Кузнецов. Опальный адмирал

— Странно. В Туркмении я никогда не был. Ладно, почитаем, что пишет нам этот Каримов…

«Дорогой мой командир Николай Герасимович! Пишу вам из далекой Туркмении. У нас тут жара, в тени чуть ли не полсотни градусов. Сегодня у меня день рождения. Я показывал друзьям фотокарточку, на которой засняты моряки, служившие на крейсере «Червона Украина», которым вы тогда командовали. Помните июль 1936 года? Тогда наш крейсер был лучшим на флоте. Жаль, что вскоре вы уехали в Москву. Потом мы узнали, что вы сражались в мятежной Испании…

Воевал я на Северном флоте, был в морской пехоте. В бою на мысе Пикшуев, что неподалеку от Рыбачьего, в сорок втором меня в ногу укусил осколок. Теперь хожу с костылем. Жаль, что не увидел вас, когда вы прилетали на Северный флот, будучи наркомом ВМФ. Прочитал недавно в газете, что вы встретились с моряками Балтики, и решил вам напирать. Но где взять адрес? Тогда я послал письмо в Военно-морскую академию, где учился брат. Сейчас он служит на Северном флоте».

Кузнецов свернул листок.

— Пишет бывший моряк с крейсера «Червона Украина». Называет меня главкомом. Чудак!

— Откуда ему знать, что вы уже не главком? — возразил Алафузов. — И все же — что он пишет? Или секрет?

— Да нет же, бери читай. — Кузнецов дал ему листок.

Пока Алафузов читал, Николай Герасимович выпил стакан чаю и собрался уезжать. Положил письмо в карман, пожал Алафузову руку.

— Если что, Владимир Антонович, заходи ко мне…

После ноябрьских праздников адмирала флота Кузнецова, его заместителя вице-адмирала Степанова, начальника Военно-морской академии кораблестроения и вооружения адмирала Галлера и начальника Военно-морской академии адмирала Алафузова главком ВМФ адмирал Юмашев срочно вызвал в Москву.

— По какому вопросу? — спросил Юмашева Кузнецов.

— Не могу сказать по телефону, но дело весьма серьезное, так что срочно выезжайте. На Ленинградском вокзале в Москве вас встретят…

Удар на Кузнецова и его коллег обрушился в то время, когда в стране началась кампания по борьбе с «космополитизмом». Острым крылом она коснулась и Николая Герасимовича. Некий капитан 1-го ранга Алферов послал в Наркомат обороны письмо, в котором сообщал, будто адмирал флота Кузнецов преклонялся перед иностранцами, с его ведома флотские начальники передали англичанам и американцам парашютную торпеду, а также материалы по другим видам вооружения. О письме доложили Булганину, а тот — Сталину. Подливая масла в огонь, Булганин напомнил вождю:

— Видите ли, Кузнецов уже и вас не признает. Взять хотя бы эпизод с разделением флотов… Уже не главком военного флота, а по-прежнему бунтует.

— Он же сам просил меня убрать его с поста главкома, — усмехнулся Сталин. — Я и убрал… Но, видно, своей вины он не осознал…

Позже Сталин подписал постановление о предании суду чести одновременно с Кузнецовым еще троих адмиралов: Галлера, Алафузова и Степанова. Четыре адмирала — цвет Военно-морского флота. Их связывали годы совместной службы, они достойно проявили себя в войну. Николай Герасимович не на шутку разволновался, он понял, что с ними хотят расправиться. Но за что, почему? Такой вопрос он задал главкому Юмашеву и поразился, когда тот, ничуть не смутившись, ответил:

— Видимо, вы, Николай Герасимович, допустили политическую ошибку в общении с союзниками. — Юмашев помолчал. — Булганин очень зол на вас. Вы что, нагрубили ему?..

У Кузнецова с Булганиным, который в свое время фактически замещал наркома обороны Сталина, произошел конфликт. Булганин распорядился выселить из Наркомата ВМФ несколько управлений флота, а замены помещений не дал. Тогда Николай Герасимович пошел на прием к вождю. Сталин был в хорошем расположении духа, выслушал его, не перебивая, усмехнулся:

— Что, резвится Булганин?

— Резвится, Иосиф Виссарионович. Высказал ему свое недоумение, а он бросил трубку. Я просто растерялся и не знал, как мне быть.

