Цвет надежды

То есть, он не стал избавляться от запаха ее духов? Не стал же? Она правильно поняла?

Юноша подошел к окну, задернул шторы, подумал, раздвинул их вновь.

— Могу показать тебе библиотеку, — наконец произнес он. — Уверен, что это рай для заучек.

В его тоне послышалось ехидство.

— Не сомневаюсь. Только… у меня не так много времени. Боюсь, не успею в полной мере насладиться этим раем.

Гермиона внезапно замолчала и c ужасом почувствовала, что краснеет. Он медленно обернулся, наконец перестав что-то выискивать взглядом в знакомом с детства пейзаже за окном, и ее сердце сделало кульбит. Они наедине в первый раз после разговора в лазарете. В первый раз это не скупые строчки на бумаге, когда после двадцати выброшенных в камин черновиков она все-таки оправила ему письмо с вопросом о самочувствии, а он прислал сову с безликим: «Спасибо. Я в полном порядке». Он ответил, и ее сердце едва не выскочило из груди от радости. Он ответил! И, наверное, в тот момент не было на свете силы, способной удержать ее от безумного поступка. Она бросилась к камину, одновременно с ужасом ожидая, что его камин будет закрыт, или что он, может быть, наоборот, открыт всем желающим, а значит, пользоваться этим видом связи опасно.

Гермиона на девяносто девять процентов была уверена, что не сможет с ним связаться. Поэтому, четко выговорив в пламя камина: «Имение Малфоев, комната Драко Малфоя», почувствовала себя очень глупо. Ну глупо же, ей-Богу. Как будто сама с собой разговаривает. Следующим шагом будет четкое произнесение адреса Святого Мунго.

Она еще не успела толком понять, как относиться к собственному поступку, как задняя стенка камина задрожала, пошла рябью и…

— Я забыл закрыть камин. Невероятно, — пробормотал юноша, присаживаясь на корточки перед каминной решеткой.

— Прости… я…

Он сел на пол, потер лицо руками, взъерошил волосы и отвел взгляд в сторону.

— Ладно. Вру. Я открыл его только на один канал.

Гермиона от неожиданности уселась на мягкий ковер. Он открыл доступ только ей? Правда?

— Ты… А как ты узнал мой адрес в каминной сети?

— Неважно.

И в том нелепом и неловком разговоре она вдруг выпалила:

— Пригласи меня в гости!

Он озадаченно моргнул, а потом внимательно на нее посмотрел и вновь отвел взгляд.

Она ждала, чувствуя, как сердце колотится в ушах, и ругая себя за глупость последними словами. Не давить. Обещала же себе не давить на него. Ведь ему сейчас и так хватает проблем, свалившихся в одночасье. А тут еще она.

— Я открою камин в гостиной и свяжусь с тобой через пятнадцать минут. Нормально?

— Да. Я… Да, мне подойдет.

Она прервала связь, даже не подумав, что на часах без пятнадцати одиннадцать вечера, что она только что напросилась к нему в гости, что она… Боже мой, какой ужас! Что он подумал?

За эти пятнадцать минут Гермиона успела проклясть себя за привычку говорить, не думая, перемерить три кофты, разозлиться еще больше и соврать матери, что она отлучится на час в Нору. Она могла отпроситься на ночь. Джинни бы прикрыла. Джинни… она бы поняла. Наверное. Но Гермиона боялась дать себе и ему это время. Ночь… Ведь это обязывает. Это же…

А потом в камине затрещало, и она вновь увидела его. Он тоже успел переодеться, сменив футболку на рубашку, и даже причесаться, потому что волосы уже не торчали в разные стороны. Гермиона протянула ему руку, жалея о том, что не может сейчас спрятать лицо, чтобы он не увидел ее смущения. Но стоило его пальцам коснуться ее ладони, как она сразу успокоилась. Ведь если бы он не хотел, он бы отказался, верно? У него же есть миллион предлогов. Причем, очень убедительных. Но он просто спросил, не хочет ли она чаю, и что именно ей хотелось бы посмотреть «в гостях». В ответ она выпалила, что у нее только час, поэтому пусть покажет то, что считает нужным. Тогда он взял ее за руку и куда-то повел, извинившись за то, что большая часть замка сейчас будет недоступна, потому что он успел снять защиту от «других людей» только на небольшом участке.

