Воевода Шеин

Обескураженный князь смотрел им вслед, и глаза его пылали огнём.

В патриарших палатах, несмотря на полуденную жару, царила прохлада. Услужители уже наладили быт патриарха, и Филарет с Михаилом прошли в трапезную к накрытому на двоих столу. Как сели к нему, оба долгое время молчали, рассматривая друг друга, словно увиделись впервые. Но это было не праздное молчание, оно таило глубокий смысл. Филарет смотрел на Михаила долго и изучающе для того, чтобы разглядеть, чем наполнена его душа и могучая грудь, нет ли в нём усталости, отрешённости от дум о державе, и ничего этого не заметил. Взор Михаила был доброжелателен, твёрд и умён. Он как бы говорил: «Я понимаю тебя, святейший, тебе нужна опора в грядущих делах. Не побоюсь сказать: обопрись о моё плечо, не подведу, выстою в любом праведном деле, потому как верю твоему воительскому духу».

Так «поговорили» Филарет и Михаил, и руки их потянулись к царской медовухе. Очень им нужно было выпить для обоюдного откровения и державного разговора, ибо в это время у них не было никакого другого надёжного собеседника для искренней беседы. Как выпили царской медовухи и закусили, Филарет положил на стол свои могучие руки и повёл речь о том, ради чего пригласил Михаила Шеина.

   — Вот мы, сын мой, прошли через тернии и вернулись в отчизну. Нам бы с Божьего позволения можно было почивать на лаврах, нянчить внуков. Но у нас с тобой нет на то права, воитель, если ты услышишь от меня то, что расскажу, если проникнешься, а я верю, что проникнешься, духом стояния за Русь-матушку полусиротскую. — Филарет наполнил кубки. — Давай же, сын мой, выпьем за то, чтобы горечь услышанного от меня не затопила твою душу.

И они выпили. А как поставили кубки, Филарет продолжил свои душевные излияния:

   — Мы, Миша, вернулись на Русь к разбитому корыту. За шесть лет царствования моего сынка и правления моей бывшей супруги Русь ни на шаг не ушла от разорения, нанесённого Смутой. Но если бы только это. Разорение продолжается, и чинят его прежде всего властные люди, пользуясь попустительством правительницы инокини Марфы. Она виновна в том, что правительство захватили пауки, сосущие кровь из державы. И кто эти пауки? Да все сродники инокини Марфы, весь княжеский род Салтыковых и их кумовьёв. Они захватили все чины в державе, но пользы ей не приносят. Они даже в домашний обиход царя вмешиваются. Сыну моему приглянулась боярская дочь Мария Хлопова, и он хотел на ней жениться. Так Салтыковы оговорили её, сказав, что она порченая, и по воле Марфы сослали в Сибирь вместе с отцом и матушкой. Я верну их и узнаю всю подноготную. Помню же Хлоповых с лучшей стороны.

Теперь, сын мой, слушай главное. Чтобы изгнать от кормила власти всех мздоимцев и корыстолюбцев, мне нужна опора таких россиян, как ты. И сам ты, Михаил, должен прикипеть к делу всей душой. Но я знаю и другое. У тебя есть соратники, на которых можно положиться. Называй мне имена, говори, что они могут, и я возьму их на службу, буду ставить туда, где они поправят дело.

   — Я понял тебя, святейший, — ответил Михаил.

   — И вот что, последнее. Гниль из Москвы поползла по областям и землям. Половина воевод поставлены Марфой по указке Салтыковых. И всё это корыстные людишки. Думаю погнать их палкой с мест. Но нужно найти способных к делу. Слышал я, что с дьяком Елизаром Вылузгиным ты в ладах. Возьми его в советчики. Да не откажи мне, поедем вместе по землям и областям в августе.

   — Я готов, святейший.

Два побратима выпили ещё царской медовухи, но немного, не желая «распоясаться», поговорили о семейных делах — всё больше о семье Шеина — и расстались.

   — Отдохни недельку-другую да и поедем с тобой по Руси, — сказал на прощание Филарет.

   — Так и будет, святейший.

