Страница 10 из 33
Центральный фактор, вызывающий высокую раздробленность общественных сил и интересов, – это длительное и бурное (по меркам своего времени) экономическое развитие в предреволюционный период, сопровождающееся началом экономического роста и значительными структурными сдвигами. Подобные процессы характерны практически для всех стран, переживших полномасштабные революции. Во Франции активное преобразование сельского хозяйства начинается со второй половины XVIII в.[25], а период с 1760 по 1790 г. характеризуется успешным промышленным развитием на основе заимствования английского опыта, что обычно рассматривается как первая фаза промышленной революции (Fohlen, 1973. Р. 68–69). Хорошо известны периоды активного роста и индустриального развития в конце 30-х – первой половине 40-х годов XIX в. в Германии, а также на рубеже XIX–XX вв. и в период между революцией 1905 г. и началом Первой мировой войны в России. Сложнее обстоит дело с английской революцией, где информационная база для комплексного анализа предреволюционного периода достаточно ограничена. Но и здесь некоторые исследователи, в первую очередь Джон Неф, относят раннюю стадию промышленной революции к предреволюционному времени[26]. По его мнению, с середины XVI в. и до начала гражданской войны в Англии наблюдался быстрый промышленный рост в ряде отраслей, в том числе резкое увеличение добычи угля.
Если обратиться к неевропейским революциям, то эти тенденции просматриваются еще более явно. Предреволюционные режимы проводили здесь сознательную политику активной индустриализации и ломки традиционных структур, опираясь в первую очередь на широкое привлечение иностранного капитала. Так, темпы роста ВНП в Мексике между 1884 и 1900 гг. составляли 8 % годовых, при этом активно развивалось железнодорожное строительство, добыча полезных ископаемых, легкая промышленность, производство сельскохозяйственной продукции на экспорт (Bethell, 1986. Р. 28–29). В Иране, где предреволюционный период совпал с нефтяным бумом, происходили еще более серьезные сдвиги, ВНП, особенно в период сверхдоходов от экспорта нефти, рос чрезвычайно высокими темпами: 1962–1970 гг. – 8 %; 1972–1973 гг. – 14; 1973–1974 гг. – 30 % в год. Доля городского населения увеличилась примерно с 28 % в 1950 г. до 47 % в 1976 г. За 20 лет доля крестьян и сельскохозяйственных рабочих в общей численности занятых уменьшилась с 60 почти до 30 % (McDaniel, 1991. Р. 82, 131). Более подробно феномен предреволюционного экономического роста проанализирован в главе 7, специально посвященной характерным для революций экономическим процессам.
В период, непосредственно предшествующий революции, бурное развитие обычно сменяется острым кризисом и хозяйственным упадком, наступающим либо из-за сильных неурожаев, либо из-за неблагоприятной конъюнктуры международной торговли, либо, наконец, из-за неудач политического и военного характера. В условиях, когда общество и государство не способны адаптироваться к новым тенденциям, порождавшимся предшествующим динамичным развитием, последствия циклических по своей природе негативных процессов оказываются еще более тяжелыми. Так, необходимость поставлять продукты питания в быстро растущие города обостряла для крестьян последствия неурожаев. Касаясь проблемы снабжения французских городов хлебом, Б. Мур отмечал, что «отток (хлеба. – Авт.) в несколько больших городов ощущался в первую очередь во время его нехватки и становился разрушительным фактором» (Moore, 1966. Р. 45)[27]. А вот что пишет Джон М. Харт о причинах длительного и катастрофического по своим последствиям голода, непосредственно предшествовавшего мексиканской революции: «Сельское хозяйство Мексики было уязвимо, поскольку правительство не смогло направить достаточно средств на ирригацию, а крестьяне-производители основных видов продовольствия вытеснялись ориентированными на экспорт, коммерциализированными сельскохозяйственными предприятиями» (Hart, 1987. Р. 165). Действия все более запутывающейся в противоречиях власти усиливали негативные хозяйственные процессы. Так, неблагоприятные тенденции в английской промышленности предреволюционного времени во многом объясняются перешедшей все возможные границы продажей монопольных прав при Карле I и неадекватной внешней политикой режима (Косминский и Левицкий, 1941. Т. 1. С. 100–101).
Исследователи неоднократно подчеркивали связь экономического роста, экономического развития в целом с вызреванием предпосылок революции. М. Олсон, например, рассматривал быстрый экономический рост как «основную силу, ведущую к революции и нестабильности», как «огромную дестабилизирующую силу» (Olson, 1997. Р. 216). Многие отмечали и роль кризиса, непосредственно предшествующего началу революции. Однако механизм воздействия экономической динамики на обострение ситуации трактовался по-разному.
