Страница 84 из 103
— Ты правила, как умела. Просто тебе не повезло, потому как помощники твои оказались отпетыми пройдохами. Им-то уж выпадает пострадать за неправедные дела.
— Кому «им-то»? Назови их по имени, Федя.
— Язык не поворачивается, но скажу: это наши с тобой сродники Салтыковы и иже с ними. Они, матушка, будто в прорву тянули Русь, к тому же рвали её волчьими зубами на куски. Да не переживай, голубушка, казни подвергать их не стану. У нас теперь в державе Ивашки Грозного нет. Отправим мы Салтыковых и ещё кое-кого в Устюг Великий. Эк славный град. Пусть там и зимуют.
Речь Филарета была спокойной, завораживающей. Сама Марфа почувствовала, что виновата перед Русью, что пришло время замаливать грехи, и согласилась без страдания отойти от государственных дел. Попросила лишь об одном:
— Ты уж сыночка нашего не утруждай. Болезненный Мишенька.
— Это верно. Да потяну я державу, потяну! Есть ещё силушка нерастраченная!
На радостях, что встреча с Марфой проходила без слёз и стенаний, Филарет уговорил бывшую супругу выпить с ним царской медовухи, и потом они вспоминали годы своей молодости, давнего супружества.
И вышло так, что правительница Руси, мать Михаила Романова, инокиня Марфа, простояв шесть лет у кормила власти, а по сути отдав власть на откуп князьям Салтыковым, Репниным и Хворостяным, ушла из Кремля тихо и незаметно, уступив все бразды правления Филарету. Он был доволен. Расчистив Кремль от «мусора и грязи», великий государь принялся возводить новое правительственное здание. В этом деле воеводе и боярину Михаилу Шеину досталась заслуженная дворцовая служба. «До 1628 года Шеин нёс исключительно придворную службу», — сказано о нём в хрониках.
У Михаила Шеина не было определённого круга занятий. «Придворная служба» включала в себя всё, что было на пользу державе, в том числе связи с иноземцами. Михаил Борисович сумел отдаться этой службе полностью. Всё, что ему надлежало выполнять, он делал с полной ответственностью. Он даже Марию, строгую и исполнительную, что касалось дела, вовлёк в дворцовую службу. Да и как было не вовлечь! Пришло время подумать о невесте для царя, и эту обузу взвалили на плечи Марии и Михаила Шеиных. Чуть ли не сотню невест пришлось осмотреть Шеиным, пока по своему разумению они не остановились на юной княжне Марии Долгорукой. Всё было при ней: красива, умна, рукодельна. А главное, по мнению Шеиных, в ней было то, что она отличалась мягкосердечием. К тому же была книжна, умела читать, писать. Так или иначе, но Шеины сумели показать Марию Долгорукую царю во всей её прелести.
— Царь-батюшка, лучшей невесты ты не найдёшь, — говорила государю боярыня Мария. — Она и разумна, и ласкова, и тебя полюбит. А без любви какое супружество!
К несчастью царя Михаила и супругов Шеиных, брачный союз Михаила и Марии Долгорукой был недолгим. Через год она скончалась от неведомого недуга. Злые языки тогда шептали по Москве, что Мария умерла испорченной. Патриарх Филарет согласился с москвитянами, что её «испортили», а проще сказать — отравили. И было это сделано по воле князя Михаила Салтыкова. Жила у него племянница, роду Салтыковых преданная, девушка красивая и богомольная, и князь Михаил Салтыков прочил её, в замужестве княгиню Челяднину, в супруги царю.
В эту пору, сидя в Столовой палате за трапезой, патриарх Филарет со значением сказал Михаилу:
— Ты, сын мой, царь всея Руси, подумай о державе. И не осироти её ненароком: пора тебе подумать о новом супружестве. Но сватов Салтыковых прочь гони.
— Но, батюшка, я любил Машу и не могу её забыть.
— Год уже минул, и дана тебе воля Господня жениться, — гнул свою линию Филарет. — Вот боярыня Мария Михайловна и боярин Михаил Борисович и найдут тебе надёжную невесту.
— Воля твоя, батюшка, — отвечал с безразличием царь Михаил.
