Живой пример

Рита не может уйти, оставив сестру одну теперь, когда Марет уже не задает вопросов и даже не пытается разобраться в том, что сейчас узнала. Вот так всегда — выигрываешь в одном, теряешь в другом. Марет вскидывает голову и испуганно следит за сестрой, которая пересекает комнату, но лишь затем, чтобы взять с полки спички, а когда Рита, закурив, снова садится против нее, полная участия, Марет тут же опять опускает глаза.

«Что же теперь делать, Рита, что?» — это она спросит потом, когда признает свое поражение. Но в этот миг ей хочется только отстегнуть замки, побежать к двери и узнать, кто же это так упорно звонит, не нетерпеливо, нет, скорее мягко, но Рита уже опередила ее и спешит вниз, а сестра кричит ей вслед;

— Не оставляй меня одну, надолго не оставляй!

Конечно, Маттисен забеспокоился, он ни в коей мере не собирается ни торопить Риту, ни мешать ей, он просто хотел бы узнать, как долго она еще будет редактировать текст, кроме того, он хотел бы предложить — конечно, в том случае, если возникли какие-нибудь трудности, — совместно довести рукопись до блеска, может, где-нибудь в тихом ресторанчике, за бутылкой вина.

— Как вы думаете?

Рита Зюссфельд прислушивается к тому, что происходит в доме, а потом говорит:

— Не выйдет, увы, сегодня не выйдет, прошу вас понять меня.

— Но Дункхазе, — говорит Маттисен, — Дункхазе должен ведь непременно сегодня прочитать текст.

— Подождите.

Рита Зюссфельд идет в свой кабинет — он видит в открытую дверь, что она торопливо просматривает, листает и откладывает какие-то бумаги, — а потом возвращается с двумя пачками скрепленных страниц и не глядя передает их Маттисену.

— Вот они, обе главы, которые надо будет соединить.

Она просит Маттисена передать Дункхазе рукопись и привет и сказать ему, что эти главы нужно будет слить в одну под названием «Оспоренное решение» или что-нибудь в этом роде, значит, это следует читать с соответствующими оговорками. Может ли она просить его передать все это? Она уверена, что он войдет в ее положение. А теперь она должна извиниться, у них случилась беда, у нее нет выбора, она вынуждена остаться дома.

Маттисен пожимает плечами, сворачивает рукопись в трубку и мягко, словно поглаживая, проводит ею по правому плечу Риты.

— Надеюсь, ничего подобного не произойдет, когда мы будем редактировать окончательный вариант, мне хотелось бы поработать вместе с вами.

— Я могу идти? — спрашивает Рита.

— Ну конечно, я жду, чтобы посмотреть на вас сзади. Вы, кажется, из тех бегунов, которые всегда приходят вторыми, даже если имеют большую фору.

23

Янпетер Хеллер, вооружившись своей излюбленной газетой, в развалку шагает через холл, стряхивая с пальто снег, прежде чем подойти к конторке и попросить у Иды Клевер ключ. Но его ключа на доске нет; все же он называет свой номер и, пока грузная дама ищет, приветствует горничную, изображая пальцами ножницы, — он то сдвигает, то раздвигает пальцы, — правда, напрасно, Магда, мельком глянув на него, ничего не понимает и вновь склоняется над билетами спортивной лотереи. Бусинки пота, выступившие на ее верхней губе, доказывают, сколько труда приходится положить, чтобы ухватить, а затем удержать свое счастье за решеткой крестиков.

— Ах да, — говорит Ида Клевер, — мы снесли ваши вещи вниз, вы же все равно собрались уезжать, ваша комната уже занята.

Чемодан Хеллера поставили рядом с камином, а папку, придав ей с превеликими усилиями равновесие, положили на чемодан.

— Кто уплатит по счету?

Хеллер сам собирается платить.

— Сколько я должен за все удовольствие? — спрашивает он.

И отсчитывает на конторку под пристальным взглядом госпожи Клевер смятые бумажки, сколотые канцелярской скрепкой, которые он таскает в кармане. Квитанцию Хеллер складывает одной рукой, словно желая продемонстрировать пожилой даме, чего он только не способен сделать одной рукой, — но тут Ида Клевер резко двинула к нему записку:

— Да, чуть совсем не позабыла, это вам.

— Не доплата ли за отопление?

