Страница 84 из 109
Центр не видел иных методов борьбы с лавиной недостатков в работе государственных и партийных органов, кроме беспощадного террора. Проведенные в 1919 1936 годах шесть партийных чисток и проверок документов (было «вычищено» около 2,6 млн членов партии) не покончили со склоками, подсиживанием, кумовством, семейственностью, потрясающей безответственностью и некомпетентностью, мздоимством, от чего страдал прежде всего авторитет Политбюро и Совета Народных Комиссаров.
«Первые лица» на местах во многом вышли из-под контроля центра и стали единовластными хозяевами в своих регионах, соревнуясь друг с другом в насаждении собственных «культов» и «культиков». Авторитет руководителя теперь измерялся тем, сколько предприятий, колхозов, учреждений названо его именем. Ответственные работники, избранные в состав Советов, уклонялись от выполнения самых элементарных обязанностей, прекратили регулярно отчитываться перед населением сотрудники потребительской кооперации, торговли, коммунального хозяйства. В трудовых коллективах сошла на нет роль общественных организаций, а решение всех вопросов перешло в руки «треугольника» — директора, секретаря партийного комитета и председателя профкома.
В верхах партии продолжалась борьба бывших политэмигрантов и подпольщиков, причем последние считали себя незаслуженно обделенными властью.
Ставилась также задача ликвидации территориальных кланов, требовавших более широких полномочий. Не исчез «сепаратизм»: с весны — лета 1930 года в различных республиках СССР выдвигались планы усиления роли местных органов власти. Звучали предложения о переносе столицы Советского Союза в Ленинград, создании Компартии Российской федерации. Группа большевиков во главе с заместителем начальника сектора пропаганды Наркомата связи Крыловым разработала проект образования Российской демократической республики во главе с президентом. Далеко не случайно за 1935–1938 годы около 400 партийных, советских работников, деятелей культуры было обвинено в «национал-уклонизме». В ссылке находилось к 1937 году около 8–9 тысяч «троцкистов», которые имели тысячи приверженцев и сочувствующих по стране (за изучение работ В, Ленина и Л. Троцкого в нелегальных кружках «виноватые» исключались из ВКП(б) и подлежали аресту).
Параллельно разворачивалось преследование инакомыслящих, и не только среди национальной интеллигенции.
Выстрел в Кирова как бы демонстрировал, что враги не перевелись, поэтому на страну обрушилась стихия доносительства, наушничества, всеобщей подозрительности, недоверия. Поразительно, но большую часть доносов писали граждане, искренне верившие в идею коммунизма и непогрешимость высшего руководства, особенно И. Сталина.
В моду вошли политические отчеты членов партии, на которых оценивалось, сколько «врагов народа», прежде всего троцкистов, разоблачил тот или иной коммунист. К тому времени мало кто знал об интересном предложении Л. Д. Троцкого 20-х годов: «широко поставить дело общественного питания и постепенно улучшить его как идеальную форму контроля степени участия граждан в производстве, без чего говорить о реальном социализме преждевременно». Искушение выловить «заядлого троцкиста» стало так велико, что дела фабриковались с небывалой ранее интенсивностью. Если в 1934 году в Одесской области была раскрыта одна «троцкистская группа», то в 1935-м — уже 31, а в следующем году выявлен «Областной подпольный троцкистский центр». В результате только в течение 1935 года в области исключили из рядов ВКП(б) каждого шестого коммуниста, причем на некоторых предприятиях почти совсем не осталось членов партии, поэтому пришлось ликвидировать там партийные ячейки. Подобные акции приобрели такой размах, что 10 декабря 1935 года ЦК КП(б)У обратил внимание на недопустимость проявления болезненной подозрительности и «бдительности» разоблачителей. Однако атмосфера взвинченности, доносительства, политического кликушества не исчезала. К примеру, на собрании партийцев в Запорожье один из рабочих заявил: «Надо послать за границу нашего товарища для того, чтобы убить Троцкого».
