Страница 82 из 109
Как известно, к 1 октября 1929 года в УССР колхозы объединили 15 800 дворов — 5,6 % имевшихся в республике хозяйств, хотя в масштабах СССР такие результаты оказались еще скромнее. Причем на один колхоз в Украине в среднем приходилось по 4,4 головы лошадей, 2,5 — крупного рогатого скота, 2,2 головы свиней, 2,7 — овец, т. е. ничтожно мало. Фактически это были давно известные селу «супряги», куда стремились самые бедные хозяйства. К 1933 году уровень товарности зерновых по УССР составлял лишь 5 процентов (в 1913 году — не менее 29 % собранного урожая). И все же до конца 1932 года в Украине было коллективизировано почти 70 % дворов с охватом более 80 % посевных площадей. Созданные с огромным напряжением сил 592 машинно-тракторные станции могли обслуживать лишь половину колхозов и совхозов, в остальных царил рутинный ручной труд. Чтобы колхозники не могли сбывать хлеб минуя государственные каналы, в 1930 году частная торговля была запрещена, а рынки закрыты (и возобновили работу лишь 6 мая 1932 года).
Для пострадавшей от массовой коллективизации Украины (исчезло 352 тыс. наиболее мощных хозяйств, способных превратиться в фермерские) ситуация еще более ухудшилась в связи с тем, что расплачиваться с Западом за машины, оборудование и дефицитное сырье пришлось в значительной мере зерновыми культурами. С конца 1930 года в ряде стран Европы и Северной Америки прошли массовые кампании, направленные на ограничение советского экспорта в связи с демпинговыми ценами. Мировая общественность протестовала также против массового применения принудительного труда заключенных, который стал в СССР обыденным явлением с осени 1929 года. Весь 1931 год Запад отказывался покупать в Советском Союзе нефть, лесоматериалы, частично даже зерно. Затем последовали акции протеста против импорта советского сливочного масла, мехов, конфет, лососины, бритвенных лезвий и других товаров. В начале 1931 года Канада ввела эмбарго на ввоз из СССР угля, асбеста, пиломатериалов, целлюлозы, пушнины. Если в 1932 году Германия импортировала 12 тысяч тонн сливочного масла из Советского Союза, то в 1933 году — всего 2 500 тонн, еще в 1930 году Берлин запретил ввозить советские спички.
Валюта требовалась также для поддержки мирового коммунистического движения. В ноябре 1932 года, например, германские большевики получили из фондов Коминтерна (на 90 % финансировавшегося из бюджета СССР) 10 млн рейхсмарок, Компартия США — 5 млн долларов, Компартия Китая — 3 млн мексиканских долларов, 1 млн японских иен и т. п.
С весны 1932 года в 44 районах УССР начался голод с многочисленными смертными случаями, фактами людоедства. Правда, летом, со сбором нового урожая, он прекратился. План госпоставок для Украины центр сократил вдвое, вследствие чего объем заготовок хлебов на Северном Кавказе и в УССР упал от 44–46 до 33 процентов в масштабе всего СССР. Но почти полное отсутствие материальной заинтересованности в колхозах и чрезмерно высокий уровень госзаготовок вынуждали крестьян припрятывать зерно, не обращать внимания на огромные потери при уборке урожая (в 1931 году — до 150–200 млн пудов, а в 1932-м еще больше). Помощь в виде урожая с приусадебных участков стала ощутимой только с 1935 года.
Чрезвычайная комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) во главе с В. М. Молотовым в ноябре 1932 года продиктовала руководству УССР зловещее постановление «О мерах по усилению хлебозаготовок» («Про заходи до посилення хлібозаготівель»). Оно санкционировало массовые обыски у населения, изъятие не только спрятанного колхозного зерна, но и любых запасов еды, введение натуральных штрафов мясом и картофелем. Террор массовым голодом с весны 1933 года являлся «воспитательной» мерой, о чем красноречиво свидетельствовало письмо С. В. Косиора от 15 марта 1933 года. В нем, в частности, говорилось: «То, что голодание не научило еще очень многих колхозников уму-разуму, показывает неудовлетворительная подготовка к севу как раз в наиболее неблагополучных (т. е. голодающих — В. С., Л. Р.) районах».
