Карамель

— Поймал! — вскрикивает юноша, обрамляя улицу своим громким баритоном, и мчится ко мне навстречу. — Возьмите.

На нем серая толстовка и широкие черные брюки. Думаю, что это чересчур и удивляюсь тому, как его еще не продул жуткий ветер уродливых улиц Нового Мира.

Я с неохотой принимаю платок — меня отягощает факт того, что некто кроме меня держал мою вещь, касался своими грязными не в значении стерильности руками и нес.

— Благодарю… — без эмоций кидаю я и смотрю в карие глаза мальчика передо мной. — О, ты тот кретин, что доказывал о неразвитости нашего правительства, — без улыбки протягиваю я. — Видела тебя сегодня по новостям.

— Ты не согласна со мной? — обеспокоенно спрашивает юноша.

— Только кретин, — повторяю я, — может в открытую заявлять подобное людям, обеспечивающим его принадлежность к жизни на поверхности.

— Если это принесет пользу, я готов отправиться в Острог!

— А я смотрю, ты любишь рисковать… Неоправданный риск. Ты безумец.

— Тогда ты тоже. Ты общаешься со мной. — Парень делает шаг навстречу, а я отступаю.

— Ты увязался за мной сам. Не подходи, а то я пожалуюсь на тебя.

Он качает головой — что означает этот жест? Мне не стоило этого говорить? Какой-то олень из упряжки неудачников решил увязаться за мной и попытаться поравняться на мою семью, неужели он решил, что способен на это? Отрекаюсь от беседы, понимая, что этот горе-собеседник не достоин моих речей, а пущенные взгляды — случайны и абсурдны.

Но глаза его пробивают и тянут, заставляют встать в смоле, и я роняю случайный восклик.

— Что не так?

И тут же вспоминаю: я видела этого парня вчера — он меня подвозил! только щетина пропала и волосы с безобразно растрепанных сменились на умеренно растрепанные.

— Я скажу отцу, — угрожаю ему с пробежавшейся внутри меня надеждой о том, что его отец все-таки знаком с моим — однако сию же минуту перечеркиваю эту мысль, ибо иначе бы он не позволил себе таких резких и ядовитых высказываний и замечаний.

— Толку-то? — восклицает юноша. — Я сам по себе. Ни закон, ни власть, ни государство — ничто мне не указ и я…

— Лучше уйди, пока я не позвала на помощь, — говорю я и разворачиваюсь. — Ты безумец, уходи!

Я знаю, что так делать нельзя, я знаю, что по правилам мне следовало сообщить о нарушениях этого молодого человека, и тогда бы его могли спасти на ранней стадии развития болезни. Но отныне он погрязнет в своих дурных и неправильных мыслях и отправится прямиком в Острог, он обречен! а мне страшно, поэтому я направляюсь к дверям школы и быстро пропадаю за ними, оставив сумасшедшего одного на террасе.

— Карамель! — зовет меня Ромео, как только я оказываюсь у раздевалки — острый угловатый силуэт юноши выплывает из холла и движется в мою сторону, он преодолевает целую рекреацию и улыбается в знак приветствия.

Я сдаю пальто и иду к другу, спокойно желаю ему доброго утра и получаю такое же вежливое пожелание в ответ.

— Почему ты пришел так рано? — интересуюсь я, когда мы двигаемся к лифту.

— Плохо спал, — признается Ромео и бросает томный быстрый взгляд.

Думаю, не расстройство ли у него. Думаю о себе. Может, у меня тоже?

— А ты?

— Тоже-тоже, — решаю не лгать я, отвечая одновременно на вопрос, заданный вслух Ромео и в голове самой себе.

По расписанию первыми стоят два письма, затем история, чтения, перерыв и счет. И дополнительный факультатив, который я решаю прогулять, даже не узнав названия.

Кабинеты в школе делятся по важности: к первому уровню относятся философия, этикет, история, ко второму счет, письмо, чтения, далее третий уровень и по той же схеме. Мы останавливаемся на втором.

— Сегодня дополнительными стоят занятия по географии, — говорит Ромео. — Будут собираться не в классе, а в зале обсуждений, — уточняет он, вложив в собственную интонацию некую не обходительную значимость события, отчего голос его замедлился и вымолвил предложение в разы медленнее, чем обычно говорит юноша.

