Живой пример

— Итак, мое первое и последнее предложение — пожалуй, под заглавием «Напрасная жертва» — это разговор между Люси Беербаум и профессором Ничем во время его первого посещения. Эта глава показывает, что значит поведение, достойное подражания. И сам пример выступает здесь в форме дилеммы. Должны быть по меньшей мере две возможности толкования. Я хочу сказать, что здесь учтены все требования, здесь ярко выражен конфликт между внешним долгом и внутренним участием. Различные точки зрения четко разграничены. Вопрос о пользе жертвы хоть и поставлен, по остается открытым. Что еще важно: ситуация вполне современна. Молодой человек может себя в нее поставить и искать основания для того или иного поведения. Диалог точен, будто подслушан. Если нам важно, чтобы от нашего живого примера не несло хлороформом, а, напротив, чтобы он давал повод для сомнений, то нигде мы этого не найдем 15 такой мере, как в этой главе. Ну, что вы скажете, господин Хеллер?

Молодой учитель вытягивает губы, кивает, слегка причмокивает, и если это не выражение чрезмерного восторга, то все же раздумчивое признание. Да, что-то в этом есть. Теперь его черед раскрыть свои карты, и, помигивая, он сразу же сообщает, что удивит свою коллегу.

— Вы будете просто поражены, как близко мы подошли друг к другу. У меня вот какое предложение: интервью с репортером «В фокусе». Я посоветовал бы его озаглавить «Неудавшееся интервью». Как видите, тоже критическая оценка примера. Решение Люси проверено временем, ее заточение длится уже много недель, факел протеста горит, так сказать, равномерно, все аргументы уже отточились, введение в конфликт раскрывает нам одновременно все обстоятельства дела. В центре стоит, как и в вашем примере, вопрос о пользе жертвы, ее смысл или ее бессмысленность обсуждаются, но окончательного ответа не дается. В этом отношении паши примеры близки друг другу. Но особенно ценно в моем предложении, как мне представляется, то, что вся проблема пропущена через непосредственное восприятие двух девочек, они делают наглядным тот раскол общественного мнения, который произошел в результате поступка Люси, своим столкновением они помогают каждому найти для себя решение. Н-да, после всего, что мы сами предлагали на выбор, мне кажется, для нашей книги нам не отыскать ничего более подходящего, чем эта глава.

Рита Зюссфельд с облегчением вздыхает.

— Мы и в самом деле недалеко ушли друг от друга, по говорит ли это в нашу пользу?

Она роняет серьгу на пачку сигарет, щелчком посылает ее Хеллеру, он ее ловит и ловко перекатывает ей назад.

— И все же, господин Хеллер, я еще не отказываюсь от своего предложения. Пример должен быть показан и в противоречии, переживаемый кризис сделает его лишь более правдоподобным, а в моем примере это противоречие выступает очень наглядно: проявляя солидарность в одном случае — в случае со своими беззащитными друзьями, — она тем самым нарушает солидарность с другой группой людей, со своими коллегами по институту, которые очень нуждаются в ее помощи. Мне думается, благодаря этому ее поступок становится более многоплановым, и толковать его куда интереснее.

От этого Хеллер хотел бы ее как раз предостеречь: слишком много возможностей для толкования могут окутать всю проблему туманом, унылым немецким туманом общих понятий. Он уже и так вынужден отмстить определенную склонность к избытку интерпретационных вариантов. Для известного возраста куда лучше исходить из более понятных представлений. Оп, кстати, знает немало людей, которые прекрасно понимали мир, пока им не указали на многозначность явлений. Для него вот что самое важное: конфликт Люси должен быть воспринят не сам по себе, а осмыслен, передан другим и повторен, тем самым он доказал бы свою жизненность.

Так что же им теперь делать? Устроить маленький перерыв? Заказать чай с ромом или яблочный сок? Поскольку голосовать невозможно, а снова искать другой пример у них обоих уже душа не лежит, не стоит ли им сейчас разойтись и ждать, пока какой-нибудь случай их снова не сведет? Хеллер указывает на коллекцию оружия на стене:

— Почему бы не решить наш спор так: вы снимаете со стены сарбакан, я — маленький лук, мы тушим свет, и автоматически будет принято предложение того, кто останется жив.

Рита Зюссфельд не улыбается, скорее всего, она и не слышала вызова на поединок, она вся ушла в сравнение каких-то пассажей в книге и рукописи; листая и подкладывая страницы, она ищет то текстовые связки, то концовки, то делает сокращения, и постепенно, по мере того как лицо ее теряет выражение мучительной напряженности и все больше освещается довольной улыбкой, Хеллер понимает, что у нее возник новый замысел, который она проверяет и утверждается в его правильности.

— Ну, что? — спрашивает он. — У нас в самом деле появился шанс выйти победителями? Не подать ли мне дымовой сигнал, чтобы мир больше не томился в неизвестности и узнал бы наконец, какой живой пример мы ему сервируем?

— Послушайте, — говорит Рита Зюссфельд, — мы совместим оба предложения. Маленькая операция, которую можно произвести ножницами. Обе девочки, проясняющие своим поведением суть конфликта, появятся не после неудавшегося интервью, а после первого посещения профессора Пича. Нам не придется даже сочинять связку, мы все сможем перемонтировать с помощью ножниц и клея. Проверьте по тексту.

Хеллер со скептической гримасой подтягивает к себе страницы, прикидывает, сравнивает, отчеркивает фразы, комбинирует отдельные эпизоды, ни разу не подняв глаз на Риту Зюссфельд. Согласится ли он? Можно ли убедить такого человека, как он?

Вдруг он резко встает, лицо его выражает предельную ответственность, он поднимается по ступенькам к двери и так решительно нажимает на кнопку звонка, что трезвон разносится по всему дому. Он поворачивается и, стоя в другом конце конференц- зала, издалека протягивает Рите Зюссфельд руку, чтобы ее поздравить. Он прислушивается, не идет ли горничная, и лихо сбегает вниз, с важным видом подходит к столу и на Ритин вопрос: «Так, по-вашему, годится, можно будет все это как-то соединить?» — согласно кивает.

— Не только годится, мне кажется, это именно тот пример, который я сам искал. С таким примером нам не стыдно выйти на люди. По такому случаю необходимо выпить.

— Хорошо, — говорит Рита Зюссфельд, складывая бумаги, книги и тетради. — Я подготовлю текст. Господин Дункхазе еще сегодня его прочтет. Заглавие оставляем?

— Оно слишком претенциозно, — говорит Хеллер, — чересчур патетично и броско. Я предлагаю: «Оспоренное решение».

— А это не напоминает футбол?

— Именно, и еще многое другое. Поэтому-то я его и предлагаю.

Тут входит горничная. Прежде чем Хеллер успевает сделать заказ, Рита Зюссфельд говорит:

— Зато на следующем разделе нашей книги мы отдохнем. Знаете, какие предполагаются темы? Либо «Звери и люди», либо «Справедливость и несправедливость».

22

Есть человек, который должен об этом узнать, которому придется сесть и выслушать, как после всех передряг и споров пришли они наконец к этому мучительному решению, поэтому Рита Зюссфельд резче, чем обычно, тормозит, не выключая фар, захлопывает дверцу машины, толкнув ее ногой, и торопливо идет по палисаднику. Над входной дверью горит маленькая лампочка, так называемая «лампочка от воров», в чье отпугивающее действие Марет свято верит. Все двери притворены. В расстегнутом пальто Рита идет из комнаты в комнату, зажигает везде верхний свет, зовет сестру, йотом, подойдя к лестнице Хайно Меркеля, зовет настойчиво, сперва громко, затем все тише и тише, разочарованная, что оказалась дома одна. На кухонном столе, посыпанном мукой, лежат вырезанные формочкой звезды из темного раскатанного теста, звезды с корицей; рядом со смазанным жиром противнем стоит чашка с пролитым на блюдце и недопитым кофе. Серо — белая гусеница сигаретного пепла вытянулась во всю свою длину на другом блюдце, только фильтр, будто ее большая голова, сплюснут. Ножка стула обвита слипшимся передником Марет. Остывающая духовка еще источает тепло.