Страница 6 из 77
Мы с Ринкой переглядываемся, после чего я послушно повторяю. Автоматически косясь на Ринку, чуть не захлёбываюсь чаем – замечаю, как она незаметно заводит руку за спину и сводит пальцы в крестик, произнося положенные слова клятвы. Тоже мне нагрешившая монашенка, решившая утаить от бога сладостность греха… Ринкины детские попытки защититься приводят меня в должный иронический настрой и позволяют встряхнуться.
– А про Регину Спектор я всегда знала, вы не пугайтесь… Димка давно ее всем поет. Страсть у него такая. – внезапно говорит Мадам совершенно нормальным голосом. Эхо куда-то исчезло, – Никакой мистики, просто у меня хорошо развито умение эпатировать. Что ж, приступим! – командует Мадам, снова перевоплощаясь. – Теперь она смотрит прямо перед собой, и зрачки её неестественно пульсируют. – Расклад первый!
– Сдвигать нужно? – спрашиваю, чтоб не дать ситуации стать окончательно жуткой.
– Что нужно, сама вам скажу. Сидите обе тихо, ждите истины. Думаешь, карта дура? – Мадам переключает пульсацию зрачков на меня. Чувствую, как наливаются тяжестью плечи. Ну, натуральное колдовство, ей богу. И зачем я в это вляпалась? – Думаешь, карта не знает, кому гадает? – хитро кривится Мадам, – А если не знает с голоса, и с моих приказов, отчего прикосновениями вразумится? Не задумывалась?
– Поняла-поняла, – примирительно улыбаюсь, – Сдвигать карты – попса. Теперь знаю.
– Ну, колода, – внезапно развеселившись, Мадам сверкает улыбкой и быстро-быстро мешает карты, – Покажи-ка нам Марину во всей красе!
То ли в чай было что-то подмешано, то ли общая обстановка подействовала, но моё никогда не верящее в гадание сердце вдруг дёрнулось, забилось учащённо. С любопытством и недобрым предчувствием гляжу на стол.
Перебрав почти всю колоду, Мадам находит червовую даму и выкладывает её на стол вместе с соседними картами. Потом аккуратно откладывает колоду.
– Поначалу хорошо выпадаешь, – удовлетворённо замечает, предварительно склонившись над картами, поводив по ним рукой и чуть ли не попробовав их на вкус. – Поначалу путём всё шло. С дальней дорогой вместе выпадаешь, и с дружбою. – несколько резких бросков карт из колоды на стол заставляют нас с Ринкой вздрогнуть от неожиданности. – Дорога поначалу встречу несла. Важную встречу, долгожданную. А дружба – мелкие неприятности.
Я только и смогла, что громко клацнуть челюстью от удивления. Слова гадалки в точности описали начало нашей поездки в этот проклятый агит-тур.
Дорога, принесшая встречу…
Помню так, будто происходило полчаса назад и не со мной вовсе, а с персонажем до дыр зачитанного романа. Прокручивала в голове многократно, додумывая взаимные впечатления. Краснею от собственного всезнания – понимала ведь, сразу понимала, кто кого куда затащит, и в чьем купе все эти разборки окончатся. И Ринку специально сплавила тогда, хотя неоднократно позже выражала возмущение таким однозначным стечением обстоятельств. Но это чуть позже. А поначалу встречи еще не было, просто дорога и все.
НПВ
Итак, мне предложили работу. Странную, ничего общего с предыдущей моей деятельностью не имеющую, но хорошо оплачиваемую и интересную. Подруга-актриса внезапно обзавелась личной жизнью и ни за что не хотела ехать в двухмесячный агитационный тур с бригадой своих коллег-артистов. Просьба заменить ее в туре, обращенная ко мне, звучала катастрофически нелепо. Кем я только не была в своей жизни! И журналисткой, и писателем, и даже певицей (самый позорный этап моей биографии), но вот гастролирующей актрисой быть не доводилось…Разумеется, я согласилась. Москва – исхоженная до дыр в подошвах, изъезженная до несмотрения в окно такси, взрастившая и много раз уже обломавшая – была слишком родной, чтобы дать хоть какой-то виток новой жизни. А жить старой я больше не могла. И даже не потому, что все предыдущие любви кончились, а новые не впечатляли. Не потому, что никакая деятельность не приносила удовлетворения. Не потому, что стихи не писались, а от любой свой прозы я с некоторых пор шарахалась, как ненормальная. Нет. Просто в груди клокотало яростное – уехать, уехать! – и я подчинялась ему, как животное, инстинктивно выбирающее из всех трав именно лечебную.
