Страница 137 из 157
— Вы же, гражданин Кузнецов, не давали письменного разрешения на передачу союзникам парашютной торпеды? — предложил ему вроде бы спасительную зацепку генерал Ульрих.
Кузнецов, однако, не клюнул на подлую наживку и твердо ответил:
— Если разрешение дал начальник Главного морского штаба, значит, имелось мое согласие. Таков был порядок в Наркомате Военно-морского флота.
Председатель:
— Вы уверены?
Кузнецов:
— Уверен. Своих людей я хорошо знал и всецело им доверял.
Стали читать «дело» адмирала Алафузова, в нем Кузнецов обнаружил немало надуманного.
— Я прошу суд дать мне слово для объяснения. — С места поднялся Алафузов. — В обвинительном заключении говорится, что я самовольно решал вопросы передачи союзникам интересовавших их сведений об оружии. Это — неправда… Что касается карты южного побережья Камчатки, то она не секретная, ее можно купить в любом порту. Карта Севастопольской бухты передана англичанам с разрешения заместителя Председателя СНК СССР, имелась его резолюция…
Кузнецов ожидал, что генерал Ульрих уточнит фамилию лица, наложившего резолюцию на карте — это был Молотов, — но он промолчал: а вдруг Вячеслав Михайлович пожалуется вождю, тогда ему тоже достанется! Ульрих был хитер, увертлив, он тут же перешел к другому вопросу.
Председатель:
— Назовите точную дату посещения англичанами немецкой подводной лодки в Кронштадте.
(Речь идет о немецкой лодке, которую потопил катер старшего лейтенанта Коленко в 1944 году и из которой были подняты секретные торпеды.)
Алафузов:
— Началось это двадцать пятого октября сорок четвертого года. Нарком ВМФ Кузнецов разрешил осмотреть подводную лодку, а о торпедах не было разговора…
Председатель:
— Подсудимый Алафузов, какова роль заместителя наркома ВМФ в этом деле?
Алафузов:
— Конкретно о высотной торпеде наложил резолюцию адмирал Галлер.
Слушая его, Кузнецов в душе чертыхнулся: «Надо было добавить, что перед тем как наложить резолюцию, Галлер был у меня, и я разрешил ему… Эх, Владимир Антонович, я же просил тебя…»
Председатель:
— Кто более других виноват в передаче торпеды?
Алафузов:
— Я лично обо всем докладывал Кузнецову.
«Ну вот, так бы сразу и сказал», — облегченно вздохнул Николай Герасимович.
После этого суд заслушал объяснения вице-адмирала Степанова. Все переданное в годы войны нашим союзникам, подтвердил он, было сделано с разрешения наркома ВМФ, и никаких нарушений в этом нет.
Председатель суда с минуту помолчал, потом обратился к адмиралу Галлеру:
— Суд слушает ваши объяснения.
Галлер волновался, порой у него срывался голос. Он подтвердил все то, что говорили Алафузов и Степанов; признал, что на всех документах была его подпись; хотя по роду службы он не был подчинен начальнику Главморштаба, но по целому ряду вопросов писал заключения и записки для последующего доклада наркому ВМФ.
— Какие у вас были взаимоотношения с бывшим главкомом ВМФ Кузнецовым? — спросил председатель суда.
— У меня с Николаем Герасимовичем нормальные отношения.
Генерал Ульрих, слегка усмехнувшись, спросил Кузнецова:
— Что вы скажете суду?
— То же самое, — ответил Николай Герасимович. Он старался быть хладнокровным, но нервы подводили его. — Я неизменно полагался на своего заместителя адмирала Галлера, так как он был всегда внимательным и осторожным при решении тех или иных вопросов.
Допрос «обвиняемых» продолжался. Кузнецов, как и следовало ожидать, всю вину взял на себя.
— Превышая власть, я самовольно передал чертежи парашютной торпеды, — сказал он суду. — Что касается карт, то о них я просил разрешения у правительства, и оно было дано.
— Признаете ли вы, что вашими действиями был нанесен ущерб боевой мощи советского флота? — Генерал Ульрих впился глазами в Кузнецова, словно боялся, что тот сообщит не то, чего от него ждет суд.
Но Николай Герасимович был не из трусливых.
— Безусловно, признаю…
— Что бы вы хотели сказать в последнем слове?
