Страница 8 из 36
Но как обвинять ребят, если нет уверенности, что было именно так, а не иначе?
Фатиме и в голову не приходило расспрашивать Мидхата и Малика. Это ведь было бы похоже на допрос.
С другой стороны, она как человек, которому доверен отряд, должна, во что бы то ни стало должна знать все, что происходит днем и ночью.
Как же быть?
И опять-таки эта куртка. Ее давно надо было сдать, ну, хотя бы оставить в Усть-Байки. А она до сих пор не сделала этого. Почему? Не потому ли, что не хотелось признаться, что ее пионеры допустили оплошность?
Как бы то ни было, надо при первой же возможности эту ошибку исправить.
Тем более, что кое-что наводит на подозрения. Почему, например, бакенщик Закирьян, участок которого остался далеко позади, внезапно появился в Усть-Байки?
Фатима улыбнулась: не дует ли она на холодную воду? Но тут же снова насупилась, вспомнив про Самбосаита. А он-то почему заделался речником? И что означают эти гонки на моторных лодках: Закирьян туда, Самбосаит сюда?
Нет, во всем этом, как говорится, что-то есть. Дыма без огня не бывает. Не исключено, что все это связано и с курткой, и с бревнами.
К кому обратиться? Кто поможет разобраться в происходящем?
— Фатима-апай! — окликнул ее мальчишечий голос.
Она обернулась.
— А, Юлай! Ну?
— Фатима-апай, надо поговорить.
— Говори.
— Я прошу освободить меня от капитанства.
— Это почему же?
— Ну какой я капитан…
— Не понимаю.
— Ну, не справляюсь я.
— Почему ты так думаешь?
— Да вот, бревна эти… И вообще…
— Что — бревна?
— Как — что? Я думал, вы уже выяснили…
— Я? — вырвалось у Фатимы, и она тут же пожалела об этом, потому что мальчик с сожалением посмотрел на нее.
Ей сразу стало понятно, что ребята тоже переживают случившееся и ждут ее слова, ждут, что скажет она, ждут, что она найдет выход, научит. И в самом деле, на кого же еще им надеяться: она ведь в их глазах единственный взрослый человек во всем отряде. Взрослый, конечно! Им нет дела до того, что она всего на каких-нибудь шесть лет старше их, что ей самой-то всего-навсего восемнадцать! Она ведь только в прошлом году окончила эту же тальгашлинскую школу, осталась в школе вожатой случайно, потому что уехать вместе с одноклассниками учиться в Уфу не удалось. Работа пришлась ей по душе, но в школе никогда не возникали такие вот странные и неожиданные вопросы.
Здесь хоть плачь, а решай, командуй, веди.
Отправляясь в поход, Фатима как-то не подумала над всем этим. Ну что ж, теперь отступать некуда.
— Я? — повторила она как ни в чем не бывало. — А вы? А ты? Ты ведь мужчина!
Это было первое, что пришло в голову.
— Не каждый мужчина может быть капитаном, — сказал Юлай.
Он вспомнил, как директор Рустам Мустафаевич, напутствуя его, говорил: «Не тот капитан, кто силен, а тот, кто умен. Держись, Юлай, теперь ты и голова, ты и борода! В каждом деле опирайся на товарищей. Без них не сделаешь ничего!»
— А ты что думаешь — капитанами рождаются? — не сдавалась Фатима. — Капитаном стать надо! Воспитать себя капитаном! Понял?
Юлай упрямо мотнул головой.
Фатима тяжело вздохнула, подумав о том, что с ребятами разговаривать не так-то просто. Ей вдруг стало ясно, что никакие нотации и нравоучения, никакие разговоры о том, что не надо, мол, бояться трудностей и надо их преодолевать, не помогут.
Единственное, что могло спасти дело, — это честный откровенный разговор.
— Ты знаешь, Юлай, — неожиданно для самой себя сказала вожатая, — если правду говорить, то я и сама не знаю, что делать.
— Вы… не знаете?.. — Юлай посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.
Она утвердительно кивнула головой.
Несколько минут они внимательно смотрели друг на друга.
Наконец Юлай сказал:
— Ну, если так, давайте посоветуемся.
— Давай, Юлайчик, — улыбнулась она.
Они сели на траву.
— Ну, прежде всего, — проговорил Юлай после паузы, — надо, наверное, усилить охрану.