И вот, на пару со смешным и невмеру гордым стариком Бонифацием – будущим моим напарником по выступлению, – мы прибыли в столицу Украины, чтобы вместе с бригадой других артистов (сплошь заслуженных, сплошь никому не известных), отправиться в агитационный политический тур. Для меня, которой, собственно, все равно было, куда ехать, все эти термины звучали пустым набором слов. Кто за кого и кого будет агитировать – волновало мало. Лишь бы с ролью ассистента Бонифация справиться, да не слишком подругу, меня в этот тур порекомендовавшую, опозорить. В дороге мы с Бонифацием обсудили все, что можно и нельзя, поэтому на перрон выходили в благородном молчании.
Киев. Обрушился грандиозностью недавно сдизайнированного вокзала, едва вышла из поезда. Придавил тоской по былой своей милой нестоличности.
– Ну, той, старой. Когда оглядываешься – и дух захватывает. Бежишь взглядом по мощеной древности… Ныряешь в небо с трамплинов заросших холмов и исторических ценностей … И такую от того в себе мощь ощущаешь… А над городом купола, не умаленные еще конкуренцией неоновых реклам и многоэтажек… – за неимением других собеседников, я довела свою мысль до Бонифация, от которого за время совместных трапез в поезде успела уже подустать. Все в будущем партнере хорошо, да только спорить любит шибко. Причем не в меру и не по делу…
Мы обшагивали необходимые для каждого киевского гостя достопримечательности и праздно убивали время. На решающий предгастрольный сбор нас ожидали только к вечеру.
– Это в вас, Мариночка, московский снобизм говорит, – рассмеялся в ответ Бонифаций, оказавшийся вдруг коренным киевлянином. – Вы так хотите видеть Москву единственной столицей мира, что в других городах любите исключительно все нестоличное, никакого прогресса им не прощая. Жив Киев! И прежний дух жив, и новый прибавляется…
Говорить-то он так говорил, а кофе пить всё равно не в навороченный подземный город потащил, а в преуютное кафе, расположившее свои летние столики на стыке времен. С одной стороны – проспект и презентабельные витрины с заграничными названиями, с другой – узенький переулок, тихий и озелененный. Из тех, какие рисуют штрихами и обрывают внезапно, превращая в мираж .
Сумки запрятали с глаз долой, ноги вытянули, плащи поснимали. Благодать!
– Вот о чем я хочу вас попросить, Мариночка… – Бонифаций откашливается и возвращается к своему хорошо поставленному баску. – Вы барышня взрослая, поймете правильно, да? В семнадцать лет, люди ведь уже хорошо понимают ближних, так ведь?
Лет мне было почти в два раза больше и слащавость Бонифация раздражала, но понять я все равно была готова. И понять, и простить. Тех, до кого нет дела, прощать так легко!
– Придется мне вас на пару часов покинуть, – продолжал собеседник. – Ждет меня на чай одна ревнивая особа. Мы с ней много… гмм… музицировали в юности.
– Та самая? – подмигиваю, вспоминая пьяные Бонифациевские россказни о похождениях юности. Подмигиваю вовсе не от пошлости своей, а от природной вежливости. Он вчера, травя байки об этой даме, весь подмигиваниями и многозначительными гримасами изошелся. Так не могла ж я не поддержать заданный стариком тон!
«Ах, – говорил, глазки потупив для начала, – Представляете. Самый ответственный момент, и тут… Ключ в замке ворошится, дверь скрипит. Мама ее решила пораньше из консерватории вернуться. Ну мы, ясное дело, – одеваться, хотя нехорошо это, между прочим, и для здоровья, знаете ли, не полезно. Входит мама. Я – за фоно. Играю, стало быть. Подруга моя на вид застегнутая, а в нутре нараспашку вся, проникновенно так слушает. Дальше, как водится. Мама, познакомься, – это Лев. Лев – это мама… Чинно поворачиваюсь вместе с крутящимся стулом, с достоинством киваю. И тут… Мама расширенными глазами смотрит туда, куда женщинам ее лет с таким интересом смотреть не рекомендуется. И тут понимаю – трусы наспех в портфель пиханул, а брюки не застегнул. Забыл, стало быть. Ох, история была – чуть жениться не пришлось. Но я выстоял. Мне, знаете ли, кольцо на пальце, как ошейник на шее…Жизнь прожил – ни разу не дал себя околечить»