Ступени любви

Делия нисколько не обиделась на то, что Чечилия обозвала её ведьмой, из чего мессир Амадео сделал вывод, что это прозвище для неё привычно. Она, спокойно обойдя ласкающуюся к Энрико Чечилию, приветствовала мессира Ормани, склонив коронованную головку в легком поклоне, похвалив недавний результат его охоты — великолепный кабан, просто Эриманфский Вепрь. «Он повторил только один подвиг Геракла или намерен воспроизвести все двенадцать?», любезно вопросила она главного ловчего. Мессир Северино улыбнулся и заметил, что не хотел бы только чистить авгиевы конюшни, а поохотиться всегда не прочь. Потом девица напомнила графу Феличиано его обещание пригласить музыкантов в воскресение, и Чентурионе тут же выразил готовность все сделать, как надо.

Заручившись этим обещанием, девица присела у камина, вынула из рабочего мешочка недоплетенное кружево. Едва Делия опустилась в кресло, Бьянка Крочиато демонстративно отодвинулась от синьорины ди Романо. Было очевидно, что девицы в ссоре, но если Делия держалась спокойно, то Бьянка кипела. Сама же Делия, снова смущая Амадео, бросила на него новый взгляд, в котором почему-то проступили боль и горечь.

Граф Феличиано, ничего не замечая, нежно ласкал руки и локоны Челестино, но тут мессир Амадео заметил, что игры Чечилии с Энрико совсем не безобидны для последнего: он обнимал левой рукой девицу, но правая была упрятала в прорезь застежки его дублета, дыхание Рико то и дело спирало и он незаметно переводил его, стараясь скрыть волнение. Волновался и Северино Ормани, точнее, как показалось Амадео, он был взбешен, но тоже силился скрыть гнев и волнение, хоть его беспокойство выражалось только в нервном жесте, которым он сжимал пояс.

Самому Лангирано показались странными и исступлённая нежность Феличиано к брату, и то, что граф не замечал слишком вольного поведения сестры с другом, хоть и не мог не понимать, что должен чувствовать Рико, на коленях которого белкой прыгала Чечилия. Но тут он поймал молниеносный взгляд Северино на сидящих у камина девиц — исполненный бешенства и боли, и вспомнил, что Бьянка Крочиато при входе не сочла нужным поприветствовать мессира Ормани и даже не кивнула ему. Или Северино гневается на Делию? Последняя мысль почему-то расстроила мессира Амадео. Но нет, он же вежливо ответил ей, вспомнил он.

Лангирано снова бросил взгляд на сестру епископа и снова удивился: на лице девицы было написано явное огорчение, почти нескрываемая печаль, Делия мрачно переводила взгляд с рукоделия на каминное пламя, и её красивая головка, похожая на цветок, горестно поникла. Лангирано подумал, что причина тому — ссора с подругой, но ведь девица вначале, казалось, была весела…

Амадео поднялся и проронил, что уже поздно.

— Что же, я пробуду здесь лето. Я надеюсь, что наша дружба поможет избежать ожидаемых опасностей. И если вы снабдите меня ключом от входа… — Он умолк, ибо Раймондо уже протягивал ему ключ и сообщил, что скоро непременно навестит его. Простился с ним и Ормани, на миг опустив глаза, а Рико Крочиато, прощаясь, тихо пробормотал, что скоро зайдет.

Мессир Лангирано кивнул.

Глава 6

Встреча со старыми друзьями оставила у Амадео впечатление болезненное и смутное. Он не заметил между ними вражды — привычные шуточки и подтрунивания Энрико, его пикировки с Северино, их препирательства с Феличиано были обычны. Излишне жёсткий, лишённый гибкости Северино всегда проваливался, как в болото, в капризного, поминутно меняющегося Крочиато, а излишне впечатлительный и тонко восприимчивый Феличиано равно тяготел к изменчивому Энрико и неподвижному Ормани. Монашествующий Раймондо привносил в их синклит дополнительную устойчивость и неотмирность. Амадео же всегда любил и понимал всех.