Распрощавшись с патриархом, Шеин шёл и думал о нём и о царе Михаиле. Ему хотелось разобраться, каковы же будут отношения отца и сына в делах государственных и церковных, потому как царь имел большое влияние на архиереев церкви. Позже Шеин узнал, что Филарет и для духовенства оказался более сильной личностью, чем его сын. Он и для церкви стал прежде всего великим государем. Филарет достиг со временем той высоты власти, к какой стремился всю жизнь. С первых дней, как он встал возле сына, в делах управления государством почувствовалась твёрдая рука. Слышал Михаил, как умудрённые жизнью бояре говорили о Филарете: «Нравом опальчив и мнителен, а властителен таков, яко и самому царю его бояться».

Михаил шёл из Кремля на Арбат к Елизару Вылузгину. Знал он от сына, что дьяк ушёл на покой, но по своему нраву покоя не ведал и помогал всем, кто нуждался в совете, в помощи. Однако дьяка Елизара дома не оказалось: уехал по делам в Серпухов, и Шеин отправился к Артемию Измайлову, благо он жил неподалёку от Елизара. Помнил Михаил, что у Артемия был нюх на хороших людей. Шеин понял это ещё в Пронске, а потом утвердился, действуя рядом с Артемием, когда били Болотникова. Артемий всё время кружил среди деловитых людей. При царе Василии Шуйском он служил во дворце дворецким. Он встречал татарских князей, которые со своими отрядами шли из Казани на помощь Василию Шуйскому. Вместе с князем Иваном Масальским он освобождал от поляков Москву с владимирским ополчением.

В царствование Михаила Фёдоровича Артемий Измайлов опять-таки был на виду. Он участвовал во всех придворных церемониях, принимал дипломатов, представлял царю послов Англии и Дании, Персии и Швеции. Он был третьим лицом после дьяков Посольского приказа при заключении Деулинского перемирия. А во время отъездов царя из стольного града Артемий всегда оставался вторым или третьим лицом при градоначальнике. Как ему было не знать людей, не научиться распознавать их склонности к добру или злу! И как было не вовлечь Измайлова в помощь Филарету! Ведь именно такие честные и трудолюбивые люди нужны были великому государю.

Размышляя над текущей дворцовой жизнью, перебирая имена и фамилии тех, кто служил правительнице Марфе, Михаил подумал, что надо искать преданных деловых людей среди тех, кого инокиня Марфа не подпускала к государственной службе. Повод не принимать таких людей в своё окружение у Марфы был. Её мздоимцы и корыстные сродники не могли бы ужиться с теми, кто жил по правде и чести.

Перебрал Михаил и тех, с кем воевал. Но получилось так, что он никого не мог вовлечь в мирские дела, потому как его побратимы не были людьми державного ранга. Вот только разве князя Игоря Горчакова можно было нацелить на государеву службу, а потом уж пусть сам пробивается, чтобы потом не укоряли: дескать, сродников тянет к державному кормилу. Не мог Шеин допустить, чтобы от одной корыстной цепи отпочковалась другая. Он даже родного сына не думал никуда пристраивать и всё-таки радовался за Ивана. Тот сам умел добываться успеха. Помогали ему в этом ум, трудолюбие и честность. Минувшим вечером он сказал отцу:

— Батюшка, я еду посланником в Данию. Вот как их речь осилю, так и отправлюсь.

   — Дерзай, сынок, позже послом будешь. Всё хлеб слаще, чем у воеводы.

Но, пока сотоварищи великого государя искали ему верных помощников, сам Филарет приступил к выполнению задуманных преобразований в державе. Начал он с того, что поговорил по душам со своей бывшей супругой Ксенией Шестовой, костромской дворянкой, и ласково уговорил её уйти от государственных дел. Он позвал её в свои палаты, приготовил угощение, усадил за стол и повёл тёплую беседу:

   — Ты, матушка Марфа, много порадела за Русь. Низкий тебе поклон за то, что подпирала своим плечом нашего сынка. Теперь же приспело время отдохнуть тебе. Вот в патриаршие палаты зову, будешь тут коротать время за молитвой, меня мудрым словом согревать. Ежели не хочешь, так в монастырь игуменьей иди. Вон в Новодевичьем вот-вот преставится матушка Ненила — встань на её место во благо обители святой.

Инокиня Марфа шла в палаты бывшего супруга, взвинчивая себя на «кулачный бой», думала, что придётся отбиваться от нападок великого государя. Но как тут станешь отбиваться, если он Христом Богом просит помочь ему, а не мешать в возрождении державы после Смуты! Погас огонь Марфы при первых же ласковых словах своего бывшего супруга, и дальше он говорил душевно, ни в чём её не виня: