Страница 17 из 76
Несколько дней Берзаускас гонял взвод изматывающими кроссами, готовя к предстоявшим соревнованиям. Бегать было тяжело, тем более в сапогах. На ногах Ивана набухли кровавые волдыри, и каждый день приходилось стирать кровавые портянки. А по ночам икры сводило судорогами, так что Иван просыпался и скрипел зубами, чтобы не закричать…
Но все это можно было вынести, и Иван старался не тормозить. Не оттого, что боялся прослыть слабаком, просто понимал, что здесь все не так, как на свободе, и один легко может подвести всех, а всех подводить было стыдно.
Как-то раз их заставили отжиматься. Толстяк, выронивший гранату, вновь тормозил, а сержант был не в настроении.
— Взвод! Упор лежа принять!
Иван бухнулся на вытянутые руки, угодив ладонями в лужу. Ночью был дождь, и плац был весь в воде. Рядом на полусогнутых пыхтел толстяк. Его звали Рома.
— Делай раз!
Иван согнул руки, едва не касаясь асфальта. Сержант не торопился.
— Делай два!
Теперь можно выпрямиться. Жарко. Скоро обед, июльское солнце немилосердно жжет, выпаривая со лба капельки соленого пота.
— Делай раз!
И снова мокрый шероховатый асфальт перед носом, и руки предательски подрагивают, требуя отдыха. Но подниматься без команды нельзя. С носа Ромы стекали капли пота, оставляя круги на воде. Он не выдержал и выпрямил руки, тяжело дыша. Но сержант все видел: — Подбоев, я сказал: «делай раз», а ты выпрямился. Взвод, встать! Начнем сна-чала. Упор лежа принять! Делай раз!
После занятий они с Андреем присели на поребрик рядом с курилкой, где моментально собрались все курящие. Иван не завидовал им. У многих не было ни времени, ни денег на сигареты, и курильщики бесконечно стреляли друг у друга, не гнушаясь подбирать валявшиеся на газонах окурки.
Говорили ни о чем, ожидая команды на построение, как вдруг Иван заметил, что двое прижали Рому к стенду у плаца недалеко от них.
— Смотри! — толкнул Иван друга.
Два дружбана, Щепкин и Солнышкин, не нравились Ивану. Они казались ему неправильными, подчас Иван просто не понимал их.
Разговор происходил серьезный. Иван видел, как Щепкин несколько раз сунул Роме по ребрам. Рома не ответил, уныло скрючился и отошел. Иван жалел его, ведь друзей у Ромы не было. Подбоев напоминал большого розового поросенка в очках, на которого напялили форму и сунули в сапоги. Бегал толстяк с трудом, постоянно запинаясь, делал все невпопад, отставал и тормозил. И когда Ивану было тяжело, он смотрел на Рому, и становилось легче. Вот кому действительно трудно! Видя, как «окучивают» Подбоева, Иван еле сдержался, чтобы не встать и не отшить придурков. Но он устал, и хотелось есть. Ладно, будет Роме урок.
Через неделю, бродя по казарме в поисках черных ниток, Иван наткнулся на Рому, сосредоточенно подшивающим новый шеврон. Взгляд Ивана задержался на белой полоске материи, с надписью: «Щепкин». Он шестерил!
— Ты кому шинель подшиваешь? — спросил Иван. Рома вздрогнул и повернулся, скрывая надпись от посторонних глаз.
— Себе, — соврал он, но Иван лишь усмехнулся.
— Я же вижу, что это Щепкина шинель, — сказал он. — Зачем ты это делаешь? Пошли его на фиг!
— Он попросил, — промычал Подбоев, стараясь не глядеть на Ивана.
— Он, что, твой друг? — спросил Иван. — Да друг не стал бы такого просить!
Рома молчал. Иван понял, что тот не может постоять за себя, а такие уроды, как Щепкин, этим и пользуются. Встретив Щепкина перед казармой, Иван сказал:
— Поговорить надо.
— О чем? — спросил Щепкин. Он был костляв и худ — настоящая щепка. Его так и звали во взводе: Щепа.
— Отстань от Подбоева! — потребовал Иван.
— Чего? — разулыбился Щепа.
— Что непонятно? Не трогай Подбоева, понял? — Иван старался говорить как можно внушительней, но его голос подводил. Не привык командовать. А жаль: на таких силовые нотки действуют особенно убедительно.
— А ты чего лезешь? — изумился солдат. — Не твое это дело, понял? Тебя не тро-гают — и не лезь!
Откуда ни возьмись, выскочил Солнышкин. Фамилия у него была хорошая, и сам он был веснушчатый, рыжий и смешной, вот только выпендривался много…
— Чего вы тут? — спросил он, подходя.
— Хочет, чтобы я от Подбоева отстал, — кривя губы, прокомментировал Щепа. — А если не отстану, то что? Чего ты сделаешь?
Вопрос застал врасплох. Иван не знал, что ответить. Лезть в драку из-за Подбоева, который ему даже не друг? Глупо. И они, наверно, это хорошо понимали. Что ж, он начал разговор, ему и заканчивать.
— Проблем хочешь? — спросил Иван.
— А ты что, настучишь? — спросил Солнышкин.
— Настучу, — сказал Иван, — кое-кому по физиономии.
— Ну, попробуй! — завелся Солнышкин. Он подтягивался больше всех во взводе и очень гордился этим, по всей видимости считая себя непобедимым. Он и к ребятам относился так же: кто много подтягивался, того он уважал. Рома не мог под-тянуться ни разу…
— Слушай, Щепкин! — зло проговорил Иван. — Или ты сейчас идешь и забираешь свою шинель у Ромы, или я ее заберу и засуну в унитаз! Понял? Даю минуту времени!
И не дожидаясь ответа корешей, Иван ушел в казарму искать Андрюху. Надо было выговориться. Андрей понял его с полуслова. Понял и поддержал.
— Шакалы! — весело сказал он. — Не бойся, Ваня, если что — мы им мозги впра-вим.
Он был настоящим другом. А когда есть настоящий друг, всегда найдется настоящий враг. И здесь Иван ничего поделать не мог.
С первых дней службы Джон не нравился Ивану. Невысокий юркий узбек с наглыми, бегающими глазками сразу постарался выделиться среди окружающих. Вообще-то его звали не Джон, а как-то вроде: Джолтынбай, но узбек просил назы-вать его Джоном.
Иван быстро распознал в Джоне тип людей, которые любят власть, а в их теперешнем положении стараются быть первыми среди равных. Джон сколотил компанию, и они держались вместе, нарочито презрительно и агрессивно ведя се-бя с другими солдатами. Странное дело: Ивану казалось, что стая побаивается своего вожака. Лишь потом Иван понял: многие люди всегда на стороне того, кто кажется им сильнее. Закон стаи.
«Стая», — думал Иван, с отвращением наблюдая, как Джон сотоварищи по мелочи пакостят сослуживцам. Некоторые, особенно одиночки, побаивались на-глой компании, а к здоровым и накачанным ребятам Джон не приставал, вызывая у Ивана презрительную усмешку. Иван встречал таких парней в училище, на улице и в питерских дворах. Таким подходят все средства, чтобы возвысить себя над всеми, кроме одного, единственно правильного — совершенствованию самого се-бя. К Ивану «стая» не лезла, возможно, присматривалась, принюхивалась, а мо-жет, побаивались Андрюху, который на досуге демонстрировал желающим приемы карате. Однажды друг заступился за парня, прижатого «стаей». Тогда все закончилось быстро и без проблем. Получив резкий отпор, «стая» отступила, но Иван чувствовал, что столкновения не избежать.
Он знал, что не поступится принципами, так же как и они не оставят свои подленькие делишки.
Иван не боялся драться, но и не любил. В детстве, побеждая в коротких мальчишечьих драках, Иван ощущал себя не победителем, а проигравшим, ему было стыдно. Повзрослев и поумнев, он понял, почему. Грубая сила никогда никого не сплотит, не сделает другом. Но и давать себя в обиду нельзя. На обиженных воду возят, говаривал приятель Кир.
Армия не переставала поражать Ивана. И даже не надоевшей до смерти строевой, жизнью по уставу или непривычным питанием. Армия являлась миром, где все и всё на виду, и каждый день проявлял новые черты в окружавших его людях. Там, на гражданке, Иван за годы не узнавал людей так, как за месяц узна-вал здесь. Жизнь в тесном коллективе приоткрывала многое, чего он раньше не замечал, о чем никогда не думал. Иван изумлялся, глядя, как некоторые поступают и живут совершенно по другим законам, и это им кажется правильным.
Перед присягой взвод сфотографировали на память. Иван уже и позабыл об этом, как вдруг сержант принес и стал раздавать фотографии. Иван взял бумажный прямоугольник, долго всматривался в снимок и, наконец, с огромным трудом признал себя в худом скуластом коротко стриженом пареньке. «Неужели это я?» — не верил Иван, вертя перед глазами фотографию. Все товарищи похожи на себя, только он не получился. Может, потому, что не улыбался? Да и никогда не носил форму. «Какой идиот сказал, что форма идет любому мужчине? Мне она совершенно не идет!»