Тем не менее после серии взрывов на шахтах Кемерово 23 сентября 1936 года И. В. Сталин счел, что следует ужесточить репрессии, и 30 сентября новым наркомом внутренних дел СССР стал Н. И. Ежов. При нем репрессии действительно достигли невиданных масштабов, особенно после печально известного пленума ЦК ВКП(б) в феврале — марте 1937 года, на котором основные трудности в народном хозяйстве объяснялись действиями саботажников, шпионов и диверсантов, замаскировавшихся троцкистов.
В 1937 году на Подолии, например, число жителей, репрессированных за «троцкистскую» деятельность, возросло по сравнению с 1934 годом в 60 раз, за «украинский буржуазный национализм»— в 500 раз, за «шпионаж» — в 60 раз. К 1 июля 1938 года за Днепропетровским управлением НКВД числилось 1145 «германских шпионов», 586 — «болгарских», 62 — «румынских», по 58 — «греческих» и «иранских», 52 — «латвийских», 32 — «японских», 31— «китайский», 15 — «эстонских» и 9 «финских», итого — 2084 человека.
31 июля 1937 года ЦК ВКП(б) утвердил приказ Н. Ежова местным органам НКВД, согласно которому за четыре месяца следовало репрессировать 268950 граждан, 75950 из них подлежали расстрелу. Решение о казни принимали внеконституционные «тройки» в составе первого секретаря обкома партии, начальника областного управления НКВД и прокурора области. Впрочем, даже их участие являлось номинальным, дел, по существу, они не рассматривали.
«Ежовщина» 1937 года носила антибюрократический, популистский характер и в принципе поддерживалась большинством трудящихся, все еще исповедовавших идею о хорошем царе и плохих боярах. Расширение силовых функций режима соответствовало взглядам И. Сталина на природу государственной власти в период противоборства капитализма и социализма. Недаром на обложке книги «Государство и революция» В. Ленина издания 1923 года он написал: «Теория изживания (государства) есть гиблая теория».
Общество все глубже погружалось в пропасть страха, отчаяния, моральной деградации. О какой офицерской чести могла идти речь, если, скажем, в доносе комкора И. Р. Апанасенко от 19 августа 1936 года на командарма первого ранга И. П. Уборевича говорилось: «Неверит в конницу и нашего Коня…» (стиль документа и оформления сохранен — В. С., Л. Р.).
Всего за 1935–1938 годы в Украине было арестовано 308 230 граждан, из них только в 1936–1937 годах осуждены 197 617. Во второй половине 1937 года для чистки КП(б)У от «врагов народа и троцкистско-фашистских элементов» в Киев были направлены Н И. Ежов и Н. С. Хрущев. А с января 1938 года Н. Хрущев стал исполнять обязанности первого секретаря ЦК КП(б)У. В результате из 102 членов и кандидатов в члены ЦК было расстреляно или осуждено 100 человек, из 11 членов украинского Политбюро погибли десять, из пяти кандидатов — четыре, из девяти членов Оргбюро — все. Из 5100 коммунистов, отмечавших в анкетах еще в 1926 году, что ранее находились в других партиях, к 1938 году не осталось ни одного. К сожалению, для части партийцев слово «украинец» стало синонимом понятия «петлюровец».
Если до января 1938 года количество смертных приговоров в Украине было меньше, нежели различных сроков заключения, то с прибытием Н. С. Хрущева число первых резко возросло.
Шквал репрессий начал несколько стихать после январского пленума ЦК ВКП(б) 1938 года, принявшего постановление «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к аппеляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков». С приходом на пост наркома НКВД в декабре 1938 года Л. П. Берии часть заключенных была выпущена из лагерей. Но старые кадры партии были уничтожены почти полностью, а ведь только коммунисты с дореволюционным стажем или вступившие в ее ряды в годы гражданской войны сохраняли волю к независимости от верхов, к конструктивной критике, преданность идеалам. Теперь власть сталинской группировки стала абсолютной, оппозиция ей уже не угрожала.