— Очень немного. — Кузнецов обвел взглядом присутствующих. — Вся моя жизнь связана с флотом, и при любых моих недостатках я старался сделать для флота как можно больше…
Адмирал Алафузов признал, что допустил ошибки в службе, однако они не были преступными. То же самое услышали и от Галлера. Степанов же отверг все обвинения, в последнем слове говорил горячо, с дрожью в голосе:
— Тридцать лет я честно служил Родине! Мой дед и отец несли службу в русском флоте. Мой дед ушел в отставку контр-адмиралом, отец, командир корабля, погиб в Цусимском сражении. Сам я после Гражданской войны был беспартийным большевиком. В минувшую войну был принят в партию и горжусь этим. Два моих сына — офицеры флота, члены партии… Нет, я не преступник!..
В ночь на 3 февраля был оглашен приговор. Алафузова и Степанова приговорили к 10 годам лишения свободы каждого, Галлера — к 4 годам. Кузнецова понизили в воинском звании до контр-адмирала и сняли с должности начальника ВМУЗов. После команды коменданта «Исполнить!» Кузнецова оставили в зале суда, а троих адмиралов увели под конвоем.
Пришел он домой в смятенных чувствах. Едва вошел в квартиру, как жена бросилась ему на грудь.
— Я тут вся слезами изошла, пока вас там судили… — Она заглянула ему в глаза. — Ну скажи хоть слово, чего молчишь?
— Троих адмиралов посадили в тюрьму, а меня разжаловали до контр-адмирала и сняли с должности. Приехал в Питер с большими потерями, — невесело усмехнулся Кузнецов.
Проходили дни, а бывший нарком ВМФ оказался не у дел. Для Николая Герасимовича это было тяжелой пыткой. Может, позвонить Юмашеву? Но его ждало разочарование.
— Не могу тебя обрадовать, Николай Герасимович, — глухо ответил главком, едва Кузнецов позвонил ему. — Предложил министру назначить тебя на должность, но он отказал: говорит, пусть идет к Сталину…
Вошла жена.
— Переговорил? — спросила она.
— Да. Юмашев помочь мне не может, надо ехать в Москву и идти к Иосифу Виссарионовичу. Ты уж тут побудь с детьми и не волнуйся. У меня интуиция… Все будет хорошо, и должность мне дадут.
Приехал он в столицу под вечер и заночевал в гостинице. Ночь прошла в тревожных раздумьях. Рассвело. Рыжее горячее солнце светило в окна и слепило глаза. Ночью пролил дождь, и теперь над домами стоял серо-молочный туман. «Так часто бывает на море после шторма», — подумал Николай Герасимович. Он стал торопливо одеваться: надо идти к Сталину. Но прежде решил позвонить ему: а вдруг не примет?
— Приходите. — Голос у вождя был глуховатый и, казалось, раздраженный.
Кузнецов вошел в кабинет, где не раз бывал, особенно в годы войны. До боли здесь ему было все знакомо… Сталин сидел за столом и что-то писал, он даже не шелохнулся, когда открылась дверь кабинета. Зловещий признак… Екнуло сердце — неужели пришел зря? Но вот Сталин поднял голову.
— Что вас волнует? — спросил он тихо и как-то по-будничному.
— Меня сняли с должности, разжаловали до контр-адмирала. Что мне теперь делать? Неужели я больше не нужен флоту? — Голос у Николая Герасимовича дрогнул, и, сам того не ожидая, он добавил: — Лучше бы меня упрятали в тюрьму, там бы бесплатно кормили…
Сталин поднялся из-за стола, подошел к нему ближе.
— Я бы предложил вам пойти в подчинение к товарищу Малиновскому, — сказал он. — Ему нужен заместитель главкома войсками Дальнего Востока по военно-морским силам. Там сейчас, как вы знаете, адмирал Трибуц. Но Малиновский не очень-то им доволен. Так как, согласны? Кстати, — продолжал вождь, — не знаю, чем вы приворожили маршала Василевского, но он тоже просил меня дать вам должность.
— Я готов немедленно отправиться к новому месту службы!
— Ну что ж, желаю вам успехов на новом месте службы! — Сталин выждал минуту. — Почему вы не сказали суду, что я разрешил вам показать в Кронштадте союзникам немецкую подводную лодку и снять чертежи с новейших немецких торпед? Или вы забыли об этом?