Страница 4 из 33
Что такое революция: «локомотив истории» или катастрофа, нарушающая естественный порядок вещей? Закономерность или досадное стечение обстоятельств? Радикальный прорыв в будущее или маятник, резко качнувшийся в одну сторону, но в конце концов возвращающийся в исходное состояние равновесия? Сколько событий мировой истории можно считать революциями: сотни или единицы? Количество вопросов, не имеющих общепринятых ответов, можно множить и множить.
Революция начинает рассматриваться как специальный объект анализа только на рубеже XVIII–XIX столетий. Ни гражданская война в Англии, ни война за независимость в Северной Америке еще не воспринимались как самостоятельные феномены, отличные от многочисленных восстаний, гражданских войн и переворотов, каких было немало. Да и самого термина «революция» в его современном смысле до конца XVIII в. не существовало. Слово это обозначало нечто противоположное радикальному перевороту: со времен Коперника под «революцией» понимали устойчивое и неизменное движение, изменить которое не в силах смертного. Именно в этом смысле и использовал его придворный Людовика XVI, когда на вопрос короля «Это бунт?» ответил: «Нет, государь, это революция». (По-французски это однокоренные слова – соответственно revolte и revolution.) Непреодолимость революционных событий вскоре была продемонстрирована в полной мере. Однако слову «революция» был придан другой смысл – радикальные, как правило, насильственные преобразования, практически не контролируемые властью и сопровождающиеся частыми сменами правительства.
События конца XVIII в. во Франции с самого начала стали рассматриваться в контексте и в сравнении с английской и американской революциями. Немедленно началась полемика относительно соответствия действий французских революционеров опыту их английских предшественников. Именно этот сюжет становится отправной точкой знаменитой работы Эдмунда Бёрка «Размышления о революции во Франции» – первого опыта сравнительного анализа революций. Бёрк идеализировал опыт английской революции и на этой основе резко критиковал действия первых революционных французских правительств. Эту работу можно считать началом как теоретических исследований в данной области, так и появления «мифологии» революций, когда анализ реальной практики заменяется абстрактной моделью автора (чем, надо признать, грешили и многие последующие исследователи).
После завершения бурных революционных событий во Франции и наполеоновских войн опыт революций все более привлекает внимание исследователей и в какой-то мере входит в моду. Либеральные историки внимательно изучают события в Англии в середине и конце XVII в. (гражданскую войну и Славную революцию), а также недавние потрясения во Франции. Этому посвящены работы Ж. де Сталль, Ф. Гизо, А. де Токвиля, а также других историков и политических мыслителей. Они тщательно анализируют и сопоставляют события в Англии и во Франции, ищут причины схожести и различий двух революций.
Это была первая попытка формирования теории революции – анализа причин ее возникновения и роли в общественном развитии. Причем для большинства этих работ характерно позитивное отношение к революции. Именно у либеральных авторов того времени возникает сравнение революции с «локомотивом истории», которое потом будет прочно ассоциироваться с именем К. Маркса. И это неудивительно. Накопленный к тому времени опыт свидетельствовал скорее о способности революций ускорять благотворные перемены, чем о чудовищных издержках и жертвах. Для мыслителя первой половины XIX в. перед глазами был прежде всего опыт Англии и США, а ужасы французских событий еще могли интерпретироваться как нежелательные исключения из правил[6]. Ключевыми работами этого периода являются, несомненно, исследования Алексиса де Токвиля и Франсуа Гизо.
В книгах Токвиля «Старый порядок и революция» и «Демократия в Америке» исследуется опыт двух революций, их предпосылки и влияние на последующее развитие соответствующих стран. Важнейшая особенность его анализа французских событий состояла в том, что де Токвиль пытался доказать: Великая французская революция ничего принципиально не изменила в развитии французского общества, а лишь довела до конца те тенденции, которые и так осуществлял дореволюционный режим.
Иначе расставлены акценты в знаменитой книге Гизо, посвященной истории английской революции. Для него революция – это освобождение общества от оков старого режима, торжество конституционного порядка. Особенно интересно, что в лице Гизо мы впервые встречаем феномен, так сказать, «практикующего» исследователя революции: этот видный историк был активным деятелем революционных событий 1830 г. во Франции и занимал высокие правительственные посты в период июльской монархии (1830–1848). Для Гизо английская революция была источником опыта эволюционной трансформации страны в направлении либерализма и прогресса. А его знаменитый лозунг «Enrichez-vous» («Обогащайтесь!») ориентировал на эволюционную политическую трансформацию постреволюционного общества, урок которого давала Великобритания.