— Ваша жена, господин Хеллер, уже дважды звонила. Просила позвонить ей по этому телефону.

Номер не мой, наверно, номер врачебного кабинета, думает Хеллер, входя в телефонную будку.

Набрав помер, он поворачивается и сквозь пыльный застекленный глазок видит, что обе женщины шушукаются, старшая — озабоченно, молодая — ухмыляясь и тыча в его сторону карандашом.

— Шарлотта?!

— Минуточку.

Шарлотта, видимо, положила трубку на барьер своего командного мостика, чтобы, выказывая кому-то особое уважение, освободить руки для прощального приветствия или чтобы сделать запись в карточке.

— Шарлотта?

— Да, извини, у нас сейчас полно людей.

Он чувствует, как трудно ей начать разговор, представляет себе, как пристально следит она за дверью, торопливо, приглушенно разговаривая с ним, и он тотчас понимает, что позвонила она вовсе не затем, чтобы узнать, здесь ли он еще. Какой-то оттенок в топе ее голоса говорит ему, что уже произошло нечто необычайное или вот — вот произойдет, какой-то фатальный оттенок в ее тоне настраивает на торжественный лад, подготавливает к чему-то.

— Слушай, Янпетер, я решила уволиться.

— Ты?

— Я еще не сделала этого, но со вчерашнего вечера неотступно обдумываю этот шаг.

— А он знает?

— Если я это сделаю, так из-за него.

Шарлотта умолкает, не оттого, что вынуждена замолчать, а оттого, что разочарована: Хеллер не только не переспрашивает ее взволнованно, он даже не выказывает участия; у нее создается впечатление, что интерес его заметно убывает, когда она расписывает ему их ссору, причина которой, конечно же, его посещение. В машине еще — так он понимает — безобидное подведение итогов дня; в ресторане за ужином уже ядовитые комментарии, целиком направленные на Хеллера; по дороге домой, после выпитого вина, едкие намеки на первый брак; а дома — к счастью, Штефания уже легла спать — бесконечные нудные попреки, полные презрения, пышущие ненавистью.

— Ну, сам скажи, как тут не обидеться? Так вот, я готова взять расчет.

Хеллер вздыхает, Хеллер с удивлением разглядывает телефонную трубку, прежде чем, оценив услышанное и взвесив все последствия, начинает говорить:

— Раз уж ты меня спрашиваешь, Шарлотта… чересчур все это скоропалительно… ты нетерпима… ты перегибаешь палку. Послушай, обдумай все и попытайся понять другую сторону, ты же знаешь, слова часто звучат резче, чем заложенный в них смысл.

Он хочет удержать ее от опрометчивого шага, он хочет вообще остеречь ее от опрометчивых решений.

— Шарлотта? Ты слушаешь?

— Да, да… — И после паузы, упавшим голосом: — Так ты, значит, не советуешь?

— Ну, — отвечает Хеллер, — не так уж решительно. Однако именно сейчас, Шарлотта, я советую тебе выждать и не падать духом… Безотчетные, необдуманные…

Хеллер говорит и внимательно вслушивается в произносимые слова, и чем больше слов им сказано, тем меньше его уверенность, что их воспринимают, что они находят отклик.

— Пойми, Шарлотта, я хочу тебя предостеречь, чтобы ты впоследствии не пожалела о своем шаге.

Дальше она не может его слушать, мешанина голосов вокруг ее командного мостика дает ему понять, что Шарлотту осаждают, что ее теребят; так зачем же он так старается и все еще говорит:

— Ты понимаешь меня, Шарлотта?

Ей надо кончать разговор, она хотела бы знать, позвонит ли он ей еще раз, сюда или домой.

— Прошу тебя, Янпетер, позвони мне еще раз.

В ответ Хеллер бормочет что-то неопределенное. Он попытается. Сквозь глазок в двери телефонной кабины он видит Риту Зюссфельд, та как раз отделалась от пожилой дамы и направляется к нему, и тогда Хеллер торопливо, будто отвечая именно ожиданиям Шарлотты, говорит ей:

— Я попытаюсь, как-нибудь.

Оба вешают трубку не простившись, она раньше, чем он…

Он с таким видом выходит из кабины, что госпожа Зюссфельд ощущает необходимость осведомиться, все ли у него в порядке. На что Хеллер отвечает: