Карамель

Я ложусь еще до начала комендантского часа, по телу расплывается слабая приятная боль, а, значит, ночь обещает быть спокойной.

День Третий

Предчувствие меня не обманывает.

Я просыпаюсь в приподнятом настроении: ни головной боли, ни снов, ни усталости — все вновь встало на свои места, череда событий отныне будет сменять череду событий как и прежде, циферблат более не собьется, стрелки часов не дрогнут, календарный лист не упадет раньше времени. Обыкновенное переутомление чуть не свалило меня с ног и ума, но я во много раз сильнее болезни, паразита и другого недуга — Я — Человек с поверхности.

Закончив умываться, я стягиваю волосы в слабую косу на бок; в дверь в этот момент начинает колотиться Золото. Слабые удары маленьких кулаков, периодический топот и нервный вздох подогревают меня не слабее пола с подогревом, я перекатываюсь с пятки на пятку и, глядя в зеркало, вновь включаю воду, только теперь делаю напор сильнее.

— Кара! — зовет меня Золото, и голос ее — еще звонкий, детский — ударяется о тяжелую дубовую зверь. — Кара, ты не одна!

Удивительные вещи говорит сестра, ибо сейчас я действительно одна. Сажусь на кресло и кладу ногу на ногу. Торопиться некуда, особенно, когда куда-то торопится сестра!

— Выходи, иначе я позову маму! — не унимается Золото и со злостью рвет дверную ручку.

— Будете колотиться вместе? — посмеиваюсь я. — Позови отца, пусть попробует вынести дверь.

Золото топает на кухню — квадратные каблуки бьются по полу, стучат по лестнице и пропадают вовсе. Я быстро выключаю воду и выбегаю из ванной к себе в комнату. В следующее мгновение слышу вернувшуюся сестру и крик матери о пустяках и небылицах, выдуманных дочерью, хотя она прекрасно знает, что я действительно докучала сестре.

Настраиваю себя на три первых урока чтения, равные трем часам за книгой, коих в школе у нас практически не было, а те, что имелись, находились в ужасном состоянии. По этой причине ученики читали лишь электронные варианты современной литературы. В основном, это были учебники по праву и законы, дополнительные материалы по управлению и ораторскому искусству. Я же отдавала предпочтение бумажным изданиям — спасибо за то моему отцу, Голдману старшему.

Я заглядываю в его кабинет и меняю книгу, отмечаю про себя тот факт, что отец сам никогда не закрывает дверь на ключ; и от чего потом удивление пропажи книг с полок? — он сам не забоится об их сохранности.

Литературу я не выбираю: хватаю наугад, и теория вероятности дарит мне «Прошлый век» — книгу-таблицу, в которой говорилось о сравнении былого мира и Нового Мира; бесконечные таблицы в толстом переплете.

Не могу не остановиться у стола и не заглянуть под него — трогать нельзя, но дело пагубной привычки; сила извне каждый раз толкает меня отсоединить корешки коробки из плотного картона и посмотреть на заветную бутыль с откупоренной пробкой и отпечатанным годом производства, который старательно затерт чьими-то пальцами.

— Миринда! — зову я горничную, когда спускаюсь на кухню позавтракать. — Миринда, ко мне.

— Да, мисс Голдман? — появляется она в арке, судорожно быстро поправив накрахмаленный воротник своего костюма.

— Свежий салат и стакан воды, Миринда, — по настроению выдумываю я. — Тебе десять минут.

Миринда кивает и двигается, а я проскальзываю рядом — чуть не сталкиваемся с ней; женщина успевает изогнуться: ее острые плечи отплывают в сторону, а ноги быстро перешагивают друг за другом. Я смотрю недолго на служанку и задумываюсь о том, что ею правило больше — страх или уважение? Глаза ее виновато опускаются на кухонный стол, руки скрещиваются на фартуке, и я спокойно отступаю — хватит пытаться что-то понять, Карамель, иди спокойно в свою комнату и выбери наряд на день. Твои мысли никому не нужны, твой внешний вид — необходимая и важная характеристика; мысли о глупых подчиненных тебе не помогут в учебе и на работе, а твое искусство управлять и уметь располагать к себе людей уверенной походкой — да.

Я поднимаюсь в спальню, вновь и вновь лелея от одной только мысли спокойного и хорошего утра. Под черное платье со свободной юбкой до колен я подбираю черные гольфы и красные туфли: открытый носик их выпускает пальцы, и я, еще не выйдя на улицу, ощущаю ледяной холодок ветров. Но подобные жертвы окупятся выражением лица Ирис, увидевшей меня в новых одеяниях. Я подбираю сгущено-карамельные волосы красной лентой, спускаюсь на кухню и завтракаю — получаю удовольствие от скрежета фасоли, редиса и огурцов на зубах, привкуса сливочного соуса. Запив водой, велю Миринде принести мне еще один стакан. Где-то вода — такая редкость, и эта мысль добавляет мне настроения, подытоживает, журчит над плечом… «Если отнимать, Карамель, — то все. Ты заслуживаешь этого и еще больше».

Я быстро встаю и иду к шкафам, черная мышка Миринда мчится за мной и как обычно подает пальто. Открыв дверь, она говорит:

— Вы прекрасно выглядите, мисс Голдман.

Я думаю что-нибудь ответить, но даже хорошее настроение не побуждает меня забыть про этикет: Миринда — прислуга.

На посадочном месте меня забирает автомобиль, и за рулем никого с янтарными, карими глазами — смешно и радостно! все осталось позади, все эти временные тревоги и невзгоды, сны и незнакомцы, инородные слова и такие же речи.

Я смотрю на сплетающиеся под нами мосты, смотрю на многоэтажные здания перекрывающие друг друга, и вдруг водитель сбивает меня вопросом, заинтересовавшись акциями отца. Первым на ум приходит мысль, что они работают вместе, однако осторожность нарушать я не спешу и ничего о семье не рассказываю. Уклончиво говорю, что Голдман всегда занимают лидирующие позиции на рынке.

— Вот уничтожим мы этих рабов в Остроге, а что дальше? — рассуждает мужчина, когда наш разговор заходит о внутриполитической борьбе Нового Мира и изгоев, находящихся под нами — это всегда сбивает с толку, потому что ты приучен к иному и с самого детства убежден, что других людей не существуют; но нет, эти бродяги ходят прямо под нами, живут за наши счета, получают от нас еду и кров и все, что требуется с них — самоотверженная отдача их работе, ибо если основания зданий не будут подлежать ремонту, Новый Мир обрушится прямо на их головы. — Кто будет работать на нас? Мы же рухнем!

И говорит мужчина уже отнюдь не о политике, жизни на поверхности и морали. Мысли его уходят в одно русло с моими: если дома при основаниях перестанут реконструировать — мы действительно просто рухнем и целая цивилизация падет от куска не прикрученного болта.

— Наслаждайтесь тогда, — спокойно отвечаю я. — Последний век живем… Доживаем.

Водитель косится, а я, оставив несколько серебряных карт, иду в школу.

Ирис ждет меня за раздевалкой, оценочным взглядом пробегается по одежде, когда я сдаю в аппарат пальто, но ничего не говорит. Ромео стоит у кабинетов второго уровня, Ирис ускоряет шаг и исчезает где-то, чтобы мы могли поприветствовать друг друга наедине.

Сначала я по-доброму смотрю на Ромео.

Но он, приблизившись, пытается взять меня за руку — я отстраняюсь и сию же секунду хмурюсь.

— Ну же… — тянет Ромео, как будто я ему чем-то обязана.

— Ну же? — сомнительно повторяю я. — Ну же? Я тебе что-то должна?

Его ставит в тупик мой вопрос.

— Ну же? — еще раз говорю я. — Что это значит?

— Я хотел тебя поцеловать, — сразу же признается он.

Я испускаю смешок — его подобие и мысленно ругаю себя за то, что позволила такую глупую эмоцию, такую глупую реакцию, но все же наивность Ромео меня выводит.

— Мы что, — шепчу я, — обезумевшие влюбленные или супруги?

Мимо нас пробегает маленькая девочка, и я бросаю кроткий взгляд.

— Серьезно, оставь эту идею, Ромео, — продолжаю я и смотрю через плечо.

Из лифта выходит группа учеников — разговаривая, они проносятся подле нас, в один из открытых кабинетов.

— Мне противна… — начинаю говорить я, но не успеваю закончить.