Страница 22 из 38
Вместо ответа я горячо поцеловал ее руку.
Между тем Джордж нагнулся к лежавшему на песке платью и вынул из кучи его какой-то предмет. Этот предмет оказался узким ременным поясом, к которому были прикреплены ножны короткого, но широкого ножа. Он надел пояс и бросился в воду.
Джордж был отличный пловец. Это я заметил еще в тот памятный день, когда он после катастрофы плыл со своей бесчувственной сестрой к нашему острову.
Я с удовольствием следил за его сильными и красивыми движениями в воде. Вдруг Мэри испуганно вскрикнула и схватила меня за руку.
— Что это? Что это там — посмотрите?
Сзади пловца скользила по воде какая-то огромная, быстро приближающаяся к нему, тень. Я снова взглянул в бинокль и весь похолодел: тень оказалась акулой. Джордж, по-видимому, не замечал ее. Он плыл на левом боку и был повернуть спиной к догонявшей его хищнице.
Как предупредить его? Что сделать? Закричать? Но он может не услышать. А если и услышит, то не поймет. Я с отчаянием взглянул на Мэри.
Ее лицо было совершенно бледно, но поразило меня каким-то неестественно спокойным выражением. Глаза были расширены и, не отрываясь, смотрели в направлении разыгрывавшейся перед нами драмы.
Милостивые государи, сейчас, когда я пишу эти строки, я глубоко убежден, что выражение, замеченное мною в тот момент в глазах Мэри, было просто плодом моего расстроенного воображения. Я был слишком взволнован — вот и все.
Но тогда… Нет, это просто смешно — тогда мне показалось, что в глазах Мэри не было и тени того ужаса, который я ожидал в них найти. Ее взгляд выражал скорее напряженное ожидание. И еще, если хотите, смесь надежды и…
Словом, вы лучше всего поймете меня, если я скажу, что такое выражение бывает в глазах спортсмена, наблюдающего за скачкой лошади, на которую он поставил крупный куш. Да, именно так. Это — самое верное определение.
Все это пронеслось в моем мозгу в какую-нибудь тысячную долю секунды. Затем я спросил:
— Что делать, Мэри?
Она не отвечала.
Тогда я приложил к губам сложенные рупором руки и закричал во всю силу моих легких:
— Берегись! Акула…
Это был крик отчаяния. Не знаю, разобрал ли Джордж слова, но сам звук, по-видимому, достиг его слуха. По крайней мере, он повернулся. Он не мог сделать этого более своевременно: акула, готовясь схватить добычу, уже переворачивалась на спину.
В то же мгновение Джордж нырнул, а вслед за ним исчезло и чудовище.
Я представил себе, что происходит сейчас под поверхностью воды и замер. Несколько мгновений ожидания показались мне вечностью. Я даже закрыл глаза.
Открыть их заставил меня вздох, вырвавшийся из груди Мэри. Я бы сказал, что это был скорее вздох разочарования, чем облегчения и радости.
— Кончено, — с ужасом подумал я. Подумал и взглянул вниз на сверкающую, голубовато-синюю поверхность дремлющего моря.
На зеркальной глади океана, в том месте, где исчез за минуту перед тем Джордж, виделось опрокинутое на спину тело акулы.
Из распоротого во всю длину, обращенного вверх брюха непрерывным густым потоком лилась кровь. Расплываясь по поверхности воды все дальше и дальше, она окрашивала ее в мутный, дымчато-красный цвет.
Ярдах в двадцати от побежденного врага виднелась голова Джорджа. Он плыл к берегу и был, по-видимому, совершенно невредим.
Джордж продолжает купаться, как ни в чем не бывало. На все наши восторги и похвалы его храбрости он отвечает:
— Это самое обыкновенное дело, господа.
Он часто говорить о том, что обязан мне спасением своей жизни. По его мнению, если бы я не закричал, он непременно погиб бы.
Кроме купания, Джордж пристрастился к чтению. Он испросил разрешения пользоваться моей библиотекой и иногда даже читает у меня в кабинете.
Я его понимаю: в партере, действительно, такая жара, что никакое чтение там немыслимо. Я очень рад, что нашелся еще один человек, который оценил идею моего друга архитектора Гюи Смита.
