Страница 5 из 77
Ринка доставала весь поезд пересказами статей желтой прессы, я – биографиями людей серебряного века. Длительное пребывание в замкнутом коллективе, помноженное на наличие свободного времени, вытащило из каждого из нас любимые темы и успело сделать эти темы ненавистными остальным.
– Впрочем, тебе это не интересно. – обрываю сама себя.
– Это почему это?! – ощетинивается Ринка, – Сейчас что угодно интересно. Ты рассказывай, рассказывай. Нам еще двадцать минут о чем-то проболтать нужно.
Оказывается, она тоже все понимает, и также напряженно следит за часами. Покорно принимаюсь за Александра Николаевича… На этот раз вслух.
Легендарный генерал Слащов, уже поверженный, разжалованный, но не перегоревший, оказавшись в двадцатом году в Константинополе, частенько захаживал в «Чёрную розу». Вечно со своим лихим ординарцем-подругой и с кокаином про запас.
Подруга – женщина отчаянная, дважды тяжелораненая, но в тыловые чистюли не записавшаяся, несколько раз в боях своему генералу жизнь спасавшая – в мирной жизни чувствовала себя неуверенно. Одевалась блекло, смотрела робко, невыразительно. Оживала, лишь, когда пел Вертинский. Тянулась, тонкостаная, к очередной сигарете, нервно затягивалась, полыхала прославленными своими глазищами, а однажды даже бокал раздавила вдребезги, резко сжав пальцы от накатившего напряжения. Пробирали песни Вертинского, до самых сокровенных мечтаний добирались и обнажали безжалостно всю их нынешнюю несбыточность и бесполезность. Где уж тут остаться, как хотелось, «девочкой с привычками, девочкой с капризами», когда за спиной – три года походной жизни и горы трупов. Как суметь после всего этого ужаса отмыться, где силы взять, чтобы жить дальше? России, за которую бились, больше нет, а чужая земля жжет ступни бессмысленностью твоего на ней пребывания…
Слащов слушал по-другому. То тягостно мрачно, принимая на свое сердце вину за всеобщую российскую обездоленность. То шумно – радовался, как цыганам, черпал в песнях мощь и уверенность, что будет еще, будет просвет… Безумно аплодировал и щедро одаривал «Русского Пьеро» – всем, в том числе и кокаином… Дары Вертинский принимал, а все «угощения» отдавал своим небезгрешным помощникам. Говорят, в «Чёрной розе» даже работал специальный человек, обязанный в любой момент «поддержать компанию» именитых гостей вместо звёзд. Причём Вертинский умудрялся проделать эту подмену весьма элегантно: «Друг мой, подойдите! – подзывал он помощника, – У генерала сегодня есть для нас нечто неописуемое, не могу не разделить с вами удовольствие…» Перекинувшись парой фраз за столом, Александр Николаевич всякий раз внезапно испарялся, не прикоснувшись к угощениям, а Слащов был уверен, что Вертинский участвует в его кокаиниаде. «Вы – великий артист!» – говорил генерал, – «А это», – он подразумевал очередную понюшку, – «Сделало вас ещё пронзительнее. До самой смерти не забуду, как вы исполняли сегодня»…
– Так что, – подмигиваю, оканчивая рассказ. – Если мы найдем себе соратников-заменителей, которые вместо нас будут всевозможные подарочки употреблять, имеем все шансы ни с кем не поругаться и уйти отсюда невредимыми.
Байка подействовала. Ринкина паранойя временно устранилась, уступив место любопытству.
– Вертинский отказывался от кокаина? – моя слушательница недоверчиво кривится, – Во дурак! А я, кстати, читала, что он был страшным наркоманом…
– Меньше доверяй газетам, пишущим про обожженные ягодицы, – одёргиваю, глумясь. Потом решаю, что просвещенность в массах стоит все-таки поддерживать, и рассказываю. – Впрочем, да, действительно был… Всерьёз увлекался кокаином в юности. Все в то время увлекались…
А потом родная и любимая сестра Вертинского погибла из-за употребления этой дряни. Шок от её смерти, плюс явная собственная деградация сделали своё дело. Вертинский решил отказаться от наркотиков. Окончательно он «порвал» с кокаином после того, как несколько минут разговаривал с самым настоящим бронзовым Пушкиным. Александр Сергеевич ехал в трамвае и отказывался платить за билет. Этот глюк был настолько реален, что Вертинский перепугался за свою психику и побежал к психиатру. Тот выгнал: «Не отнимайте у меня время, юноша. Вы совершенно здоровый, среднестатистический наркоман. Оставайтесь с кокаином и не жалуйтесь мне, или расстаньтесь с ним и… опять же, не жалуйтесь. У меня достаточно пациентов, которым действительно нужна помощь, чтоб тратить силы на тех, чьё спасение в самолечении. Впрочем, если хотите, положу вас в клинику. С кокаином покончите, но вряд ли выйдете оттуда нормальным. Лечение новейшими препаратами, знаете ли, всегда оказывает побочные действия». Вертинсикй обиделся. С тех пор – не употреблял и к психиатрам больше не обращался.
