Темные туннели

Анатолий допил чай. Байки о призраках он слышал каж­дый день: сидишь на этом самом месте, чаи гоняешь, а во­круг челноки друг друга стращают. И врут, конечно, поряд­ком, но и правду говорят. Тут, в Метро, врать особо не нуж­но. Оно само любой твоей выдумки и страшнее, и изобре­тательнее.

В качалке уже ворочали железо человек двадцать. Толя снял свитер перед большим, треснувшим в нескольких ме­стах и сильно помутневшим от времени зеркалом. Пригла­дил растрепанные каштановые волосы и бросил мимолет­ный взгляд на свое отражение. Из Зазеркалья на него смот­рел молодой человек с узким, скуластым лицом, густыми бровями вразлет, высоким, чистым лбом, тонко очерченным носом и сосредоточенным взглядом карих глаз. Чуть выше среднего роста, мускулистый и поджарый, он выглядел из-за бледности и худобы старше своих лет, как, впро­чем, и большинство его выросших под землей сверстников.

Только Анатолий был поопытнее и многих взрослых. Ему уже не раз и не два приходилось участвовать в вылазках про­тив наседавших красных, и из каждого боя он возвращался будто на год старше. На Войковской его после этих стычек зауважали. Если требовалось назначить кого-то старшим, начальство часто выбирало Анатолия: может и решение при­нять, и выполнить его всех заставить. А с анархистами как с волками: кого попало они слушаться не будут, тут надо быть прирожденным вожаком.

Серега, вооружившись гаечным ключом, трудился над очередным изобретением. Он сидел на корточках под затер­тым, склеенным во многих местах плакатом с изображением Эрнесто Че Гевары. Анатолий лично выменял этот плакат у заезжего челнока, пожертвовав неимоверным количеством патронов. Сначала хотел украсить им свою палатку, но пла­кат не влез, а складывать его или тем более обрезать было на­стоящим кощунством. В конце концов портрет бородача в берете был прикреплен к брезентовой стене качалки, а Толе пришлось объяснять друзьям, за что кубинец был удостоен такой чести. В итоге удалось добиться маленькой, но, без со­мнения, важной победы: на команданте Эрнесто стали смотреть с уважением все постоянные посетители качалки.

Анатолий размялся, потянул было лежавшую на выложенном бело-розовой плиткой полу штангу с массивными колесами… И тут в качалку вошел Аршинов – коренастый мужик с невыразительным лицом общеармейского типа. На плечи у него, как бурка, была накинута замызганная офицерская шинель без погон и знаков отличия.

– Томский, срочно к Нестору… – кивнул он Толе. Натягивая свитер, Анатолий слышал, как Аршинов пе­речисляет имена его друзей, тоже вызванных к Батьке. Все как на подбор – боевики. Похоже, утренним предчувстви­ям суждено было сбыться: намечалась серьезная диверсия. В воздухе запахло грозой.

Глава 2

КРАСНЫЙ НИКИТА

Анатолий, хоть и считался опытным бойцом, в палатке у Нестора раньше не бывал. Обычно диверсантов инструкти­ровал Дед – бывший офицер-десантник, прошедший за время своей службы в российской армии несколько горя­чих точек. Однако неделю назад Дед пропал без вести. Ста­рый головорез не боялся ни Бога, ни черта, и частенько от­правлялся в прилегающие к Войковской туннели – вроде как исследовать их, а на самом деле просто щекотать себе нервы.

Уходил в свои экспедиции с трехдневным запасом еды, питья и махорки, чтобы потом докладывать Нестору о по­лезных находках и различных странностях, которые обнаруживал в бескрайних, неведомо для каких целей и кем со­оруженных лабиринтах. Дед никогда не пропадал больше чем на четыре дня, поэтому на пятый на его поиски напра­вили специальную группу. Отряд вернулся ни с чем, и Де­да перестали ждать, определив в покойники. Анатолий по­думал ненароком, а не для того ли его вызвали, чтобы пред­ложить освободившуюся вакансию?

Штабная палатка была ярко освещена. В обычных камор­ках царил сумрак, лишь немногим дозволялось зажигать лампадки; но в жилище командующего Повстанческой ар­мии был подведен ток со станционных генераторов.