— Чтобы было больше ночных часовых?
— Да. Сейчас их двое. Этого мало. Часовые должны видеть все, что творится вокруг.
— Сколько же надо часовых? — Фатима почувствовала, что нашла правильный тон разговора, и старалась повернуть дело так, будто Юлай все решает сам.
— Ну, я думаю, хотя бы не меньше шести: три поста по два человека.
— Но днем все они будут клевать носом!
— Ничего, пусть соблюдают тихий час. А то ведь никто не спит после обеда.
— Что ж, пожалуй, ты прав. Сегодня же отдам приказ по отряду. А ты молодец, Юлай. И зря говоришь, что не можешь быть капитаном. Да ты ведь стопроцентный капитан! Приказываю тебе оставаться на своем месте.
— Есть оставаться на месте! — ответил Юлай и зашагал к своей палатке.
По его походке Фатима поняла, что он приободрился после разговора. Это ее не могло не радовать.
Облегченно вздохнув, она обернулась лицом к реке.
Волны резвились, набегая на камни. Ветер гнал их к берегу, как стадо, они то терлись боками друг о друга, то мчались наперегонки, игриво посверкивая в лучах заходящего солнца, наращивая и сбрасывая кудрявые гребни пены.
Сколько энергии, какая неистребимая устремленность вперед, какое необузданное желание лететь куда угодно, лишь бы лететь, а не стоять на месте!
Ах, милые, дорогие мальчишки! Не так ли и вы стремитесь вперед и ввысь, чтобы не задержать роста, чтобы вырасти настоящими мужчинами!
Долго еще стояла Фатима на берегу Караидели.
Село солнце, сумеречно стало над рекой.
Но мысли Фатимы были теперь светлы.
Шишка на лбу
Бывают в жизни не то что тихие, а просто-напросто бесшумные люди. Порой даже не замечаешь, что такой человек находится рядом с тобою. Конечно, чаще встречаются такие среди взрослых. Но и среди детей тоже бывают.
Именно таков и был рыженький Шакир. Природа создала этого мальчика тщедушным, худеньким, словно ей было мало его молчаливости и скромности.
Он никого не задирал, не трогал и не обижал.
Но некоторые считали, что раз так, значит, Шакир трусишка и можно безнаказанно его задевать.
Когда Фатима отобрала на ночное дежурство шесть человек, среди них был и Шакир.
Ночь выдалась холодная, у Шакира почему-то не оказалось с собой никакой теплой одежды.
Мидхату стало жалко товарища, он вытащил из своего вещевого мошка серую куртку, которую нашел на острове, и предложил ее Шакиру.
Но Шакир молча покачал головой.
— Бери, как человеку говорю, а то замерзнешь!
Но Шакир снова отказался.
— Бери-и! — пробасил Мидхат. — Хватай!
И, скрутив куртку в комок, Мидхат швырнул ее Шакиру. В воздухе куртка развернулась и, упав на Шакира, накрыла его с головой. Шакир не сразу смог высвободиться из-под нее, путался, топтался на месте. Ребята расхохотались.
Это не на шутку рассердило Шакира.
В конце концов, содрав с себя куртку, он швырнул ее на Мидхата.
И вдруг Мидхат схватился за голову, запрыгал на одной ноге и завыл так, словно его ударили чем-то тяжелым.
— Э-э! — закричал он. — Так нечестно! Я в тебя курткой, а ты — камнем!
— Каким камнем? — растерялся Шакир.
Мидхат, не отнимая левой руки ото лба, правой принялся ощупывать куртку и, дойдя до рукава, воскликнул:
— Вот! Вот!.. Да это не камень, а нож! Когда только ты успел его туда сунуть?
Ребята в недоумении обступили Мидхата.
Ловко орудуя одной рукой, он вывернул левый рукав куртки наизнанку, и тогда все увидели, что серая куртка сшита особенным образом и внутри рукава ее есть узкий и длинный потайной карман, а из кармана этого торчит белая рукоятка ножа.
Только теперь Мидхат передал куртку ребятам. А сам принялся внимательно рассматривать нож.
— Охотничий!
— А футляр-то какой!
— Не футляр, а ножны.
— Ножны у сабли бывают, остряк!
— Глядите, глядите! — закричал Мидхат. — Здесь знаки какие-то!