Страница 3 из 19
Логика концепции «совершенствования хозяйственного механизма» опиралась на тезис о необходимости стимулирования производителя (хозяйственного агента) развивать производство и обновлять продукцию. Предполагалось, что этого можно добиться путем расширения самостоятельности предприятий в принятии решений относительно объемов и номенклатуры выпускаемой продукции, увязывая перспективы развития производства и материальное благополучие работников с финансовыми результатами работы предприятий (прибыльностью, рентабельностью).
Однако с учетом неэффективности ценового контроля за производителем в условиях устанавливаемых государством цен постоянно обсуждался вопрос о системе экономических показателей, отличных от прибыли и рентабельности, которые объективно оценивали бы соответствие функционирования предприятия потребностям народного хозяйства и конкретных потребителей. Очередной такой показатель (как правило, объемный) регулярно выдвигался на первый план и объявлялся спасительным инструментом от всех бед как централизованного плана, так и рыночной стихии. Такую роль «спасителя» отводили последовательно объему реализованной продукции, чистой или нормативной чистой продукции (НЧП), уровню выполнения хозяйственных договоров. В отдельных, весьма редких, случаях экономисты подходили к формулированию тезиса о целесообразности «включения» механизмов конкуренции, но это всегда встречало решительный политический отпор[16].
«На первый план выдвигаются такие коренные проблемы, как пути ускорения научно-технического прогресса и всесторонней интенсификации производства; совершенствование форм социалистической собственности, обеспечивающее все более органическое соединение непосредственного производителя с общественными средствами производства, укрепление у него чувства коллективного хозяина всего общественного достояния, активизацию и оптимизацию системы интересов при ведущей роли общенародного интереса; развитие научных основ и практики планирования народного хозяйства как главного средства осуществления экономической политики партии; совершенствование всей системы отношений распределения»[17]. В этой длинной фразе сосредоточены, пожалуй, все основные элементы позднесоциалистической экономикоидеологической доктрины, суть представлений и надежд реформаторов (как политиков, так и экономистов) образца середины 1980-х годов.
Итак, вопрос о собственности оставался практически незыблемым. Считалось, что перечисленные механизмы смогут подтолкнуть экономический рост, резко повысить эффективность работы госпредприятий, которые, освободившись от ведомственной опеки и указаний централизованного плана, поведут себя как полноценные рыночные агенты. Существование или возникновение других (негосударственных, частных) форм собственности оценивалось как второстепенный фактор – желательный, но неспособный ощутимо воздействовать на положение дел на госпредприятиях. Эти подходы отразились и на аргументации, и на процессе реализации решений о развитии кооперативного движения и индивидуальной трудовой деятельности в 1986–1988 гг.
Явно недооценивалась роль реальных экономических механизмов как неотъемлемого атрибута эффективного хозяйствования. Прежде всего речь идет о ценах. Традиционно в советской экономической литературе не ставился вопрос о допущении свободного ценообразования. В лучшем случае говорилось о переходе к сбалансированным ценам, рассчитанным в соответствии с математическими моделями «теории (системы) оптимального функционирования экономики» (ТОФЭ, или СОФЭ)[18]. Но даже при такой постановке проблемы многие ее видные идеологи-экономисты поспешили решительно отмежеваться от еще недавно провозглашавшихся ими целей, когда на начальном этапе перестройки вопрос о введении системы сбалансированных цен перешел в практическую плоскость. Тем самым они открыто продемонстрировали нежелание брать на себя ответственность за непопулярный политический курс.
В рассмотренной нами вкратце схеме «совершенствования хозяйственного механизма» оставались нерешенными некоторые вопросы, имевшие, как показал ход перестройки, критическое значение для экономической системы социализма и перспектив его эволюционной рыночной трансформации.
Во-первых, отсутствие в социалистической экономике реального собственника, т. е. экономического агента, заинтересованного в стратегическом инвестировании на микроуровне. Без этого и без жесткого централизованного политического контроля в советской хозяйственной системе интересы текущего потребления (выплаты зарплаты) неизбежно оказывались доминирующими по сравнению с интересами накопления и инвестирования (т. е. роста производства).
Во-вторых, оставался открытым вопрос о принципиальной возможности (точнее, невозможности) построения эффективной хозяйственной системы в условиях сохранения несбалансированности советского рынка, отсутствия реального механизма установления равновесия между спросом и предложением.
