Жить

— У тебя что в руках?

Он оторопело уставился на меня.

— Это тапки, а не варежки, надень их на ноги!

Он натянул их, вжал голову в плечи и стал ждать, что я скажу дальше.

Я помахал ему:

— Беги!

Я увидел, что он отбежал подальше и опять разулся. Что с ним было делать?

В пятьдесят восьмом году учредили народные коммуны. Наши пять му земли забрала себе коммуна, оставили только приусадебный участок.

Старосту переименовали в бригадира. Каждое утро он становился под вяз у околицы и дул в свисток. Сбегался народ со всей деревни с лопатами и вилами. Бригадир распределял задания, и все гуськом, как солдаты, шли в поле. Было непривычно и смешно. Наша семья выглядела еще ничего, а у некоторых в одном строю шли и старые, и малые, и тетушки на крошечных ножках. Про одну семью бригадир сказал:

— Ну вы совсем криволапые.

Цзячжэнь очень жалела о нашем поле, ведь оно нас кормило больше десяти лет. Она часто повторяла:

— Если потом будут делить землю, я хочу те же пять му.

Кто же знал, что скоро коммуна заберет у нас и котлы со сковородками — на выплавку стали. К нам заявился староста с подручными и улыбаясь спросил:

— Фугуй, ты сам посуду вынесешь или нам зайти?

Я подумал, что если у всей деревни ее уносят, то и нам этого не миновать, и ответил:

— Сам вынесу.

Я поставил ее на землю, два молодца махнули кувалдами, и наша посуда превратилась в металлолом.

Цзячжэнь заплакала:

— Как же мы будем есть?

— В столовой. Там рыбы и мяса завались. А ты теперь будешь не жарить и не парить, а строить коммунизм.

Всю еду из домов тоже забрали в деревенскую столовую. Обиднее всего, что забрали и наших овец. В тот день мы понесли в столовую рис и соль, а Юцин повел своих упитанных овечек на гумно. Там уже было полно скотины со всех дворов. Никому из хозяев эта затея не нравилась, но они все-таки расстались со своими буйволами и баранами, а Юцин долго не мог оторваться от наших овец и спрашивал скотника Ван Си, можно ли будет их каждый день навещать. Ведь он столько труда в них вложил, столько раз прибегал из города, чтобы их покормить.

В обеденный час перед столовой выстраивалась длиннющая очередь. Каждая семья присылала двух женщин, и они щебетали громче, чем воробьи на гумне. Бригадир не обманул: достаточно было отстоять в этой очереди, чтобы получить еды сколько хочешь. Первые несколько дней он ходил по домам с плошкой в руках и торжествующе спрашивал:

— Ну как, нравится столовая?

Всем очень нравилось. Цзячжэнь тоже радовалась. Когда они с Фэнся возвращались с судками из столовой, она восклицала:

— О, опять мясо!

Юцина к обеду было не дозваться: он бегал кормить своих овечек. В общественном хлеву его окружала голодная скотина. Он выкликал своих питомиц, вываливал перед ними полную корзину травы и, пока они все не съедали, отгонял других овец. Потом заглатывал свой обед и со всех ног мчался в школу.

Меня злило, что он все время туда бегает, но я молчал: боялся, что меня назовут отсталым собственником. Но один раз я не сдержался и спросил:

— Ну что ты чужую задницу подтираешь?

Юцин не понял и захихикал. Меня такое зло взяло, что я его чуть не ударил.

— Ведь эти овцы теперь не наши, а общие, зачем ты за ними ходишь?

Но Юцин все равно три раза в день бегал их кормить, а четвертый раз, уже под вечер, навещал их просто так. Скотник Ван Си предложил ему:

— Хочешь, забери их к себе на ночь, а утром приведешь обратно.

Но Юцин знал, что я ему не позволю, и ответил:

— Лучше я здесь с ними поиграю.

Овец в загоне становилось все меньше: раз в несколько дней их резали для столовой.

Ван Си говорил мне:

— Только твой Юцин вспоминает о них каждый день, а остальные — только когда хотят мяса.

Через два дня после открытия столовой бригадир отправил двух парней с веревками и коромыслами в город за тиглями для плавки стали. Наши искореженные котлы валялись на гумне. Бригадир сказал:

— Пора пустить их в дело.

Из города он привел гадателя в длинном одеянии, чтобы определить, где будет лучше плавиться сталь. Этот сгорбленный старикашка шастал по всей деревне. Все его очень боялись: стоило ему улыбнуться и кивнуть, как твой дом шел под снос. Староста нас познакомил:

— Фугуй, это господин Ван. Он тут у тебя посмотрит.

Господин Ван заложил руки за спину, прошелся туда-сюда и произнес:

— Место в самый раз.

Хана моему дому! Хорошо, тут вышла Цзячжэнь и сказала:

— Здравствуйте, господин Ван!

— А, Цзячжэнь!

— Заходите, выпейте чаю!

— В другой раз, в другой раз.

— Мой батюшка говорит, у вас сейчас много работы?

— Ох много, всем надо плавить сталь. А это кто же будет?

— Мой Фугуй.

— Знаю, знаю! — Господин Ван заулыбался — он явно вспомнил, как я проиграл семейное добро.

Я вежливо хихикнул. Господин Ван поклонился:

— Ну, еще поболтаем.

Он повернулся к старосте:

— Пойдем дальше.

У меня от сердца отлегло. А вот старому Суню не повезло. Господин Ван остановился на его доме. Староста приказал очистить помещение, но Сунь забился в угол и плакал. Староста агитировал:

— Да что ты ревешь? Коммуна построит тебе новое жилье!

Но Сунь не унимался. В конце концов под вечер староста велел парням вытащить его из дома. На улице Сунь вцепился в дерево, и оторвать его не могли. Староста сказал:

— Ладно, пусть тут сидит. Поджигай!

Парни встали на лавку и разбросали по крыше горящие ветки. Но солома подгнила и не занималась. Тем более что накануне прошел дождь.

— Черт подери, не верю, что огонь народной коммуны не возьмет эту крышу!

Староста приготовился сам засучить рукава. Кто-то предложил:

— Надо полить маслом!

— Точно, как я сам не додумался! Тащите масло из столовой!

Оказалось, что староста — такой же мот, как и я. Они притащили масло, которое отняли у нас, и подожгли дом.

Старый Сунь смотрел, как горит крыша, рушатся стены, и только когда от хижины остались одни головешки, пошел прочь, утирая слезы. Люди слышали, как он бормочет:

— Посуду забрали, дом сожгли, видно, и мне помирать пора.

В ту ночь мы с Цзячжэнь не могли уснуть. Она все повторяла, что мы свалили свою беду на старого Суня. Я про себя с ней соглашался, но на словах спорил:

— Это у него судьба такая.

Вернулись из города парни с котлом для варки стали и бочкой бензина. Деревенские спросили:

— Это что такое?

Я объяснил:

— Этим машину кормят, я в армии видал.

Староста постучал ногой по бочке:

— Маловата.

Парни отвечают:

— Больших нет, надо плавить по частям.

Староста любил советоваться с народом — не важно, кто советует, лишь бы говорил дело.

— И правда, в один присест толстяк жиру не наест.

Мимо проходил мой Юцин с травой для овец. Он просочился к старосте сквозь толпу и подал мысль:

— Надо туда налить воды.

— Ты мясо варить собрался?

— Без воды у вас дно расплавится!

Староста почесал репу, поднял бровь и говорит мне:

— А и правда! Твой-то профессором будет!

Я, конечно, загордился. Но, если честно, Юцин городил чепуху. В котел свалили битые кастрюли, залили водой и накрыли деревянной крышкой. Вода закипела, крышка запрыгала, зашипел пар. Староста пролез к котлу, снял крышку и отпрыгнул:

— Чуть не обварился!

Когда вода немного выкипела, он пошуровал в котле коромыслом и говорит:

— Они все еще твердые, мать твою!

Как раз когда мы плавили сталь, Цзячжэнь заболела — обессилела. Вся деревня вышла удобрять поля. Цзячжэнь тоже понесла ведра с овечьим навозом и вдруг села на землю. Деревенские засмеялись:

— Видать, Фугуй ночью хорошо поработал!

Цзячжэнь тоже усмехнулась, попробовала встать, но ноги ее не держали, хотя она и хваталась за палки, которые понатыкали в поле. Раньше на этих палках были красные флажки из бумаги, но от дождя они размокли, остались одни ошметки. Я ей сказал: