Стезя

Стихи о друзьях детства

В ноябре – в глухом ненастье, Посреди военных лет, Факт отмечен сельской властью, Что родился я на свет. Факт простой, которых столько Все ж случалось в недород: Ленька, Шурка, Петька, Толька – Жаркой выпечки народ. ... Крикнет мать: – Картошка стынет! Марш домой, отец велит! Подчинялись. И доныне Этот крик в груди щемит. Крепко помню я кожурки Тех картофелин парных, Тольку, Петьку, Леньку, Шурку... Докричись теперь до них! Как они – на самом деле, Добры жители земли? Поженились, повзрослели, Ребятишек завели? Без нужды в селе исправно Поживают. Гладь да тишь? Сам бы жил! Но вот недавно Написал один: «Шалишь! Надоело – жар да холод! Распродам и скот и кур, Все спущу, подамся в город...» Да не спустит: чересчур, С баловства он брякнул лишку. Вот опомнится едва, Разберется – не мальчишка, Сам же скажет: – С баловства! Помолчит. Ворота смажет. Не скрипят Расчистит снег От крыльца. Уж так отлажен Славный сельский человек. Сеет хлеб, