Страница 25 из 33
Мы уже отмечали, что в условиях отсталой страны, вступающей на путь модернизации, успешное развитие возможно при гораздо меньшем разрушении встроенных ограничителей, оставшихся от традиционного общества, гораздо более высокой степени государственного регулирования и менее существенной либерализации, чем в странах, которые начали модернизацию ранее. Однако это наследие прошлого обрело новый смысл в условиях кризиса саморегулирования рыночной экономики, требовавшего усиления государственного вмешательства в функционирование рыночных отношений. Собственно, тенденции, идущие как от традиционного, патриархального российского наследия, так и от противоречий современного и активно развивающегося промышленного сектора, пересеклись как раз на отрицании самоценности частой собственности и свободной конкуренции и утверждении доминирующей роли государства в экономике. И этот комплекс идей, имевших столь двойственную природу, нашел последовательное воплощение в идеологии и практических действиях партии большевиков.
Вот почему так сложно разделить в большевистской революции идеологию сил, борющихся за снятие ограничителей экономического развития, и идеологию самих «бунтующих ограничителей». Государственническая позиция большевиков была весьма близка отсталым, полупатриархальным слоям населения, привыкшим к патернализму и зависимости, не принимавшим ценностей индивидуалистического общества. Их мир – это так называемый архаичный социум, холистское общество, представляющее собой целостность, пирамиду, имеющую вертикальную структуру. Человек в ней – интегральная, невыделяемая часть социальной целостности (Вишневский, 1995. С. 216). Тим МакДаниэл приводит наблюдения фабричного инспектора, утверждавшего, что провинциальные рабочие на рубеже веков совершенно стихийно проповедовали государственный социализм, весьма близкий к приведенным выше представлениям. «Они думали, что владелец фабрики не имеет права закрыть ее, и если он плохо справляется со своими обязанностями, государство реквизирует фабрику. Они также придерживались ошибочного мнения, что работодатель обязан обеспечить работой и жильем все местное население. Более того, они полагали, что власти могут заставить хозяина фабрики поднять им зарплату, а прибыль использовать для строительства новых фабрик и создания рабочих мест» (McDaniel, 1991. Р. 126).
Однако подобные патриархальные представления перекликались с новейшими на тот период достижениями общественной мысли. Фактически те же позиции нашли отражение, например, в высказываниях весьма далекого от социалистических идей основателя американской автомобильной промышленности Генри Форда: «Нынешняя система не дает высшей меры производительности, ибо способствует расточительству во всех его видах; у множества людей она отнимает продукт их труда. Она лишена плана. Все зависит от степени планомерности и целесообразности» (Форд, 1989. С. 13). Идеал организованного, контролируемого «сверху» и управляемого на основе принципов рациональности и справедливости общества, столь популярный в тот период, полностью соответствовал воззрениям большевиков. И здесь нельзя не согласиться с мнением, что «коммунизм был насквозь современным в своей страстной убежденности, что хорошее общество может быть только обществом, тщательно организованным, рационально управляемым и полностью индустриализованным. Коммунизм был наиболее решительно настроенным, доведенным до крайности модернизмом; модернизмом упорядоченным, очищенным от всего хаотического, иррационального, спонтанного, непредсказуемого» (Bauman, 1993. Р. 13).
Итак, в силу чрезвычайно сложного переплетения различных противоречий и рассмотренной выше двойственности идеологии большевиков, характер революции 1917 г. не имеет простого объяснения. Очевидно, что по своим движущим силам она была в основном крестьянской, и это объединяет ее с другими революциями этапа модернизации, такими как французская и мексиканская. Что касается ее результатов, то здесь мы наблюдаем переплетение последствий, характерных для многих социальных революций этапа модернизации (ликвидация крупной земельной собственности и класса крупных земельных собственников как такового), с некоторыми характерными чертами фашистских революций в условиях зрелого индустриального общества (установление тоталитарного режима, подчинение интересов производства интересам государства).
Но даже по сравнению с этими последними степень государственного воздействия на экономику в результате большевистской революции оказалась гораздо более существенной: произошло тотальное огосударствление процессов производства и распределения, отношения частной собственности были фактически ликвидированы. Номенклатура – новый господствующий социальный слой, а по мнению многих, даже класс, не имевший формальных прав собственности, но сосредоточивший в своих руках все властные полномочия, – осуществляла фактическое распоряжение средствами производства. Очевидно, столь глубокое вмешательство государства в экономические процессы не было исторически неизбежным. Однако объективная база для этого была заложена сочетанием обострения противоречий догоняющей индустриализации под воздействием катастрофического разрушения производительных сил (что явилось результатом Первой мировой и гражданской войн) и кризисных процессов в рамках зрелого индустриализма.
Последствия большевистской революции для страны были двойственны и противоречивы. С одной стороны, в краткосрочной перспективе были сняты основные препятствия на пути форсированной индустриализации, в предельно сжатые сроки было создано современное промышленное производство. Экономический потенциал СССР оказался достаточным, чтобы выйти победителем в тяжелейшей войне с Германией в 1941–1945 гг. Можно спорить о том, удалось бы или нет решить стоявшие перед страной задачи без экстремальных мер сталинского периода, сопровождавшихся гигантскими человеческими жертвами. Но в любом случае нельзя не признать, что индустриальное развитие страны в это время было чрезвычайно успешным. СССР демонстрировал беспрецедентные темпы экономического роста и быстро сокращал разрыв с развитыми странами, переживавшими серьезнейшие экономические трудности.
С другой стороны, задачи форсированной индустриализации решались методами, которые позволяли ускорить экономическое развитие страны лишь на определенном, достаточно ограниченном этапе, и в то же время они создавали труднопреодолимые преграды на пути дальнейшего прогресса и обладали чрезвычайно ограниченным адаптационным потенциалом. В результате не были созданы основы ни для долговременного роста, ни для устойчивого эволюционного развития. С изменением условий экономического прогресса, с накоплением предпосылок кризиса ранней постмодернизации перед советским обществом встали новые проблемы. И адаптация к ним в рамках тех ограничителей, которые возникли в результате большевистской революции, оказалась невозможной. В стране стали вызревать предпосылки нового революционного катаклизма.
Глава 3
Предпосылки революции в СССР
3.1. Советская система и противоречия ранней постмодернизации
Представление о революционных событиях в России и других странах советского блока как о реакции на новые вызовы времени, порожденные процессами постиндустриализации и постмодернизации, можно встретить в работах как российских, так и зарубежных аналитиков. В той или иной форме речь идет о том, что «командная социалистическая экономика рухнула, когда столкнулась с обусловленной внешними факторами необходимостью осуществить… скачок на более высокий технологический уровень, к информационно-компьютерным технологиям» (Rosser, Rosser, 1997. Р. 221).
Бауман, одним из первых включивший в научный оборот термин «постмодернизационная революция» (post-modern revolution), так характеризует формирование ее предпосылок: «В своем практическом воплощении коммунизм был системой, довольно односторонне приспособленной к решению задач мобилизации социальных и природных ресурсов для модернизации, как она виделась в XIX в. – модернизации и изобилия на базе паровой энергии и чугуна. На этом поле коммунизм, во всяком случае по его собственному убеждению, мог конкурировать с капитализмом, но лишь с капитализмом, стремящимся к тем же целям. А вот на что коммунизм