Кузнецов. Опальный адмирал

— Нет, не забыл, товарищ Сталин. — Кузнецов вздохнул. — Я не хотел ссылаться на вас. — Он умолк, подбирая нужные слова. — Меня бы суд не понял…

Без стука в кабинет влетел Берия. Увидев, что Сталин не один, он шагнул чуть назад, но из кабинета не вышел. Сталин стоял к нему спиной и, видимо, не услышал, как скрипнула дверь. А Кузнецов, увидев Берию, вмиг ощутил его холодный, острый взгляд из-под пенсне. Замешательство Кузнецова заставило вождя обернуться.

— Что вам надо, товарищ Берия? — жестко спросил Сталин.

— Хотел доложить вам об одном деле…

— Я занят, — грубо прервал его Сталин.

Берия молча толкнул дверь и вышел. На какое-то время воцарилась гнетущая тишина. Сталин помрачнел лицом, как будто его накрыла черная туча. Он постоял с минуту, потом снова зашагал по кабинету, о чем-то размышляя. Наконец заговорил:

— У Берии нашлось еще какое-то дело. Сколько их уже было, этих дел?! Я устал от них… — Он подошел к столу, взял трубку и стал набивать ее табаком. Кузнецов видел, как у него дрожали пальцы. — На Дальнем Востоке у нас, как и на Балтике, два флота — пятый, с главной военно-морской базой во Владивостоке, и седьмой — с базой в Советской Гавани. Посмотрите опытным глазом, как на деле сказывается это разделение Тихоокеанского флота. Адмирал Юмашев говорил, что нами принято положительное решение. А вы были против. Теперь у вас мнение изменилось?

— Товарищ Сталин, вы учили нас в любой ситуации говорить правду, и только правду, — произнес Николай Герасимович. — В годы войны я так и поступал, хотя мне было порой ох как нелегко! И теперь скажу правду: мое мнение не изменилось, вы уж извините. Я уверен, что через год-два жизнь покажет, что делать это нам не следовало. И там, и на Балтике должен быть один флот, одно командование. Тогда проблемы боевой подготовки флотов можно решать гораздо успешнее.

Сталин нахмурил брови.

— Вы такой же упрямый… — Он пыхнул трубкой. — Не стану с вами спорить, но все же посмотрите на месте, как живет флот. Возможно, мы приняли ошибочное решение, но в одном я глубоко убежден: Советскому государству нужен большой и сильный океанский флот, и мы обязаны сделать его таковым!

«Кажется, теперь мои мытарства кончились!» — обрадовался Кузнецов, выходя из кабинета вождя.

В приемной он увидел… Берию: тот сидел у окна и читал какие-то бумаги.

— Что, получили назначение?

— Еду на Дальний Восток к маршалу Малиновскому заместителем главкома по военно-морским силам.

— Да? — Берия снял пенсне. — Что ж, поздравляю вас… Я собираюсь приехать на Дальний Восток. Надеюсь, у вас для меня найдется хотя бы захудалый катеришко, чтобы объехать бухты? — В его голосе, однако, насмешки не было.

— Приезжайте, будет вам не катеришко, а эсминец, — через силу улыбнулся Кузнецов.

Но Берия уже не слушал его — он вошел к Сталину. «Зловещая личность, — подумал Николай Герасимович. — Не за мной ли все еще охотится?..»

(Уже после войны Кузнецов, вспоминая то тяжелое время, писал: «Несколько лет спустя, когда я был снова министром ВМФ, Сталин однажды на ближней даче за столом как бы невзначай обронил, что Абакумов, министр госбезопасности, предлагал арестовать меня, «дескать, тогда он докажет, что мы шпионы». Сталин не согласился и ответил: «Не верю, что Кузнецов враг народа». Я-то и не знал, что был в такой опасности». — А.З.)

Николай Герасимович приехал домой веселый: кажется, черные тучи над его головой начали рассеиваться. Все то, что еще недавно мучило его, бередило душу, вмиг исчезло, стало легче дышать, появилась уверенность в себе, а главное — мысленно он уже видел себя на Дальнем Востоке, где служил еще до войны, командуя Тихоокеанским флотом, а в сорок пятом координировал действия флота и Амурской военной флотилии, когда войска Красной Армии громили Квантунскую армию…

Ему открыла жена. Он бросил фуражку на диван.

— Верунчик, милая, мы едем на Дальний Восток! Я так был рад, что едва сдержал слезы, когда Сталин сказал мне об этом.