На этот раз сваты Шеины постарались пуще прежнего и нашли для государя дворянскую дочь Евдокию, а попросту Дуняшу Стрешневу. Всем взяла эта девица — и красотой и очарованием. Даже стать в ней торжествовала откровенно и чарующе. Теперь Шеины не испугались, что царь пройдёт мимо неё, и не стали возражать Боярской думе, когда там пришли к мысли собрать по Руси многих красавиц. Но Михаил Шеин всё-таки с огорчением подумал, что затопчут княжны да боярышни Стрешневу, и поделился своими опасениями с Марией:
— Вот скажи, любезная супружница, чем обернётся наше сватовство, ежели царь пройдёт мимо Дуняши и не заметит её?
— Не пройдёт! — твёрдо заявила боярыня. — У Дуняши в груди колокольца будут звенеть, и сам Господь Бог, проходя мимо, услышит их.
— Это у тебя только для меня звенят колокольца, — улыбнулся Михаил. — Уж не стареем ли мы с тобой?
— Ты, сокол мой, не петушись. Лучше идём-ка к царю и потешим его, печаль развеем. Дуняша-то Стрешнева была подружкой Маши Долгорукой на свадьбе — вспомнит её царь.
— С вами, свахами, одна морока: поперёк не иди, стопчете, — пошутил Шеин. — Ладно уж, идём порадуем царя.
И порадовали.
— Помню, помню, что-то было за Машей манящее! — воскликнул царь. — Вот бы теперь её увидеть... Знать, хороша Дуняша!
— Истинно хороша, царь-батюшка, — ответила Мария.
«На второй свадьбе Шеин, кроме того, ходил к патриарху Филарету Никитичу и к великой инокине Марфе Ивановне от невесты с низаным убрусом[30], ширинкою[31], перепечею[32] с сыром», — сказано в хрониках.
Мария Михайловна Шеина вспомнила после встречи с царём дочь ясновидицы Катерины, Ксению, которая вышла замуж за князя Ивана Черкасского. Та Ксения, будто бы сидя за столом перед горящей свечой, выдала всё грядущее сидящему перед нею царю Михаилу, показала идущую с ним рядом до окоёма супругу Дуняшу Стрешневу. Верила Мария Михайловна Ксении, ясновидице от родителей и Бога, и потому так усердно добивалась супружества Михаила и Евдокии.
Ясновидица Ксения ничего не прибавила: жизнь Михаила Романова и Дуняши Стрешневой прошла в мире, любви и благости.
Михаил Шеин нередко сопровождал царя в его поездках по монастырям и храмам Московской земли. Однажды летом поехали они в Суздаль, и во время этой поездки Шеин рассказал царю Михаилу о том, что произошло в Суздале более двух десятилетий назад. Был упомянут в этом рассказе и князь Димитрий Черкасский. Молодой царь при его упоминании поморщился, потом спросил без обиняков:
— Выходит, вы с той далёкой поры и враждуете. Так?
— Не совсем так, царь-батюшка. Одна сторона у нас ищет мира, а другая — войны. Да Бог нас рассудит.
Михаила Шеина по нескольку раз в год и чаще всех других вельмож приглашали за стол к царю и патриарху. Он присутствовал при торжественных приёмах иностранных послов. Видимо, с этой целью по совету главы Посольского приказа Михаилу Шеину для посольской службы был дан титул наместника Тверского. Вместе с ним на приёмах часто появлялся и его сын Иван. К этой поре он знал немало языков и был толмачом при встречах с польскими, литовскими, французскими и датскими послами и посланниками.
Уезжая в дальние храмы и монастыри на богомолье, царь Михаил по совету Филарета оставлял Шеина ведать Москвой. Это случалось довольно часто в 1627— 1630 годы. На это время Михаил Шеин брал себе в помощники своего дворецкого Анисима.
— Ты, мой друг, смотри за порядком в Москве, как у нас на дворе, — наказывал Шеин Анисиму. — Я вот думаю, что давно пришло время мостить всё большие улицы не только близ Кремля и в Китай-городе, но и в Белом городе и в Земляном.
— Благое дело, боярин-батюшка. Только для этого надо царским указом обязать всех домохозяев против своих усадеб дороги мостить.
— Верно говоришь. Государевым делом это должно быть. Нужно каменоломни открывать. Придётся с великим государем всё обговорить.
Филарету предложение Шеина пришлось по душе. Он прикинул, что и московская казна не обедняет от этого и работные люди найдутся.
30
Убрус — платок, фата, полотенце.
31
Ширинка — здесь полотнище, отрезок цельной ткани во всю её ширину, полотенце, платок; подвязной передник без лифа.
32
Перепеча — род кулича, каравая.