Ширма популярного на Войковской – от безысходности – черного цвета разделяла палатку на две половины. В дальней находились личные апартаменты Батьки. Жил Нестор чуть богаче рядовых анархистов, но комфортным его жилье назвать было нельзя.

Весь интерьер состоял из раскладушки, продавленного кресла, обшарпанного, заваленного бумагами письменного стола, тумбочки, книжной полки и старого шифоньера. До­бра, положим, больше, чем у Анатолия, но даже с кабине­том какого-нибудь аппаратчика с захолустной красной станции не сравнить.

Большую часть ближней половины занимал круглый обеденный стол. На нем была разложена карта Метро, гро­мадная, склеенная из десятка полос комнатных обоев. Та­ких здоровых и подробных карт Анатолию прежде видеть не приходилось. Все привычные линии Метро были нари­сованы черным пунктиром. И это было понятно. За годы, проведенные под землей, любой обитатель Метро мог на­звать все станции и рассортировать их по линиям наизусть.

Ценность карты Нестора заключалась в том, что на ней разноцветными карандашами были отмечены неизвестные и неуказанные на обычных картах ответвления, вентиля­ционные шахты и коридоры. Карта была испещрена много­численными вопросительными и восклицательными зна­ками. Наверное, вопросы ставились в пунктах, которые еще не были разведаны до конца, или преподнесших раз­ведчикам новые сюрпризы, а восклицательные знаки озна­чали опасность. По карте были разбросаны патроны разных калибров, словно фишки на игровом поле. В несколь­ких жестяных банках дымились окурки.

Нестор кивнул пришедшим, и те, кашляя и оглядываясь, стали располагаться вокруг стола. Места занимались со­гласно незримой табели о рангах. Батька расположился в кресле с высокой спинкой и обитыми кожей подлокотни­ками. Начальник местной контрразведки, известный на Войковской как товарищ Каретников, а на других станци­ях, наверное, под другими именами, занял стул, спинка ко­торого была сработана из красного дерева и покрыта затейливой резьбой. Аршинов провалился в брезентовый шез­лонг, а семеро приглашенных ребят приткнулись на грубо сколоченных табуретах и длинной деревянной лавке.

Только теперь Анатолий заметил невысокого пухлого мужичка, настороженно выглядывавшего из-за спины Батьки. В детстве Анатолий видел фильмы о Второй мировой войне и смутно припоминал форму офицеров НКВД. Именно в нее был облачен незнакомец. От темно-синих га­лифе, наглухо застегнутого кителя цвета хаки с ромбиками па петлицах, фуражки с крановым околышем и синей туль­ей веяло музейным духом, да и глаза из-под козырька гля­дели смурные, казенные. Этому опереточному офицеру-энкавэдэшнику оставалось только гаркнуть «За Родину! За Сталина!», чтобы войти в образ окончательно. Незнакомец сразу и бесповоротно Анатолию не понравился.

Взмахом руки Нестор оборвал шепоток:

– То, что я сейчас расскажу, – произнес он, похрустывая пальцами, – должно остаться между нами. Да даже и собе­рись вы кому об этом рассказывать – не поверят… Слышал кто-нибудь из вас, молокососов, про евгенику? О попытках нацистских ученых создать совершенного человека? В СССР тоже была такая наука, и опыты ставились. Немцев за эти опыты потом под трибунал отдавали и вешали. Но это не оттого, что они преступления против человечности соверша­ли, а потому, что Германия проиграла ту войну. А мы выигра­ли. А победителей не судят. И за опыты над людьми не судят тоже. До распада СССР опыты продолжались…

Молодежь снова зашепталась. Опереточный энкавэдэшник обвел говорунов нехорошим взглядом, словно мух ло­вил на липкую ленту. Нестор нахмурился и повысил голос:

- Потом, понятно, были прерваны, потому что кончи­лись деньги. И смысла особого не было. А вот после Ката­клизма, как выясняется… – он оглянулся на энкавэдэшника, – продолжились. На Красной линии.

- И чего они там, с золотыми яйцами людей выводят? – и хмыкнул Серега.

Аршинов потянулся к нему из своего шезлонга и влепил звучную затрещину. Остальной выводок примолк.