Марксистская теория делала упор в первую очередь на вызревание предпосылок нового, капиталистического общества, на появление буржуазии как класса, экономически значимого, но лишенного социальных и политических прав[28]. Противостояние этого нового класса и традиционной, препятствующей изменениям аристократии, которая господствует в обществе, пользуясь поддержкой старого режима, и приводит в конечном счете к революционному взрыву. Однако представителям так называемой ревизионистской школы[29]удалось доказать, что в предреволюционных обществах средние (буржуазные) слои не были непосредственно вовлечены в промышленную, предпринимательскую деятельность, и потому их нельзя рассматривать как зародыш капитализма. К тому же для представителей буржуазии путь «наверх» был закрыт далеко не всегда. Приобретение земельной собственности либо государственных должностей, браки между представителями различных слоев и сословий позволяли преодолевать барьеры «вертикальной мобильности»[30]. Политика предреволюционных режимов, как мы уже упоминали, также не всегда отличалась консерватизмом.
Другие исследователи, полагавшие, что «политическая стабильность или нестабильность в конечном счете зависят от состояния умов, от настроения в обществе» (Davies, 1997а. Р. 136), усматривали вызревание предпосылок революции в массовой психологии: продолжительный период экономического развития формировал завышенные ожидания, а последующий резкий спад вызывал у людей вполне понятное разочарование[31]. Однако и это объяснение не вполне убедительно. Как справедливо отмечала Теда Скочпол, ни одна успешная революция не была осуществлена мобилизующим массы революционным движением. Для того, чтобы революционный авангард мог возглавить разочарованные массы, в обществе должен созреть революционный кризис (Skocpol, 1979. Р. 16–18). Возникновение этого кризиса, в первую очередь проявляющегося в кризисе государства, по-прежнему требует специального объяснения.
Между тем непосредственная связь экономических изменений с вызреванием предпосылок революции все-таки существует, но она проявляется не столь прямолинейно, как это трактуют рассмотренные выше подходы. Чтобы понять существующие здесь взаимозависимости, более подробно проследим воздействие экономических изменений на социальную структуру предреволюционных обществ.
Совершенно очевидно, что экономическая динамика оказывала глубокое воздействие на социальную ситуацию, все дальше уводя ее от устойчивости, характерной для традиционных систем. Последние характеризуются стабильной, сцементированной вертикальными связями социальной структурой, в которой различные типы социальной стратификации не вступают в противоречие друг с другом, а положение и доходы каждого социального слоя отвечают его функциям. Это делает систему устойчивой и оправдывает ее существование в глазах не только элиты, но и народных масс. Начало динамичного экономического развития кардинально меняет ситуацию. Подрываются основы традиционной социальной структуры, происходит масштабное перераспределение богатства, возникают новые экономически значимые социальные силы.
25
Аграрная революция во Франции датируется 1750–1770 гг. (Cipolla, 1973. Р. 470).
26
Характеризуя причины английской революции, Дж. Неф отмечал: «Если бы не возросшее напряжение в обществе в результате ранней промышленной революции, соглашение о новом общественном устройстве могло бы быть достигнуто… иным путем, без бряцания оружием» (Nef, 1940. Р. 151).
27
Описывая способы снабжения французских городов в этих условиях, К.П. Добролюбский отмечал: «При старом порядке во время голодных годов абсолютная власть прибегала к запрещению вывоза хлеба за границу, к усилению снабжения городов, особенно Парижа, за счет голодающих провинций (как, например, за счет Шампани во время голода 1709 г.), к созданию запасных хлебных складов, к регламентации хлебной торговли, к принудительной продаже и даже к таксации зерна» (Добролюбский, 1930. С. 14).
28
Подобный подход был характерен не только для марксистов. Мансур Олсон описывал этот процесс следующим образом: «Тот факт, что кто-то получит в результате экономического роста непропорционально много, знаменует собой новое распределение экономической власти. Но при этом (почти по Марксу) возникает «противоречие» между новым распределением экономического влияния и прежним распределением общественного статуса и политической силы» (Olson, 1997. Р. 217).
29
«Ревизионистская» школа объединяет историков, которые на основе исследования конкретных революций поставили под сомнение основные принципы марксистского подхода к этой проблеме, в том числе о революции как механизме общественного прогресса, о закономерности и неизбежности революций, о роли классовой борьбы в революции и т. п. К наиболее видным представителям этого направления относят Б. Рассела, Х.Р. Тревор-Ропера, Ф. Фюре, Д. Рише.
30
В течение XVIII в. во Франции дворянское звание приобрело 6500 семей. По подсчетам Г. Шоссинан-Ногаре, это составило четверть всего дворянского населения королевства (Chaussinand-Nogaret, 1985. Р. 28).
31
«В большинстве случаев революции происходят, когда длительный период поступательного экономического и социального развития сменяется коротким периодом резкого спада. На первом этапе решающее воздействие на умы людей данного общества неизбежно оказывает ожидание возможности и впредь удовлетворять растущие потребности. На втором этапе, когда реальность расходится с ожиданиями, на смену приходит чувство тревоги и разочарования» (Davies, 1997а. Р. 136).