Вчера мы на целый день уходили «за покупками». Вышли в семь утра и вернулись только к десяти вечера. Ездили целой компанией: мисс Мэри, оба Стивенса, Гюи Смит, несколько моих министров, я и даже Колльридж. Да, Колльридж. Он порядочно удивил нас всех, заявив, что он сопутствует нам в нашем путешествии. Он ужасный домосед, этот Колльридж. Наша экскурсия очень развлекла нас всех и мы решили от времени до времени повторять ее. Все мы очень жалели, что нас не сопровождал Джордж. У него было нечто вроде легкого недомогания и он предпочел остаться на берегу.
Спешу извиниться, милостивые государи. Я не объяснил вам еще, что значит ездить «за покупками». Еще раз простите — я стал необычайно рассеян. Говорят, это бывает со всеми влюбленными. Если это правда, то вы, конечно, извините меня.
Дело в том, что хотя на нашем острове находится колоссальный склад всевозможных запасов, начиная с предметов первой необходимости и кончая предметами роскоши, но, конечно, мы не можем считать себя обеспеченными на вечные времена. Максимум через семь лет многим наиболее употребляемым вещам придет конец. Хорошо, если к тому времени на континентах восстановятся нормальные условия жизни. Тогда, во первых, многие из нас покинуть остров, а во вторых, запасы, в случае необходимости, могут быть легко пополнены посылкой за ними на континент грузовой субмарины. Но ведь Бедлам может царствовать в мире не только семь, а и десять лет. С голода, конечно, мы и тогда не погибнем. Но многого необходимого у нас не будет.
И вот Стивенсу пришла блестящая мысль: выйти на линию пароходных рейсов, остановить какой-нибудь торговый пароход и попробовать купить у него что-либо. Все равно что. Лишь бы произвести опыт. Стивенс уверял нас при этом, что если мы заплатим золотом, то нам продадут все что угодно и в каком угодно количестве. Даже в том случае, если груз отправляется заказавшему его адресату, будь этим адресатом хоть одно из красных правительств.
Мне кажется, что Стивенс прав. Сейчас во всем мире позабыли не только о торговле на золото, но и вообще о том, как выглядит золотая монета. Мировая война, а потом воцарение Бедлама давно заменили золото астрономическими суммами бумажных миллиардов. И, конечно, какой капитан или какая судовая команда устоят перед блеском золотого кумира человечества?
Около часа дня мы достигли линии пароходных рейсов Сан-Франциско — Сидней, а около трех часов остановили сигналом огромный океанский пароход, шедший под флагом австралийской автономной республики. После поданных нами сигналов переполох, поднявшийся на палубе судна, понемногу улегся.
Мы подошли почти вплотную и Стивенс начал переговариваться в рупор с капитаном. Это был замечательный разговор.
— Что вы везете? — рычал снизу Стивенс.
— А вам какое дело? — послышался ответный рев.
— Такое, что мы хотим купить кое-что из ваших товаров, если они окажутся подходящими.
— Мы не продаем всяким встречным.
— Мы не всякие встречные, потому что расплачиваемся чистым золотом.
Среди столпившейся вдоль борта судна команды пробежал ропот изумления.
— Алло? — загрохотал сверху рупор. — Что вы сказали?
— Мы платим за товары чистым золотом.
Последовало минутное молчание. Видно было, как стоявшие на мостике люди совещались. Ответ немного удивил нас.
— Убирайтесь к черту! Во всем мире уже два года, как нет ни одной золотой монеты. Прекратите ваши глупые шутки и проваливайте. Не то я пощупаю вас из шестидюймовок. Слышите?
Стивенс вместо ответа снял свою фуражку и протянул ее мне. Я развязал бывший у меня в руках мешок и поток золотых монет посыпался, звеня и сверкая на солнце, в фуражку.
— Видите? — спросил Стивенс.
В ответ понеслись крики удивления. Когда капитану удалось водворить тишину, он сказал:
— А что вы хотите купить?
Его голос звучал теперь очень любезно. Очень. Смею вас уверить.
— А что у вас есть?
Капитан начал перечислять. Увы, его товар состоял, главным образом, из различных суррогатов, которыми несчастные обитатели континентов портили себе желудки за неимением лучшего.