Страница 7 из 36
Старушка приняла ребят без особого восторга, однако всех рассадила так, чтобы было удобно, а сама расположилась на топчане возле печи.
Затем спросила:
— А вы кто такие будете?
Фатима объяснила, что к чему, и старушка закивала головой.
Скромная изба сказительницы была по-своему уютна. Широкие нары застелены были самотканым паласом с причудливыми узорами, а в углу стоял большой сундук. На сундуке возвышалась целая пирамида пышных подушек разной величины, покоившаяся на нескольких разноцветных одеялах.
Часть избы отделена была пестрой занавеской, которую называют по-башкирски «шаршау». За ней стояла кровать. На окнах висели вышитые полотенца.
Несколько мгновений Минзифа молча смотрела через окно куда-то вдаль, но вот запела — и сразу тусклые глаза ее засветились и появилось в них какое-то новое выражение.
Руки ее лежали на коленях. Начала она голосом старческим, монотонным и слабым, потом закачала головой, прикрыла глаза, запела сильнее, громче и отчетливее.
Сперва речитатив был без слов, но вот появились и они:
Не впервые идет в разведку Шараф. Товарищи по оружию могут на него положиться: он бесстрашен и умен, обойдет и обманет врага. Да вот беда: в селе, где стоят белые, узнает его подлый и коварный сын богача и выдает белым. Ведут враги Шарафа на казнь, но он смело смотрит им в лицо.
…Следопыты были взволнованы байтом. Нельзя было остаться равнодушным, слушая трагическую балладу о герое.
Сердце сжималось от боли и тоски, когда пела старая Минзифа о гибели батыра. Девочки смахивали слезы. Потупились мальчишки.
Юлай думал о том, что бакенщик Закирьян, которого они с Иршатом так грубо обидели ночью, может быть, тоже был таким вот, как Шараф.
А Мидхат думал, что, может быть, старик, которого он видел на другом берегу Караидели в палатке, и есть тот самый изменник, который предал Шарафа.
Каждый думал о своем.
А Минзифа тем временем напутствовала ребят. Голос ее стал теперь ласковым, нежным:
— Путь ваш, дети мои, далек. Пускай же он будет удачным! Вы любите родную Караидель? Знаю, любите. Что ж, любите, но будьте осторожны! Всякое бывает на этой реке!..
Едва путешественники вышли из дома сказительницы, Юлай рассмеялся:
— И что это Минзифа-инэй[3] нас пугает?
— А ты вдумайся в ее слова! — многозначительно произнесла Фатима.
«Ах, такие-сякие…»
Шумной ватагою стояли наши друзья на дебаркадере, ожидая отправки парохода из Усть-Байки: до этого дежурный не разрешал садиться в лодки.
— Ну, как дела, орлы? — подмигнул дежурный, затевая разговор.
— Хорошо! — закричал Юлай.
— А правда, что тут у вас недавно бандита поймали? — спросил Иршат.
— Бандита? — рассмеялся дежурный. — Нет, просто-напросто типа одного, который лес государственный крал и налево сплавлял.
— Э-э-э! — разочарованно протянул Иршат.
Все засмеялись.
Только Мидхат был мрачен.
Во-первых, он неважно чувствовал себя после бессонной ночи. А во-вторых, не давала ему покоя мысль, что надо уезжать: он ведь собрался следующей ночью окончательно разоблачить старика в палатке, и его мучили сомнения: вообще-то надо бы сообщить о старике куда следует, ну, хотя бы сказать вот этому самому дежурному; но тогда слава поимки шпиона будет принадлежать уже не ему. Но что слава! А если этот шпион наделает вреда, может быть, даже убьет кого-нибудь или взорвет мост или железную дорогу?
Мидхат взял дежурного за рукав и хотел отвести его в сторону, чтобы поведать свою тайну, но в эту самую минуту раздался свисток, и пароход отчалил.
— Отойди, мальчик, — сказал дежурный.
Мидхат не мог раскрыть тайну при всех. И он решил, что сообщит о шпионе на ближайшей пристани.
Дежурный махнул рукой, и ребята быстро расселись по лодкам.