— Так уж вы и растерялись? — улыбнулся вождь. — Мне кто-то говорил, что адмирал флота Кузнецов никого не боится, если уверен в своей правоте, танком идет на начальство.

Сталин по прямой связи вызвал Булганина к себе. Тот твердым шагом вошел в кабинет. Увидел сидевшего за столом главкома ВМФ, и на его лице появилась ухмылка.

— Вы потребовали от главкома освободить дома наркомата, а что даете взамен? — спросил Сталин.

Булганин, насупившись, молчал.

— Вот что, — сухо продолжал Сталин. — Не трогайте Наркомат Военно-морского флота. Надо уважать своих коллег.

— Я всегда уважал военных моряков… — начал было Булганин, но вождь хмуро прервал его:

— Я занят, идите…

Оба вышли из кабинета, и Булганин, глядя на Николая Герасимовича, сквозь зубы процедил:

— Вы еще пожалеете, что жаловались на меня.

«Суд чести» и есть «творение» Булганина, и хотя Кузнецов был не робкого десятка, ему пришлось немало пережить на этом суде. Особенно огорчило Николая Герасимовича выступление члена Военного совета и заместителя главкома ВМФ по политчасти вице-адмирала Кулакова, которого еще в прошлом году он взял к себе в наркомат. Тогда Кулаков заявил, что будет достойным этой чести. «Во всем вы можете положиться на меня, Николай Герасимович», — резюмировал он. Теперь же Кулаков потребовал «судить» адмиралов по всей строгости законов. В итоге под нажимом Булганина «суд чести» постановил: «Ходатайствовать перед Советом Министров СССР о предании виновных в передаче иностранным разведкам материалов, составляющих государственную тайну, суду Военной коллегии Верховного суда СССР».

Над адмиралами сгустились черные тучи. Николай Герасимович испытывал душевные муки, и прежде всего за своих подчиненных. Он сказал им:

— Говорите, что чертежи, и торпеда, и карта островов были переданы с разрешения наркома ВМФ. Ясно? — Голос адмирала флота прозвучал так, будто он отдавал приказ.

— Не слишком ли вы рискуете? — спросил Галлер.

— Я был наркомом, и мне за все отвечать! — жестко ответил Николай Герасимович…

Предали адмиралов суду 16 января 1948 года. Дело слушалось на закрытом судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР без обвинения и защиты.

«Неужели нас упекут в тюрьму?» — От этой мысли у Кузнецова по спине пробегал холодок. Сидевший за широким длинным столом председатель Военной коллегии Верховного суда СССР генерал-полковник юстиции Ульрих, известный по многим нашумевшим процессам, смотрел на него, пальцами пощипывая подстриженные усы. Словно из другого мира долетел до Николая Герасимовича его сиплый голос:

— Подсудимый, расскажите о себе.

«Вот сукин сын, — выругался про себя Кузнецов. — Формальности соблюдает. Будто не знает, кто я, ведь не раз бок о бок сидели в зале Кремлевского дворца на сессиях Верховного Совета». Николай Герасимович встал, сразу ощутив, как бешено забилось сердце.

— Моя фамилия Кузнецов, Николай Герасимович, русский, член ВКП(б) с двадцать шестого года, адмирал флота, Герой Советского Союза. Имею награды: три ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, два ордена Ушакова I степени…

— Подсудимый, ваши награды нас не интересуют, — оборвал его Ульрих. — Вы расскажите суду, как встали на преступный путь измены Родине.

— Я не преступник и не изменник Родины! — громче обычного произнес Кузнецов. И, ощутив боль в сердце, добавил: — Вся моя жизнь отдана военному флоту, и служил я Советской Родине честно… — Он посмотрел на сидевшего рядом адмирала Галлера и в его ответном взгляде прочел: «Ты, Николай Герасимович, говоришь то, что надо. Истина дороже всего!»

И вновь, как удар хлыста, прозвучал голос Ульриха:

— Я вас не понял, гражданин Кузнецов. Вы признаете себя виновным в том, что без ведома Советского правительства передали материалы по секретному оружию нашим союзникам в годы войны?

— Оружие, о котором вы говорите, гражданин судья, не было секретным, — резко возразил Николай Герасимович.

Последовал шквал новых вопросов, который отнюдь не свидетельствовал о том, что кому-то здесь нужна была правда. Этот человек в центре стола уже давно все решил и теперь только выполнял ничего не значащие формальности.