И ее глупое сердце едва не взлетело до небес от его короткой заминки перед словом «других». Он не сказал «чужих». А еще она снова разозлилась на себя за то, что ему пришлось снять часть защиты. Ведь это глупо. Он, вообще, повел себя непростительно глупо. Она же могла кого-то с собой провести. Она могла устроить ловушку. Ну почему он об этом не подумал? Откуда вдруг такая беспечность? Он же не Гарри. И вот сейчас, в его комнате, напомнив ему, что у нее не так много времени, и что она не успеет в полной мере насладиться предложенным раем, она увидела, как же он вымотан. По темным теням, залегшим под глазами, по тому, насколько бледны его губы, почти до синевы. Ему бы отдохнуть, поспать, а она, как капризный ребенок, напросилась в гости. А ведь снятие и установка защиты — это тоже затрата сил. Сегодня всего пятый день рождественских каникул. И вряд ли у него был хоть один день полноценного отдыха.

— Так что тебе показать? — спросил он, нервным жестом отбрасывая челку с глаз.

— Комнату за гобеленом, — внезапно решила Гермиона. Ну правда. Это же интересно.

Он усмехнулся.

— У меня в поместье две сокровищницы, пара сотен тайников, шесть подземных ходов, подземное озеро, фехтовальный зал, несколько картинных галерей, и еще что-то наверняка забыл… А тебе показать комнату за гобеленом?

— Ага. Она находится рядом с тобой все это время, в отличие от картинных галерей и подземных озер, — улыбнулась Гермиона.

— Там праздничный ужин. Фейерверки, конфетти, дурацкие колпаки и жирная индейка.

— А здесь — ты.

Кажется, они вспомнили об этом одновременно.

— Отлично, — наконец выдохнул он. — Только там беспорядок, потому что туда никто, кроме меня, не заходит.

«Идеально», — подумала Гермиона и шагнула вслед за ним в комнату, в которую никто, кроме него, не заходит.

Она потратит оставшиеся полчаса на то, чтобы просто побыть рядом. Вдруг удастся уговорить его показать детские колдографии или же рассказать пару историй. Только его историй, никак не связанных с его фамилией и положением его семьи. О разбитых в детстве коленках и первом полете на метле, о любимых вещах и домашних животных. Он любит лошадей? Она тоже их полюбит. И вообще, помнится, однажды он сказал: «Научись летать на метле. Ничего же сложного». Вот пусть теперь отвечает за свои слова. Пусть учит.

Его фраза о беспорядке оказалась сильным преувеличением. Вероятно, когда-то эта комната служила детской, потому что кровать, стоявшая здесь, была немного меньше, чем в его комнате. Еще здесь были полки, почти полностью заставленные книгами. Оставшееся место занимали деревянные лошадки разных мастей и размеров, а на стене висела игрушечная рапира. Впрочем, может, не такая уж и игрушечная — Гермиона не разбиралась в оружии. На письменном столе лежала гора пергаментов и невскрытых конвертов. Внезапно Гермиона поняла, что именно этой комнатой он пользуется чаще, чем собственной. И как же разительно отличалась его детская от безликой «взрослой» спальни.

— Как здесь здорово! — не удержалась от возгласа Гермиона, разглядывая россыпь звезд на потолке.

В ответ он только недоверчиво фыркнул и, подняв с пола какую-то схему, принялся сворачивать пергамент. Гермиона успела увидеть, что это план здания.

— Что это? — спросила она, чтобы как-то заполнить тишину.

Его руки замерли, и девушка отвела взгляд от пергамента, посмотрев ему в лицо.

Он несколько мгновений смотрел на схему, а потом развернул ее на столе, прижав один край чернильницей.

— Это план имения Марисы… Моей тети. После авроров там остались руины. Я буду его восстанавливать.

Это прозвучало так по-взрослому, что Гермиона вновь почувствовала пропасть, разделявшую их. Ей никогда не дорасти до него. А потом в голову пришла другая мысль, заставив замереть. Однажды он сказал, что в имение его тети может попасть кто угодно, что там бывали и работники Министерства, и еще Мерлин знает кто.