Жена улыбнулась, ее глаза засияли. Ей вмиг передалась радость мужа.

— Что, снова командовать флотом? — спросила она.

— Нет. — Кузнецов снял тужурку. — Знаешь, кто теперь мой начальник? Родион Яковлевич Малиновский! Я узнал его еще в Испании, контактировал с ним в годы войны… Родом-то он из Одессы! Поеду пока один. Устроюсь, получу квартиру, а уж потом и ты с детьми приедешь. Знаешь, у кого я буду принимать дела? У адмирала Трибуца. Что-то там у Владимира Филипповича не ладится. Об этом вскользь сказал мне Иосиф Виссарионович.

— Наконец-то кончились твои мучения, — промолвила жена.

— Мои — да, кончились, но адмиралы-то сидят! У меня за них сердце болит. Хотел было заикнуться перед Сталиным, но не решился. Вот приеду в этом году на Пленум ЦК, тогда, возможно, переговорю с ним. Да, надо еще позвонить Юмашеву…

Едва Кузнецов заговорил с Юмашевым о своем назначении на Дальний Восток, как тот прервал его:

— Я в курсе дела, Николай Герасимович. Теперь вот размышляю, куда послать адмирала Трибуца. Видимо, определим его начальником Гидрографической службы ВМС. Трибуц скучает по Балтике, и я понимаю это: всю войну провел там, его и тянет туда. Поедешь — привет передай ему от меня. Ну а тебе желаю успехов на новом месте!..

Через три дня контр-адмирал Кузнецов сидел в купе скорого поезда «Москва-Владивосток», который вез его в далекие края. Долго и монотонно бежал состав. За это время Николай Герасимович о многом передумал, старался переосмыслить все то, что произошло с ним в последнее время.

«Ходил я по лезвию бритвы», — грустно заключил он.

Ночью Кузнецов проснулся от сильного удара грома. Поезд стоял на каком-то разъезде, и когда сверкала молния, из окна купе Николай Герасимович увидел большую поляну, заросшую цветами. Лил густой дождь, по стеклам окна струилась вода.

— До Хабаровска осталось километров триста, — подала голос соседка по купе.

Кузнецов лежал на верхней полке и видел ее седые волосы. «Видно, немало повидала в жизни», — подумал он еще в Москве, когда Дарья Павловна — так звали женщину — села в поезд.

— Вы бы спали, Дарья Павловна. — Кузнецов задернул шторку на окне. — Уже три часа ночи.

— Не могу, морячок. Все о сыне думаю, как ему на подводной лодке служится. Вы-то сами хоть раз были в море? Говорят, страшно, когда оно бесится?

Николай Герасимович засмеялся, но негромко, чтобы не разбудить пассажиров в соседнем купе.

— Бывал я в океане, но, как видите, не утонул, хотя штормы бушевали… А на какой подводной лодке служит ваш сын и кто он по специальности?

Дарья Павловна сказала, что ее сын минер, плавает на подводной лодке «Щ-105».

— После войны он закончил военно-морское училище, — продолжала Дарья Павловна. — Вырос, возмужал на море, стал еще больше похож на отца. Тот был крепким, поджарым, командовал подводной лодкой. Жили мы в Полярном, а когда началась война, эвакуировались под Саратов, где жила моя мама. Петр ходил в школу, а я работала на военном заводе. Муж часто писал мне, просил беречь сына. А в сорок третьем он погиб. — Она тяжко вздохнула. — После войны я ездила в Полярный, были там еще жены погибших мужей. Нас посадили на корабль, мы вышли в море и бросили венки в тех местах, где погибли наши мужья. Я тогда вся слезами изошла. Теперь боль в душе малость притупилась. В прошлом году ездила к сыну во Владивосток. Тогда меня принял вице-адмирал Фролов Александр Сергеевич.

— Я хорошо его знаю по войне, — вставил Кузнецов, когда Дарья Павловна сделала паузу. — Душевный человек…

— Вот-вот, душевный, — вновь заговорила Дарья Павловна. — Он меня на вокзал отвез… Правда, седой, как и вы. — Она потянулась к минеральной воде. — Откройте, пожалуйста, бутылку с нарзаном, у меня что-то во рту пересохло, — попросила она.

Кузнецов налил в стакан нарзана и подал его женщине. Она выпила.

— Теперь вроде полегчало…

Когда утром Николай Герасимович проснулся, в купе вошла Дарья Павловна.