– Так что нет ничего удивительного в его махинациях со Слащовым… – внезапно замолкаю, потому что к нашему столику подходит новый персонаж.
– Хотите покидать дротики? – очень толстая девочка, лет шестнадцати, стоит перед нами, пошатываясь. Говорит она очень невнятно, будто сквозь сон. Двигается вяло и медленно. Один из осветительных приборов неотступно следует за ней. – Хотите покидать дротики? – тупо повторяет она.
– Куда? – не сразу «врубаюсь» я.
– Сюда! В спину, ниже… Куда захотите, – девочка поворачивается, и я вижу, что её густо замазанное краской тело изрисовано кружками с мишенями.
– Я хочу! – подаёт голос мужчина с соседнего столика, – Сколько это стоит?
Всё внимание переключается на него.
– Простите, вам нужно идти, – отвислые, как груди моей недавней собеседницы, губы официанта почти касаются моего уха.
Наконец-то! Мы с Ринкой подымаемся и следуем за провожатым. Уверена, что обе мы сейчас думаем об одном и том же – сожалеем, что, вместо того, что бы успеть сбежать, мы потратили предоставленный нам судьбой час на совершенно идиотские пустые разговоры.
Я на миг задерживаюсь у двери подсобки, не в силах оторвать взгляд от небольшого, размером с мизинец, лёгкого дротика – не ножика даже, а чего-то стилизованного, больше похожего на шприц – тонкой иглой врезающегося в ягодицу добровольной жертвы. М-да… А Ринка, помнится, говорила, что тот московский клуб был «жёстче» этого…
– Я кидаю, а не толкую, запомните сразу… Просто кидаю карты…Если очень попросите, расшифрую будущее. Это максимум. – скрипучий пафос цыганки пробирает до костей. Голос её отчего-то набрал силу и звучит теперь мощными вибрациями, разлетаясь эхом по пустому кабинету.. Ароматические палочки тлеют на углах стола. В камине трещат поленья. Стол очень низкий. Опускаемся прямо на ворсистый ковёр, следуя примеру хозяйки. – Претензий не принимаю, что вижу, то и говорю. Влиять на предсказанное не умею, а просьбы о колдовстве почитаю за оскорбление…
Речь эта сопровождается причудливыми фокусами с картами на столе. Прям не гадалка, а шулер какой-то.
– Разве гадание не считается колдовством? – спрашиваю осторожно, невесть зачем стараясь отсрочить начало гадания.
– Мне не считается, тебе зачтётся. Сама гадать вздумаешь – пропадёшь. В огне гореть будешь, кровью кашлять, плоть драконам отдавать для соития…
– Чего? – морщусь от напора речитатива. Потом понимаю смысл прозвучавших угроз. – Да вы не переживайте, я сама гадать не собираюсь. Не умею, и учиться не хочу. Потому к вам и пришла, что б не сама…
– А ты? – Мадам переводит сверлящий взгляд на Ринку.
– И я туда же. В смысле, тоже сама гадать не буду, а вас мне погадать прошу. – Ринка, бедняжка, совсем побледнела.
– Клянитесь! – требует вдруг Мадам.
Мне весь этот цирк совершенно не нравится. Что-то слишком напряжённое висит в воздухе.
– На отдачу плоти драконам обещаю не польститься…Хотя звучит заманчиво… – пытаюсь разрядить ситуацию.
Ринка шикает на меня, Мадам не реагирует. Внезапно включается тихая музыка… «Наш» парень со змейкой на животе приносит пиалы с какой-то жидкостью. Похоже на зелёный чай.
– Повторяйте за мной, – гремит цыганка, – Я, такая-то такая-то, прошу свою капсулу и силы, стоящие за мной, не противиться раскрытию истины. Прошу пролить свет на моё прошлое и растолковать будущее. Обещаю не сопротивляться…