Страница 20 из 33
Пока еще совершенно недостаточно материала, чтобы полностью охарактеризовать временные границы и характер протекания кризиса ранней постмодернизации. До сих пор наиболее яркими его проявлениями были экономические кризисы середины 70-х и начала 80-х годов, когда противоречия ранней постмодернизации обострились под воздействием резкого роста цен на энергоносители, а также финансовые потрясения конца 90-х годов. Эти экономические катаклизмы пока что не привели к столь жесткой синхронизации кризиса ранней постмодернизации, как это было в условиях кризиса зрелого индустриализма. Процесс оказался более сложным.
С одной стороны, в то время как в развитых странах развивались процессы постиндустриализации, развивающиеся страны находились под давлением противоречивых тенденций. Многим из тех, кто завершил индустриализацию либо продвинулся достаточно далеко по этому пути, удалось повысить свою роль на международных рынках промышленных товаров. Тем самым в них еще не исчерпан потенциал индустриализма. Рост мировых цен на энергоносители также по-разному затронул различные группы стран в зависимости от того, являлись ли они экспортерами или импортерами энергоресурсов на мировом рынке.
С другой стороны, повышение роли информационных технологий носит глобальный характер, с усилением общемировых интеграционных процессов к этой тенденции должны приспосабливаться страны разного уровня развития. И здесь легко проследить связь так называемой третьей волны демократизации, которая, согласно С. Хантингтону, началась с 1974 г., с кризисом ранней постмодернизации. Исследователи постиндустриальных обществ отмечали, что возможности, предоставляемые информационными технологиями, в полной мере будут реализованы лишь в демократических странах, приверженных принципам свободы информации (Дайзард, 1986. С. 347). С 1973 по 1990 г. число демократических государств в мире возросло примерно с 25 до 45 % (Huntington, 1991. Р. 26). Причем третья волна демократизации носила ярко выраженный либерализационный характер. «Отличительной особенностью этой волны, начавшейся в странах Южной Европы и затем последовательно распространившейся в Латинской Америке, Африке, Южной и Юго-Восточной Азии, Восточной и Центральной Европе, является тесная взаимосвязь и взаимообусловленность политических и экономических реформ, одновременные становление демократических институтов и либерализация экономики, переход к рыночным механизмам как основному регулятору экономической деятельности» (Ворожейкина, 1997. С. 96).
Можно предположить, что наложение кризиса ранней модернизации на кризис ранней постмодернизации не вызовет столь тяжелых последствий, как в случае совпадения модернизационных процессов с кризисом зрелого индустриализма. В странах, всерьез приступивших к индустриализации в последние несколько десятилетий, возможен более сбалансированный и децентрализованный подход к этому процессу – при меньшей роли государства и большей опоре на частный капитал, в том числе и иностранные инвестиции, которые, в отличие от конца XIX – начала XX в., не влекут за собой столь разрушительные социальные последствия. Кроме того, эти страны с самого начала не заинтересованы в импортозамещающей индустриализации, их цель – органично включиться в международное разделение труда. Пока еще в этой области не накоплен достаточный опыт для широких обобщений, но пример Китая показывает, что теперь индустриализация отсталых стран может протекать менее конфликтно и более органично, чем на рубеже XIX–XX вв. – в условиях высокомонополизированного хозяйства и агрессивной политики крупных империалистических государств.
Что касается стран, завершивших процесс индустриализации на более ранних стадиях, то здесь адаптация происходит с разной степенью конфликтности и радикальности. Процессы приспособления осуществляются на различных уровнях. Все большее распространение получают возникающие вне формальных иерархий связи между людьми, объединенными общими целями и интересами (сети)[58]. Корпорации ищут возможности более активно использовать творческий потенциал своих работников, стремятся к децентрализации процесса принятия решений, к повышению гибкости собственной деятельности. Однако опыт показал, что локальные изменения далеко не всегда могут в полной мере обеспечить необходимую адаптацию. На повестку дня встали существенные преобразования государственной политики.