Но теперь судьба внесла в их дружную когорту нечто неожиданное и чреватое разложением. Сестра графа Чечилия, сестра Раймондо Делия и сестра Энрико Бьянка, как на зло, сформировались в красавиц, способных смутить покой любого мужчины. Любого…

При этом вертихвостка Чечилия, похоже, всерьёз взялась за Энрико. Но подлинно ли всерьёз? Он — всего-навсего сын богатого негоцианта из Флоренции, она же — даже не патрицианка, но титулованная аристократка. Он — на двенадцать лет старше и некрасив. Правда, в обаянии и уме ему никто не отказывает. Могла ли Чечилия влюбиться в него? Мог ли он полюбить её? Амадео никогда не делал о любви устойчивых умозаключений. Как можно пахать волну и строить на облаках? Он сотни раз сталкивался с причудливейшими метаморфозами любви. Чувства Энрико и Чечилии могли быть серьёзны — на это он поставил бы десять сольди. Ветреница Чечилия могла находить удовольствие в том, чтобы сводить с ума Крочиато — на это он поставил бы сто сольди. Какова возможность того, что Энрико на самом деле играет влюблённого и пытается влюбить в себя девицу? Один сольдо. Оба взаимно дразнят друг друга, просто шутят? Один сольдо.

Но непредсказуемость отношений этих двоих исходила в первую очередь из их личной прихотливости. Зато Северино был предсказуем — и в Чечилию влюбился бы едва ли. А между тем, выглядел он такой же больной овцой, как и Энрико. Белокурая Бьянка или черноволосая Стрега? Кто мог пленить его? Первая была безучастна и холодна к нему, вторая — прекрасно воспитана, мила и тактична — но также холодна, как и Бьянка. Но девицы, даже самые неопытные, в любви — превосходные стратеги и тактики. Кто учит кошку крутить хвостом перед котом? Кто учит горлицу вить гнездо? Кто учит девицу кокетничать? Даже премудрый Соломон не понимал пути корабля в море, пути орла в небе и пути девицы к мужскому сердцу… или, напротив, пути мужчины к девице? Амадео не помнил.

Однако кокетничали девицы с Северино, набивая себе цену, или подлинно были к нему равнодушны? Ормани был благородным и честным, но болезненно застенчивым, всегда прятавшим стыдливость под маской высокомерия. Разглядев первые качества, можно было простить всё остальное, но достаточно ли прозорливы юницы? И кого из двух девиц выбрал бы Северино? По манерам и внешности — Бьянку. По происхождению и роду — Делию.

Последняя показалась Лангирано особой необычной — в ней, совсем юной, не было ничего девичьего, но проступало нечто, что он обозначил бы как начало женское, правда, то была женственность не Юноны, но Гекаты — с таинством древних мистерий и загадками первозданной мудрости. Девица совсем не смущалась, была воспитана и весьма тактична, в чём Амадео не мог не увидеть проявление большого ума, ибо только умный понимает, что такое чужое самолюбие, уважает его и старается не задевать. Девица никого не задела. Но что тогда задело её саму? Ведь она была огорчена почти до слез.

Неужели все-таки Северино?

Размышляя таким образом Амадео добрался до дома, и оказавшись наконец в спальне, стянул с себя одежду и без сил рухнул на ложе. Он устал за этот долгий день. Глаза Амадео слипались, и вскоре он погрузился в подземелье сна, откуда неожиданно вынырнула свадебная процессия — звенели тимпаны и гусли, волоокие гречанки кружились в волнообразном, ритмичном и убаюкивающем танце. Он силился рассмотреть в толпе жениха и невесту, но ему мешал полог кровати, который тоже проступал во сне смутными очертаниями. Тут неожиданно музыка сменилась тихим напевом лютни, чьи-то руки бесстыдно обнажили его, и он ощутил на теле сладостный аромат лилейных и мирровых благовоний, что происходило — он не понимал, но на голову его уже был водружён зелёный венок из виноградных лоз, а у ложа стояла дева под белым покрывалом. Он пытался объяснить кому-то, что жених — не он, девица предназначена не ему, но она присела на ложе и открыла лицо, вынула из волос серебряные заколки, чёрные пряди волной упали и покрывало соскользнуло с округлых плеч. Теперь он ощутил яростное желание и сам протянул к ней руки. На него повеяло ароматом лимона, мёда и лавра, свежей весенней зелени и мирровых смол, словно он усладился вкусом драгоценнейших вин, голова шла кругом, пароксизм наслаждения утолил его жажду, и со словами «ты околдовала меня…», он пробудился.