Страница 11 из 33
Общества в предреволюционный период уже достаточно далеки от своего традиционного, патриархального состояния, и традиционные отношения в них существенно размыты. Для нас же существенно, что процесс размывания резко ускоряется в десятилетия, непосредственно предшествующие революции. Характеристику ситуации в Германии перед революцией 1848 г., данную Кнутом Борчардом, можно отнести к любой предреволюционной стране: «Быстрая смена владельцев состояний, чередование взлетов и падений помогли расшатать и ослабить традиционную структуру экономики. Немногих не затронуло перераспределение экономических возможностей, недвижимости и денежных средств. Все это ослабило вес традиций и привычек» (Borchardt, 1973. Р. 94).
Однако этот динамичный процесс наталкивался на традиционные социальные рамки и барьеры, не позволяющие привести стратификацию по статусу и доступу к власти в соответствие с новым распределением богатства. Хотя, как уже было отмечено выше, социальная мобильность не была полностью блокирована. Под давлением новых обстоятельств традиционная система постепенно трансформировалась, однако не отмирала полностью, – старые и новые элементы в ней сосуществовали и вступали в непримиримое противоречие. Наложение новой стратификации, возникшей в результате экономического развития, на традиционную статусную систему приводит к возникновению специфического феномена – предреволюционной фрагментации общества[32]. Фрагментация – это результат давления новых процессов, порождаемых экономическим ростом (более широко – динамичными экономическими изменениями), на встроенные ограничители в социальной структуре.
В предреволюционном обществе фрагментация охватывает как элитные слои, так и народные массы в целом. Происходит обострение межгрупповых и внутригрупповых противоречий. Тем самым фрагментация резко усложняет систему экономических и социальных интересов, делая ее чрезвычайно раздробленной и конфликтной, не позволяя формировать устойчивые социальные коалиции.
Основные процессы, приводящие к фрагментации общества в предреволюционный период, можно охарактеризовать следующим образом. Во-первых, происходит накопление богатства в руках новых экономически активных слоев, тогда как по меньшей мере часть традиционной знати испытывает серьезные экономические трудности. В результате усиливается расхождение между накоплением богатства, с одной стороны, и статусом и доступом к власти, с другой. Часть новой экономической элиты находит способы проникнуть в ряды высших сословий, усиливая противоречия в рядах знати и воздействуя на эволюцию ее интересов. Для другой части (так называемых маргинальных элит) преимущества и привилегии правящей элиты остаются недоступными, что ставит под угрозу стабильность сложившейся системы.
Во-вторых, меняются роль и экономические функции традиционных социальных слоев. Среди крестьянства усиливается социальное расслоение, в результате интересы его зажиточной и бедной частей все более расходятся[33]. Втягивающиеся в рыночные отношения лендлорды[34] уже не стремятся сохранять патриархальные отношения со своими крестьянами, выступать их защитниками, помогать им в трудные времена[35]. В то же время они все менее склонны оставаться послушными подданными своего сюзерена. Система вертикальной взаимозависимости постепенно начинает заменяться горизонтальными связями.
Эти процессы приводили к многообразным напряжениям и конфликтам в элите. С одной стороны, нарастало давление со стороны тех социальных слоев, реальная роль которых в обществе не соответствовала их формальному статусу. С другой стороны, углублялся кризис внутри господствующего социального слоя, разделенного на множество групп и кланов, уже не способного объединиться вокруг общих интересов[36]. Причем эта фрагментация часто происходила не по традиционным линиям раздела, отражавшим структуру старой элиты: аристократия – джентри, дворянство шпаги – дворянство мантии. Экономическое развитие по-разному воздействовало на представителей одного и того же слоя социальной иерархии, делая их интересы различными, а иногда и противоположными. Многие исследователи отмечают, что для предреволюционных обществ характерна парадоксальная ситуация, когда противоречия внутри отдельных классов и социальных слоев по степени остроты могут существенно превосходить противоречия между различными классами и слоями (Hill, 1962; Chaussinand-Nogaret, 1976).