В 1980-е годы практически все развитые и многие развивающиеся страны прошли через серию глубоких и болезненных реформ, связанных с уменьшением прямого государственного вмешательства в экономику, с разгосударствлением и дерегулированием. Эти преобразования происходили на фоне возрождения неолиберальной идеологии, подчеркивающей преимущества частной собственности, свободного рынка и конкуренции в противовес государственному вмешательству и регулированию (табл. 2.4). При этом реформы Р. Рейгана в США и М. Тэтчер в Великобритании были настолько радикальны, что в ряде исследований приравниваются к революциям (что, конечно же, недостаточно правомерно) (Adonis, Harnes, 1994; Jenkins, 1987). В 90-е годы необходимость адаптации системы государственного регулирования почувствовали и страны Юго-Восточной Азии.
Тяжело приспосабливаются к новым постиндустриальным реалиям страны импортозамещающей индустриализации. «Созданный в годы форсированной индустриализации и ориентированный, главным образом, на внутреннее потребление, сектор крупного промышленного производства оказался неконкурентоспособным в условиях открытия экономики, которое неизбежно вело, хотя и в разной степени, к деиндустриализации и связанным с ней тяжелым социальным проблемам» (Ворожейкина, 1997. С. 97). Преодоление связанных с подобным подходом ограничителей обычно сопровождается длительным периодом экономической и политической нестабильности, неоднократными мучительными попытками реформ «сверху» либерализационной и стабилизационной направленности, а в отдельных случаях даже политическими революциями.
Что касается государств Юго-Восточной Азии, то глубокий финансовый кризис, начавшийся в этом регионе летом 1997 г., также связан со сложностями адаптации к постиндустриальным вызовам. Сложившаяся в результате быстрого послевоенного развития хозяйственно-политическая система этих стран совмещала в себе черты индустриальной цивилизации и ориентацию на производство продукции и услуг постиндустриального характера. Здесь господствовали – и экономически, и политически – крупные финансово-промышленные конгломераты, тесно сращенные с государством. Эта связь формировала ситуацию, во многом аналогичную централизованно управляемым индустриальным экономикам: государство в конечном счете брало на себя ответственность за эффективность решений, принимаемых руководством фирм[59]. Финансовый сектор играл подчиненную роль по отношению к индустриальным проектам и был предназначен прежде всего для обслуживания их интересов. Внутренний рынок был закрыт или почти закрыт для иностранных товаров, преимущество отдавалось привлечению иностранного капитала, причем в первую очередь портфельного. Малый бизнес, весьма развитый количественно, в отсутствие реальной демократии практически не имел политического влияния, социальные гарантии были минимальны. Словом, успехи стран, которых принято относить к «азиатским тиграм», во многом были связаны с использованием преимуществ и специфических характеристик определенного этапа социально-экономического развития – индустриализма. Некоторые специалисты даже проводили параллели между источниками роста в «азиатских тиграх» и в СССР времен первых пятилеток (указывая еще до начала азиатского кризиса на их историческую ограниченность)[60].
Таблица 2.4
Некоторые социально-политические события кризиса ранней постмодернизации
58
«Попросту говоря, сети – это люди, общающиеся друг с другом… Сети существуют для оказания помощи, для обмена информацией, для изменения общества, для улучшения производительности и производственной среды, чтобы делиться ресурсами. Они приспособлены для более быстрой, более персонифицированной и более энергоэффективной передачи информации, чем любые другие известные нам способы» (Naisbitt, 1984. Р. 215).
59
Характеризуя взаимоотношения государства и фирмы, К. Лингл писал, что «вознаграждение обычно попадает в частные руки, тогда как потери покрываются за счет налогоплательщиков» (Lingle, 1998. Р. 3).
60
«Представляется, что подъем в Азии, так же как и в Советском Союзе эпохи быстрого роста, обеспечивался чрезвычайным увеличением факторов производства, таких как труд и капитал, а не увеличением эффективности» (Kragman, 1997. Р. 175).