За сопротивление чрезмерному выкачиванию продовольствия в 1933 году диктатором Украины П. П. Постышевым были сняты с работы 237 секретарей райкомов, 249 председателей райисполкомов, 158 руководителей районных контрольных комиссий, в украинские села «высадили десант» из 15 тысяч правоверных догматиков, готовых на все ради выполнения планов. С марта 1933 года органы ОГПУ искали «козлов отпущения» за голод — ветеринаров, зоотехников, колхозных счетоводов, кладовщиков, конюхов, бригадиров, работников наркоматов земледелия и совхозов.
По некоторым данным, за 1932 — лето 1933 года от голода в Украине скончались 3,3–3,5 миллиона человек, затем с осени 1933 до лета 1934-го наблюдалась высокая смертность от тифа, переедания, в результате самоубийств или самосудов над людоедами и трупоедами. Фактически массовая коллективизация и связанный с нею голодомор на селе являлись социоцидом, т. е. уничтожением класса мелких собственников. Новая категория крестьян украинской деревни — колхозники в ранге пролетариев, считались «хозяевами производства», ликвидировалось понятие «стоимость рабочей силы» в сельском хозяйстве, рынки стали рудиментами частной собственности, вызывали подозрение, поскольку у власти не могли установить тотальный контроль над ними.
Украинские села умирали молча, даже случаев спонтанного протеста наблюдалось крайне мало. Не удивительно — на селе не осталось лидеров и, кроме того, разительно изменился менталитет крестьянства. Уже в 1927 году подавляющему большинству сельских жителей УССР были свойственны эгоцентризм, подчеркнутый индивидуализм, углубленность исключительно в свой внутренний мир. Их отличали склонность к иллюзорным мечтаниям, социальной уравниловке, консерватизму и провинциализму, к аполитичности и неистребимому анархизму. Даже традиционно уважаемые на селе люди — учителя, большей частью принимали участие в обысках и конфискациях съестного в качестве «буксиров» (так население именовало членов бригад из числа местных жителей, выколачивавших продовольствие). За эту деятельность они ежемесячно получали по 18 кг муки, 2 кг круп, 1 кг жиров. Конечно, это было спасением от голода, хотя сельский учитель понятия не имел, что реальный доход сотрудников ОГПУ в 12 раз выше.
Несмотря на чрезвычайно заниженную оплату труда в колхозном секторе, крестьянство Украины приобретало товаров в государственных и кооперативных магазинах на сумму в 5—б раз большую, нежели получало в колхозах. Если бы в 1933 году колхозник питался только заработанными в колхозе продуктами, то его рацион составлял бы: хлеба и круп — 600 г, подсолнечного масла — 3 г, картофеля — 170 г, огородных культур — 2 г в сутки. Но на фоне постоянного дефицита продовольствия в городах неиссякаемым источником пополнения крестьянского бюджета и насыщения городских рынков продуктами стали приусадебные участки. Так, в Харькове к концу 30-х годов жители покупали на колхозных рынках 62,1 % потребляемой свинины, 76,3 % — мяса птицы, 89,2 % — куриных яиц, 59,1 % молока. В таких городах, как Днепропетровск, Днепродзержинск, Запорожье, Луганск, эти показатели были еще выше. В заселенных украинцами районах Кубани городские жители приобретали на рынках 92,6 % мяса, 78 % молока, 98,2 % картофеля, 96,5 % яиц, Иной была картина в Ленинграде: здесь рынки снабжали жителей мясом только на 16 %, молоком — на 13 %, картофелем — наг 14,4 %, яйцами — на 3,4 процента. Несмотря ни на что, рынок, материальная заинтересованность побеждали своей производительностью созданную насильственными методами колхозно-совхозную систему.
Форсированная индустриализация. Массовый террор 30-х годов
С начала 1928 года в управлении индустрией СССР стала преобладать формула не планов-прогнозов, а планов-директив. В апреле 1929 года XVI конференция ВКП(б) одобрила «оптимальный» вариант плана I пятилетки со среднегодовым темпом роста 22 процента. На практике же в ежегодные контрольные цифры развития народного хозяйства вносились все новые коррективы в сторону повышения темпов — руководство партии таким образом «подхлестывало» страну. Была поставлена задача провести форсированную модернизацию экономики, в кратчайшие сроки преодолеть разрыв между СССР и передовыми странами по уровню промышленности.