Известная дискуссия о том, происходило ли возвышение джентри и разорение старой аристократии в предреволюционной Англии, так и не дала окончательного ответа на этот вопрос, однако со всей очевидностью показала, что в среде и тех, и других проходило активное имущественное расслоение и дифференциация подходов к методам ведения хозяйства. «Инфляционное столетие перед 1640 г. было гигантским водоразделом, – отмечал Кристофер Хилл, – когда во всех слоях общества происходило экономическое размежевание. Некоторые йомены возвысились до положения джентри, другие, напротив, опустились. Одни пэры накопили огромные состояния, другие оказались на грани банкротства» (Hill, 1958. Р. 8). При этом часть высшей аристократии принимала непосредственное участие в предпринимательской деятельности[37]. В предреволюционной Франции знать также активно втягивалась в коммерцию[38], тогда как провинциальное дворянство в большинстве своем оставалось консервативной силой, заинтересованной в сохранении традиционных отношений.
Во многом аналогичные явления характерны и для России начала XX в. В целом класс землевладельцев с трудом приспосабливался к процессам модернизации, его упадок все более усиливался, особенно после революции 1905 г. Однако были и исключения: в Западной Украине, например, помещики вполне успешно осуществляли коммерциализацию сельского хозяйства (McDaniel, 1991. Р. 152–156). Единство интересов земельной аристократии размывалось и тем, что ее представители все более активно втягивались в промышленную деятельность. На рубеже веков 82 из 102 крупнейших землевладельцев были полными или частичными собственниками 500 промышленных предприятий. Из 1482 акционерных обществ, обследованных в 1901–1902 гг., не менее чем в 800 руководящие посты занимали потомственные дворяне (Munting, 1996. Р. 339).
Таким образом, накануне революции в элите наблюдаются сильные дезинтеграционные процессы, и верхние слои общества превращаются в сложную мозаику социальных групп с разнообразными и противоречивыми интересами: экономически сильные социальные группы, не имеющие доступа в элиту; «новички», не до конца признанные традиционной элитой, но, в свою очередь, стремящиеся не допустить ее дальнейшего расширения; преуспевающая часть традиционной элиты; разоряющаяся часть традиционной элиты и т. п. При этом часть старой аристократии, активно втягивающаяся в коммерческую деятельность, может иметь много общих экономических интересов с предпринимателями из непривилегированной части общества[39], однако их объединению препятствуют традиционные сословные перегородки.
Перераспределение богатства – лишь один из факторов, обостряющих отношения в рамках элиты. Существенное влияние оказывают постепенная трансформация механизмов государственного управления, а также усиливающаяся в результате роста населения конкуренция за привилегии и государственные должности. Важно подчеркнуть, что эти конфликты носят не просто межличностный или межклановый характер. В рамках элиты формируется сложная система противоречивых экономических, политических и социальных интересов, причем применительно к различным проблемам внутриэлитные группировки могут иметь разную конфигурацию.
32
Хотя и фрагментацию общества, и экономические изменения часто относят к причинам революций, их взаимосвязь прослеживают крайне редко. С этой точки зрения большой интерес представляет анализ предпосылок революции А. Фельдманом. Исходной базой фрагментации, по его мнению, выступает дифференциация в статусных системах, связанная с процессом индустриализации. В результате этого процесса «более или менее взаимосвязанные и относительно совпадающие социальные системы постепенно трансформировались в систему, которая содержит множество отдельных и функционально обособленных подсистем» (Feldman, 1964. Р. 119). Различные статусные системы вступают в чрезвычайно сложные взаимоотношения между собой, поскольку, с одной стороны, «вновь образованные системы произошли в результате напряжения и конфликта, а с другой стороны, «дифференцированные системы пересекаются и проникают друг в друга». Для обществ в этой ситуации характерно пересечение различных, внутренне непротиворечивых, но вступающих между собой в конфликт систем распределения социальных статусов. В результате «обществам, подвергнутым фрагментации, в большой степени присущи неустойчивость среди индивидуумов и неопределенность при сопоставлении индивидуумов и групп». По мнению автора, «всеобщий процесс фрагментации способствует созданию предпосылок социальной революции».
33
Примечательно, что применительно к России этот процесс был исследован В.И. Лениным в одной из его первых экономических работ «Развитие капитализма в России» (Ленин. ПСС. T. 3).
34
В разных странах реакция землевладельцев на расширение сферы рыночных отношений могла быть различной. Так, в Англии в ходе огораживаний происходило разрушение традиционно сложившегося баланса прав и обычаев. Во Франции же, напротив, повышение доходности сельского хозяйства во многом осуществлялось благодаря возрождению давно забытых феодальных поборов и повинностей. Противоречивость этого процесса дала толчок к дискуссии о том, как трактовать суть происходившего в предреволюционные годы в сельском хозяйстве Франции: как ретроградную по своей сути «сеньориальную реакцию» либо как «сеньориальную модернизацию» – адекватный коммерческий ответ на расширение возможностей выгодно продавать хлеб и другие сельскохозяйственные продукты. На самом деле подобная противоречивость вполне характерна для переходной эпохи, в которой старое и новое сосуществует и тесно переплетается между собой.
35
Как отмечал Токвиль, в XIV в. «крестьянин был более угнетен, но он получал больше помощи. И хотя дворянство подчас обращалось с ним жестоко, оно никогда не бросало его на произвол судьбы», тогда как в предреволюционное время «особенно в голодные годы было отчетливо заметно, что узы покровительства и зависимости, связывавшие некогда крупного земельного собственника и крестьянина, ослабели или порвались» (Токвиль, 1997. С. 101, 107). Применительно к предреволюционной Англии также отмечалось «ослабление связей между лордом и крестьянином» (Wallerstein, 1974. Р. 259).
36
Ф. Фюре отмечал применительно к французской революции: «Эти два феномена – с одной стороны, мощный натиск буржуазии, стремящейся втиснуться на это все более перенаселенное и, возможно, потому все более ограничивающее доступ пространство (имеется в виду аристократическое сословие. – Авт.), и, с другой стороны, внутри этого пространства – конфликт между различными группами знати – отнюдь не противоречат, но взаимодополняют друг друга» (Furet, 1981. Р. 107–108).
37
«Важность аристократии в этот период определяется прежде всего ее стремлением поддерживать и финансировать новые предприятия, которые считались рискованными и, следовательно, не способными обеспечить себе поддержку со стороны более осторожных социальных групп. Поскольку крупномасштабная угледобыча и металлургические отрасли в период Тюдоров были еще новшеством, аристократы взяли в свои руки их развитие. Океаническая торговля и исследования также были новшествами – и здесь аристократы играли видную роль» (Stone, 1957. Р. 61).
38
Высшая аристократия с начала XVIII в. активно участвовала в формировании банковских институтов, а также в первом этапе индустриализации. Так, одна из крупнейших прядильных фабрик в дореволюционный период принадлежала герцогу Орлеанскому (Fohlen, 1973. Р. 32, 64). По утверждению Г. Шоссинан-Ногаре, «дворянство представляло наиболее новаторское, наиболее динамичное, наиболее передовое течение в предпринимательстве» (Chaussinand-Nogaret, 1985. Р. 123). Дворянам принадлежали крупные капиталистические предприятия в самых передовых отраслях: хлопчатобумажной промышленности и металлургии.
39
«Аристократ, свободный от феодального обязательства защищать крепостного, предоставлять ему скот, кормить в трудные времена, а также поддерживать крестьянское землепользование, стал сельскохозяйственным предпринимателем. Он повысил эффективность, увеличил производство, снизил затраты и стал поглощать своих более слабых конкурентов» (Hamerow, 1958. Р. 47).