И. Сталин использовал мастерски, прежде всего для нагнетания подозрительности, небывалого усиления репрессивного аппарата.