Все мы знаем, что в зале обсуждения обыкновенно проводят собрания школы и суды учеников, так что важность (мнимая естественно) этой лекции была провозглашена еще задолго до ее начала. Не оборачиваюсь и не отвечаю, легко взмахиваю плечами — почти незаметно, и бреду дальше. Я вспоминаю безумца на крыльце школы, вспоминаю, что платок, пойманный им, ранее оплетал мою шею, теперь же он стал не красивым аксессуаром, а памятной петлей, с которой можно шагнуть со стула. Безумец вторгся в мою жизнь, ударил по моему равновесию и пошатнул его — какого же приходится людям, которые каждодневно сталкиваются с необразованными подобиями человека?

Ромео все с большим энтузиазмом рассказывает мне о грядущей лекции, в красках расписывает услышанные им возможные темы, раскрывает их, вносит какие-то ремарки, но терплю я это недолго — длинный коридор обрывается так же, как и мое терпение.

— Да что тут проходить? Идиотизм, — отрешенно отвечаю я, продолжая представлять перед собой юношу с янтарем, щетиной и броскими речами — непозволительными, но которые он себе позволил; значит, не так и велик запрет.

— Ну как же, Карамель… это интересно, — возражает Ромео с загоревшимися глазами, но я спешу плеснуть в них водой из ведра и потушить этот огонь, ибо пламенная душа в наше время чрезмерно опасна — пластик в городе может загореться.

Я слышу попытки Ромео переубедить меня и от того закипаю — никакому люду не дозволено искоренять мои устоявшиеся нравы и пытаться навязать свои идеологии; если я не приду к мысли самостоятельно, считай, ее никогда и не существовало.

— Что тут проходить? — повторяю я несколько громче, но тут же спешу сбавить голос и объясняю вразумительней, хотя и не без ехидства. — Дождей нет. Снега нет. Прохладно, явление солнца — никогда. Конец. Вот тебе и все.

Быстро пожимаю плечами и смотрю в растерянные глаза Ромео, которые уже через секунду принимаю дозу безразличия, пропитываются моей остротой и вспоминают, что принадлежат человеку Нового Мира — высшему созданию, сверхчеловеку.

— Не только нынешний климат, — зачем-то продолжает спорить Ромео, хотя я не признавала в нем этого качества никогда. — Затронут темы об истории, становлении Нового Мира, покажут недоступный ранее материал.

И я опять вижу огонь в глазах Ромео — мой друг действительно хочет посетить занятие, да я ведь и не запрещаю ему; просто он должен понять, что мое присутствие там — абсурдно: никогда не посещала факультативы и никогда к этому не приступлю — отставить.

— История? В школьных учебниках пишут о том, что Землю погубила химическая катастрофа. Леса вырублены, источники воды высушены, — подхватив, парирую я. — Единственный живой угол во всем мире — небольшой город, который река разделяет крестом на четыре района, хотя, мы и того не можем наблюдать.

— Карамель… — тянет Ромео, но меня уже не остановить.

Он поднес огонь к спирту и разгорелось страшное пламя.

— Люди живут поверх старых зданий и построек, автомобили способны передвигаться по воздуху, а всем детям дают странные имена. Конец! Финита! Урок географии и истории за один присест и без воды в тексте, — заканчиваю я и поворачиваюсь на Ромео.

— Да, ты права, — моментально сдает он и принимает мою позицию.

Самодовольно улыбаюсь и киваю в знак своей собственной правоты, однако после уроков провожаю узкую острую черную спину Ромео в сторону факультатива.

Ирис зовет меня на очередной шоппинг, где вновь выпрашивает по дешевке вещь из новой коллекции. Я возвращаюсь домой и не помню, кто меня подвозил — эта мысль не может не радовать, ибо так и должно быть. Безумца с крыльца школы я тоже больше не вижу.

Будни ничем не отличаются друг от друга, и я не понимаю, отчего мы устаем. Учеба, работа, магазины — мы ничем не обременены. Все свое время житель поверхности тратит на то, чтобы доказать самому себе, что он достоин жизни на поверхности. У нас нет кумиров и идеалов, мы сами для себя кумиры и идеалы. Мы — Боги.