Воевода Шеин

   — Святой отец, я готов был пасть пред ними на колени, потому что они прожигали мою душу. И я готов был каяться в своих грехах.

   — Но чем он писал глаза святых на стене? — спросил приор.

   — Простым углём из печи! Это как проявление чуда! Помилуй меня, Дева Мария! — каялся монах.

И пришёл для Михаила банный день. Его увели мыться. А спустя некоторое время в его келью пришли настоятель монастыря и с ним два пожилых иконописца. В полутьме кельи они вначале ничего не увидели. Потом зажгли свечи и подошли к одной из стен. То, что они там увидели, заставило их истово молиться. Требовательно и властно смотрели на них грозные глаза властителей неба и земли.

   — Святая Дева Мария, спаси и сохрани нас. Мы каемся даже в первородных грехах, — шептал приор Вацлав.

Сделав несколько поклонов, настоятель и старцы отошли от стены.

   — Святые отцы, что мне делать с этим узником? — спросил приор.

Старейший из них, отец Стефан, ещё зоркий иконописец, ответил:

   — Мы возьмём его под своё крыло. Сотворим грех, если оставим без призора.

   — Верю тебе, отец Стефан. Ждите его из бани и ведите к себе.

И минуло два года, как Михаил Шеин работал в иконописной мастерской монастыря. Он будто родился для того, чтобы стать иконописцем. Он распознал силу красок и каждой из них находил своё место, что составляло гармонию, устремлённую ввысь, поднимавшую выразительность образов до живого звучания. Лики его святых молено было назвать характерными как для католических, так и для православных образов, и по этому поводу он не спорил с искушёнными иконописцами Стефаном и Владиславом. В душе он нёс своё понимание того, что создавал: это были служители Всевышнего — единого Бога всех христиан. Михаил не изменял православию и не стремился в лоно католичества, считал себя работным человеком, которому Господь дал умение творить добро.

В монастыре к Михаилу стали относиться как к брату во Христе, но не настаивали на обращении в католическую веру. А время бежало, и пришёл день, когда в жизни Михаила произошли отрадные, хотя и короткие события.

Июньской порой 1614 года в монастырь примчали два шляхтича, на поводу у них был третий конь. Оба уверенные в себе и властные. При них была грамота канцлера Льва Сапеги с требованием передать в руки шляхтичей пленного воеводу Михаила Шеина. Покинул монастырь Михаил Шеин неохотно. Шляхтичи ни словом не обмолвились, куда его повезут, зачем он кому-то понадобился. Сказали только, что ты, воевода, дескать, не вздумай убежать, потому как своим побегом нанесёшь вред жене и дочери. Михаил крепко задумался. Он-то вначале полагал, что с двумя шляхтичами как-нибудь справился бы в удобный для себя миг, умчал бы лесами затемно на родину. Но упоминание о жене и дочери отбило у него всякую охоту к побегу. Ещё он понял из скупой фразы, что Мария и Катя пока в безопасности, и помолился о том, чтобы Господь свёл его с ними. Счёл он, что повороты судьбы всегда непредсказуемы.

Провожали Михаила в путь настоятель монастыря Вацлав и старец Стефан. Сказали тёплые слова от души.

   — Грустим, расставаясь с тобой. Ты много сотворил во благо обители. Возвращайся, если Богу угодно будет, — произнёс Вацлав.

   — Спасибо, святые отцы. Вы были ко мне добры, — ответил Михаил.

«В июне 1614 года он был уже вместе с женою и дочерью в вотчине Льва Сапеги, в Слонимском повете», — писали летописцы той поры.

Через несколько дней неторопливого пути шляхтичи и воевода добрались до Слонима. На его окраине они подъехали к просторному имению, обнесённому частоколом. Большой каменный дом Льва Сапеги бал похож на замок. Окна узкие, как бойницы, две пушки на башнях у ворот — всё говорило о том, что здесь заботятся об обороне имения. Когда въехали в ворота, Михаил увидел лишь дворовых людей. Всадники спешились у высокого крыльца. К ним подошли два холопа и увели коней. Шляхтичи застыли на месте и не склонялись никуда идти. Михаил понял, что они кого-то ждут. И впрямь, вскоре из дома вышел сам канцлер Лев Сапега. Это был почти высокий и крепкий мужчина лет пятидесяти. Шеин запомнил его стоящим близ короля, когда русских пленных проводили по Варшаве.

