Страница 8 из 19
Этот конфликт резко усугубился после того, как в 1990 г. прошли выборы в республиканские верховные советы. Проведенные на альтернативной основе, они дали субъектам Союза более или менее легитимные институты власти – как законодательной, так и исполнительной. Верховные советы приступили к законотворческой деятельности, которая дала мощный импульс процессу разъединения хозяйственного законодательства участников федерации. Одновременно союзные республики предприняли шаги по формированию собственной бюджетной системы и установлению жесткого контроля за отчислениями в союзный бюджет. Принципиальным моментом явилось здесь вступление на путь сепаратизма России, принявшей в июне 1990 г. Декларацию о суверенитете.
Процесс суверенизации союзных республик стал внешней формой проявления глубинного конфликта перераспределения власти в условиях сосуществования различных ее (власти) субъектов. Конституция СССР не давала четкого определения полномочий политических институтов, поскольку реально власть концентрировалась в вертикали партийных органов. С ликвидацией этой вертикали и ослаблением союзного центра возникла ситуация институциональной неопределенности. Полномочия объективно перераспределялись в пользу союзных республик. И этот процесс протекал, естественно, в форме острой борьбы – как институциональной (между органами власти разных уровней), так и личностной.
В результате борьбы за власть быстро произошло изменение «весовых соотношений» политических и экономических проблем. Политические факторы и аргументы заняли абсолютно доминирующее положение, а соображения экономической целесообразности отошли на задний план. Экономические процессы стали заложниками политических решений, а экономическая политика формировалась как результат политического противостояния.
Наиболее наглядно все это проявилось в противоборстве между органами власти России и СССР. Так, в условиях быстрого роста дефицита государственного бюджета Правительство СССР осенью 1990 г. предоставляет госпредприятиям определенную свободу ценообразования (в пределах 50-100 % прейскурантной цены), что оборачивается немедленным снижением налоговых поступлений, поскольку одной из основных статей дохода госбюджета был тогда налог с оборота как фиксированная сумма в цене на конкретный вид продукции. Увеличение цены предприятием вело к соответствующему снижению заключенного в ценах налога с оборота.
Одновременно начинается налоговая дуэль: руководители России и СССР, стремясь заручиться политической поддержкой трудовых коллективов, последовательно принимают решения о снижении ставки налога на прибыль – разумеется, в одном случае для тех предприятий, кто готов перейти под юрисдикцию России, а в другом – для тех, кто остался в союзном ведении.
Аналогичные примеры были характерны и для сельского хозяйства. Осенью 1990 г. Совет Министров СССР принимает решение о повышении закупочных цен, что в ситуации растущего дефицита промышленных товаров лишь дестимулировало сельхозпроизводителей продавать свою продукцию. Правительство же России, желая опередить политического конкурента, вводит соответствующие цены раньше, чем это предполагали сделать в СССР. Естественно, это внесло заметный «вклад» в ухудшение продовольственной ситуации.
На протяжении 1990 – начала 1991 гг. происходило также и своеобразное «перетягивание каната» по вопросу о том, кто возьмет на себя ответственность за непопулярное решение о пересмотре розничных цен. Союзное правительство после неудачной попытки Н.И. Рыжкова решить проблему «демократическим путем» стремилось к принятию совместного решения с субъектами федерации, на что последние идти отказывались. (Особо складывалась ситуация в Балтии.)
В ряде республик начинается разработка собственных экономических программ, альтернативных концепциям и заявлениям союзного правительства. Одобренная российским Верховным Советом программа «500 дней» явилась лишь одним, хотя и наиболее ярким, эпизодом «войны программ», которая велась между союзным центром и руководством ряда республик на протяжении 1990–1991 гг. В одних случаях «война программ» являлась прежде всего формой политического противоборства (как это было с той же программой «500 дней»), и дело не доходило до принятия реальных мер в области экономики. Но в других случаях институты власти союзных республик приступали к осуществлению экономических решений, порывающих с практикой союзного правительства и правительств других субъектов федерации. Это наглядно свидетельствовало, что республики Союза не только ориентировались на различные целевые установки своего развития, но и по-разному видели пути преодоления кризисных явлений в экономике.
Особенно наглядно это демонстрировали в 1990–1991 гг. Прибалтийские республики. После формирования в 1990 г. новых органов власти они взяли курс на осуществление реформ либерального типа. Были предприняты шаги в направлении к свободному ценообразованию, начаты процессы приватизации. Причем именно этим правительствам был наименее свойствен уклон в сторону популизма. (Например, летом 1991 г. минимальный уровень зарплаты был установлен в Белоруссии в 265 руб., а в Эстонии с ее гораздо более высокими ценами – 250 руб.) Политика финансовой стабилизации явно ставилась во главу угла в системе экономических приоритетов Балтии.
Неопределенные позиции занимало и руководство России. С одной стороны, оно стремилось обеспечить быструю разработку новой законодательной базы. Так, летом 1991 г. были приняты Законы РСФСР о приватизации, о собственности, об иностранных инвестициях (хотя быстрота разработки нередко отражалась на качестве принимавшихся документов). С другой стороны, сильны были здесь и настроения популизма, во многом объяснявшиеся комфортностью положения российских органов власти: когда подавляющая часть хозяйства оставалась в союзной компетенции, российские политики хотя и ощущали недостаток власти, но вполне могли восполнить его возможностью набирать очки в общественном мнении за счет жесткой (и нередко справедливой) критики союзного правительства.
В настроениях же руководителей большинства республик доминировал отчетливо выраженный популизм. Особенно это было заметно там, где республиканская власть не воспринималась населением как вполне легитимная и потому ощущала неустойчивость своего положения. (Типичными примерами могут быть Белоруссия и Туркмения.)
Итак, к началу 90-х годов Советский Союз оказался опутанным сетью конфликтов, сопровождавшихся быстро прогрессировавшей политической неопределенностью. И одновременно (а отчасти и вследствие этой политической неопределенности) страна явно вошла в полосу кризиса. В 1990 г. обсуждавшаяся в экономических и политических кругах проблема поиска путей осуществления реформ трансформируется в дискуссию о преодолении кризиса. По сути дела, вопрос все чаше ставится так: зашла ли страна в тупик и для выхода из него надо попытаться вернуться назад или же это масштабный кризис, преодоление которого возможно лишь при движении вперед, через проведение решительных и последовательных реформ.
2.3. Попытка консервативной стабилизации
Нараставшие кризисные явления острее всего сказывались, естественно, на положении союзного руководства.
Именно оно являлось заложником кризиса, а потому попыталось предпринять решительные шаги, способные переломить тенденцию его нарастания.
На рубеже 1990–1991 гг. происходила перегруппировка сил в высших эшелонах власти Союза ССР. Совет Министров был заменен непосредственно подчиненным Президенту СССР Кабинетом во главе с В.С. Павловым. В руководстве страной происходит укрепление позиций деятелей, известных своими консервативными экономико-политическими взглядами (борьбой против нарождавшегося негосударственного сектора в экономике, жесткой позицией в отношении демократических процессов). Причем это были представители нового поколения политиков, не связанных с обновленческими иллюзиями первых лет перестройки, но зато имевших прочные контакты с бюрократической номенклатурой в регионах или в военно-промышленном комплексе.