Жизнь подтвердила положение, теоретически обоснованное рядом видных социальных мыслителей либерального направления еще в период массового увлечения социалистическими утопиями (в 1920-1930-е годы), что названные проблемы являются ключевыми для всех типов социалистических экономик и не могут найти принципиального решения в их рамках[19].
1.3. Иллюзии позднесоветского периода
Противоречия социально-экономических взглядов политиков и экономистов в совокупности с известной ограниченностью представлений решившейся на реформы партийной элиты обусловили характер и направленность принимавшихся решений в первые годы перестройки, которые небезосновательно можно назвать ее розовым периодом. «Розовым», потому что жизнь страны не была еще омрачена почти никакими острыми конфликтами и противостояниями, а в обществе и в его руководстве господствовал целый ряд иллюзий относительно возможностей и путей резкого повышения эффективности и гуманизации существовавшей экономической системы, трансформации социализма путем раскрытия свойственных ему социальных и экономических преимуществ. Здесь уместно, правда, заметить, что иллюзии, о которых ниже пойдет речь, вообще являются закономерными для общества, начинающего глубокие, революционные перемены и находящегося в самой начальной фазе этих перемен. И представление о них чрезвычайно важно, поскольку они оказывают заметное влияние на принимаемые политические решения в течение ощутимого периода времени.
Прежде всего здесь следует отметить представление о наличии широкого единства взглядов всего общества относительно характера и направления намечаемых реформ. Создается иллюзия отсутствия сильных групп интересов, способных оказывать сопротивление намечаемым реформам. Сами же реформы представляются столь назревшими и естественными, что у реформаторов подчас складывается впечатление, что никто не только не сможет, но даже и не захочет противодействовать предлагаемому курсу. Применительно к СССР середины 80-х годов это представление обусловливалось и модифицировалось двумя обстоятельствами.
С одной стороны, господствовавшее в политических кругах догматическое представление о социальных реалиях советской системы как якобы не содержащих непримиримых в основе своей противоречий[20]. Вне серьезного анализа оставался вопрос о подлинных группах интересов и их лоббистских возможностях. Это, понятно, в значительной мере подрывало возможности адекватной оценки перспектив осуществления тех или иных шагов в экономической и социальной политике.
С другой стороны, инициаторы перестройки отнюдь не ожидали безоблачной судьбы для своего детища. Однако поле возможного сопротивления и борьбы ограничивалось в их сознании узкой сферой высшего партийного руководства, где сильные позиции продолжали занимать представители старого партийного истеблишмента. Относительно же широких слоев населения они видели опасность в крайнем случае «пережитков консервативного мышления», преодолеваемых декларативно-воспитательными мероприятиями и призывами «начинать перестройку с себя».
16
Например, содержавшая намек на желательность конкуренции между социалистическими предприятиями книга Б.В. Ракитского «Формы хозяйственного руководства предприятием» (М.: Наука, 1968) надолго попала в список полузапрещенных, т. е. она оставалась в библиотеках, но ссылки на нее были запрещены.
17
Горбачев М.С. Избранные речи и статьи. Т.2. С. 81.
18
Петраков Н.Я. Хозяйственный механизм в системе оптимального функционирования социалистической экономики. М., 1985; Шаталин С.С. Оптимизация функционирования социалистической экономики. М., 1980.
19
Мизес Л. Социализм: экономический и социологический анализ. М.: Catallaxy, 1994. С. 131–135; Бруцкус Б.Д. Проблемы народного хозяйства при социалистическом строе // Экономист. 1922. № 3. С. 65–66. Этот вполне очевидный порок социалистической (коллективистской) системы проявился буквально в первые же дни после Октябрьской революции, когда большевики попробовали на практике реализовать свои идеи организации производства на базе «рабочего контроля». На доминирование потребительских интересов над производственными и текущих над перспективными вскоре стали указывать и сами большевистские экономисты, не говоря уже о социалистах (см., например: Степанов И. От рабочего контроля к рабочему управлению в промышленности и земледелии. М., 1918. С. 7–8; Базаров В. Коммунизм или государственно-упорядоченный капитализм? //Мысль. 1919. № 2. С. 59).
20
Эти тезисы звучали в материалах партийных съездов, излагались в стандартных учебниках по «политэкономии социализма» (см., например: Политическая экономия. Т.2. М.: Политиздат, 1977. С. 80–87).