Не успели отплыть от пристани и километра два-три, как послышалось тарахтенье моторной лодки, и все увидели Закирьяна.
«Может быть, ему рассказать о шпионе?» — подумал Мидхат.
— Закирьян-агай! Закирьян-агай! — закричал он.
Бакенщик обернулся и, увидев ребят, заглушил мотор своей лодки.
— Салям! — проговорил он без особого энтузиазма.
— Здравствуйте, Закирьян-агай! — заговорил Мидхат. — Вы что, очень торопитесь?
— Да нет. А что?
— Поехали с нами! — сказал Мидхат, потому что не знал, как быть и можно ли рассказать о старике бакенщику.
— С вами? Ну что ж, можно и с вами, — согласился бакенщик. — А куда?
— Заночуем где-нибудь здесь поблизости, — ответила Фатима.
Бакенщик поплыл за лодкой.
— Ну как, ребята? — спросил он. — Комары не беспокоят? Спите хорошо?
— Да вот кто-то бревна с острова утащил, а куртку оставил, — сказала Фатима. — Покажи куртку, Иршат.
— Ах, такие-сякие! Вот черти! — выругался бакенщик, выслушав ночную историю. И, поправив шапку, растерянно произнес: — Кто же это может быть? А вы кому-нибудь говорили об этом?
— Пока никому, — покачала головой Фатима.
— Пожалуй, это правильно, — заметил Закирьян. — А то ведь и до самих преступников может дойти. А надо, чтобы они думали, что никто ничего не знает. Тогда и поймать их будет легче.
— А сами вы с ними справитесь? — спросил Мидхат.
— Думаю, да, — ответил Закирьян.
Неожиданно бакенщик передумал следовать за отрядом.
— Совсем забыл, — сказал он, — дело у меня в Усть-Байки. Я уж вас сейчас покину, зато на днях еще раз навещу. Очень мне ваш чай понравился. Крепкий, мировой! Когда-то такой чай «хан-чай» называли, — «ханский чай». Ну, пока!
И тут в нахлобученной на уши белой фуражке промчался мимо на голубой моторке Самбосаит.
Он словно никого не видел — не поздоровался, не улыбнулся. Да и смотрел совсем в другую сторону.
На волнах от его моторки закачались ребячьи лодки и моторка Закирьяна, его даже обдало брызгами.
— А, шайтан! — добродушно улыбнулся бакенщик и, развернув моторку, взял курс на Усть-Байки.
Капитан остается на месте
Однажды вечером, когда ребята, как всегда, поставили лодки на прикол и раскинули свои палатки на берегу, Фатима одиноко бродила над рекой и думала о первых днях похода.
Вообще-то внешне все было хорошо.
По утрам Юлай, которого она назначила капитаном отряда следопытов, принимал рапорты дежурных. Путевой журнал заполнялся аккуратно и регулярно.
Каждый день открывали путешественники новые для себя места и аулы, рельефы и ландшафты.
После Усть-Байки наведались они в поселок Бердяш, приютившийся среди холмов на правом берегу Караидели, осмотрели лесную пристань Магинск. Особенно понравился всем большой, утопающий в зелени аул Мускилды. Здесь слушали ребята игру народного музыканта на курае[4].
Казалось бы, все идет нормально.
Но Фатима была недовольна.
Туристы, конечно, не обязаны охранять бревна, лежащие на берегу, но вожатой все же было неприятно, что часовые даже не заметили, как эти бревна исчезли. Дело ведь тут не в прямых обязанностях, а в том, что пионеру до всего должно быть дело, тем более если речь идет о народном добре.
Фатиму удивляло и настораживало, что Мидхат и Малик, дежурившие в ту ночь, даже и не заикнулись о пропаже. А ведь они стояли всего в каких-нибудь двухстах метрах от места происшествия. Неужели мальчишки спали на посту? Если это так, то очень плохо. И это, пожалуй, даже серьезнее, чем сама по себе пропажа бревен.
3
Ине́й — бабушка; уважительное обращение к пожилой женщине.
4
Кура́й — башкирский музыкальный инструмент, свирель.