Наконец, уже в работах французских историков ставится вопрос о возможности использования революционного опыта прошлого для анализа и прогноза дальнейших событий во Франции. Как писал один их современник, «Тьер и затем Минье изображали ход французской революции в виде графика, на котором все основные этапы были предопределены этапами революционного процесса в Англии. С почти математической точностью они высчитывали те направления, по которым должны будут развиваться события [во Франции]» (цит. по Furet, 1988. Р. 308–309).
Другое направление исследований революции связано с социалистической традицией и в значительной мере берет начало у Карла Маркса. Феномен революции в теории марксизма играет совершенно особую роль. Ее понимание в изначальном смысле (как неотвратимости) здесь приобретает теоретическую завершенность. Революция оказывается не только неодолимым валом, которому не может противостоять правительство, допустившее ее возникновение. Революция здесь предопределяется самим ходом общественного развития, движением производительных сил и производственных отношений, результатом медленной, но неотвратимой работы «крота истории». Революции неизбежны, развитие и укрепление буржуазной системы отношений на самом деле лишь приближает социальную революцию.
Но что это будет за революция? Признание ее неизбежности требовало от социалистических авторов прогноза ее основных характеристик, делало актуальной задачу подготовки к революции, чтобы встретить ее, когда придется, во всеоружии. Естественно, в первую очередь для этого следовало изучать опыт революций прошлого, хотя нельзя было обойтись и без спекуляций футурологического толка. Значительную роль в исследовании характера революций будущего сыграли работы К. Маркса, Ф. Энгельса, К. Каутского, исследования французской революции Ж. Жореса и П. Кропоткина. К анализу опыта великих революций прошлого теперь добавилось изучение оборванных и незавершенных революций, прежде всего 1848 г. и Парижской коммуны во Франции, революции 1905 г. в России[7].
К началу XX в. анализ революции все более начинает носить утилитарный характер, когда революционную теорию активно стремятся превратить в революционную практику. На место общих рассуждений и детального исторического анализа приходят проблемы захвата почты, телефона, телеграфа, организации индивидуального террора и массовой крестьянской герильи, поиска союзников и уничтожения врагов. Ленин точно отразил настроение своей эпохи, когда заметил: «Приятнее и полезнее «опыт революции» проделывать, чем о нем писать» (ПСС. Т. 33. С. 120). Имена Ленина, Грамши, Мао Цзедуна стали ассоциироваться с теорией революции гораздо больше, чем Гизо и Токвиля.
После революции 1917 г. в России, по масштабу вполне сопоставимой с Великой французской, после мексиканской и китайской революций XX в., а также ряда других переворотов, претендовавших на то, чтобы считаться революциями, появляется значительный материал для теоретического изучения этого феномена, отличного от работ историков и революционеров. Сперва революции привлекают внимание психологов, которые пытаются объяснить этот феномен через «психологию толпы»[8]. Но уже с конца 1920-х годов они становятся предметом анализа специалистов по общественному развитию – политологов, социологов, политэкономов.
6
Некоторые авторы даже сравнивали восприятие революции в XIX в. с «новой религией»: «Новая религия утвердилась в XIX в. – религия борьбы, захватившая умы и души людей, щеголявшая достоинствами революционного террора. Подобные идеи получили широкое распространение в Европе…» (Martin, 1954. Р. 3).
7
И одновременно появились работы, ядовито критикующие, если не высмеивающие, революционный опыт. Наиболее ярким примером такого рода является книга Ипполита Тэна (Taine, 1978). Одной из последних по времени написания работ, рассматривающей в комплексе аргументы критиков революции как явления бессмысленные и вредные, следует считать книгу А. Хиршмана (Hirschman, 1991).
8
Наиболее ярким примером такого рода работ является «Психология толп» Постава Лебона, впервые опубликованная еще в 1895 г. и по своим социально-политическим настроениям вполне перекликающаяся с историей французской революции И. Тэна.