Лев Сапега сделал знак шляхтичам, и один из них показал Михаилу на лестницу: дескать, иди вперёд. Михаил поднялся на крыльцо. Сапега протянул ему руку. Шеин пожал её.

   — Здравствуй, воевода. Думаю, не ожидал, что встретишь канцлера, который держит в плену твою жену и дочь.

   — Господи Милосердный, вознагради ясновельможного пана за то, что хранил моих родимых! — воскликнул Михаил.

   — Проходи в палаты и будешь гостем. — И Лев Сапега кивнул на дверь, которую слуги держали открытой.

Михаила ввели в трапезную, и он сразу увидел Марию и Катю, которые ждали его, предупреждённые Львом Сапегой. Михаил поспешил к ним, и они шли ему навстречу. И вот уже Мария в его объятиях, и он целует её в губы, в щёки, смотрит в её чистые глаза, в которых никогда не было ни знака неискренности. Наконец Михаил оторвался от Марии и принял в свои объятия дочь. Она была в расцвете юной красоты и так похожа на мать, будто сёстры-близнецы.

   — Здравствуйте, мои дорогие, мои славные, моя семеюшка, моя дочь!

Михаил положил им руки на плечи и смотрел то на одно, то на другое лицо. Он увидел на глазах у Марии слёзы.

   — Мы так давно тебя ждём, родимый, — наконец произнесла Мария, смахивая слёзы. — Пан Сапега ещё зимой обещал привезти тебя.

   — Бог наградил нас терпением и слава Ему. Мы вместе, вместе, — твердил Михаил.

Лев Сапега покинул трапезную в тот миг, когда Михаил подходил к жене и дочери. Он вернулся, и рядом с ним шла его жена, княгиня Сандомирская Кристина. Это была пани лет сорока, стройная, с красивым, но несколько строгим лицом, светловолосая, с большими серыми глазами. Сапега подвёл её к Михаилу и с улыбкой сказал:

   — Вот тот воевода, который почти два года морочил нам голову.

   — Плохо воевали, ясновельможный пан, — ответила княгиня Кристина и протянула Михаилу руку. Он поцеловал её.

   — Спасибо за заботу о моих близких, ясновельможная пани. — Шеин поклонился.

   — Твоя супруга и дочь заслужили такую заботу. Да не ломайте больше копий, паны, живите в мире.

Между тем Лев Сапега проявил заботу о Михаиле.

   — Тебе, воевода, надо сходить в баню. Она уже готова и ждёт...

   — Спасибо, ясновельможный пан. Семь дней пути дали себя знать.

Пришёл слуга и повёл Михаила за собой. Он шёл и оглядывался: случилось чудо, и он боялся, как бы оно не рассеялось как туман.

Чудо не исчезло. После бани, в чистой одежде, испытывая небывалую лёгкость в теле, Михаил сидел между Марией и Катей за столом. Напротив сидели Лев Сапега и княгиня Кристина. А рядом с Катей стоял свободный стул. Это была загадка, и она озадачила Михаила. Вошёл слуга, доложил:

   — Пришёл князь Игорь Горчаков.

   — Мы его ждём. Зови к столу, — ответил Лев Сапега слуге.

   — Надо же! Он что, здесь обитает? — спросил Марию Михаил.

   — Потом всё расскажу. — И Мария пожала Михаилу руку.

И вот появился сын князя Матвея Горчакова, Игорь. Тогда, в пору обороны Смоленска, князь Игорь в свои семнадцать лет был сотским городского ополчения. Его трудно было узнать. Михаил увидел жизнерадостного, полного сил молодого мужа с красивым лицом.

   — Тебе, воевода Михаил, не надо представлять молодого князя? — спросил Лев Сапега.

   — Я помню его как родного! — Михаил встал и, выйдя из-за стола, обнял Игоря. — Я рад тебя видеть, славный.

   — Спасибо, батюшка-воевода, я тоже рад.

В этот миг надо было посмотреть на Катю. Она зарделась как маков цвет, потупила взор и лишь изредка постреливала синими глазами.

Наконец князя усадили за стол, и Лев Сапега поднял кубок, призывая гостей, чтобы они выпили за здравие семьи Шеиных. Потом канцлер стал рассказывать Михаилу о событиях на Руси.

   — У вас в державе много перемен. Правда, они вновь подпортили наши отношения, но мы народ терпеливый. Знай же, воевода, что у вас появился новый царь.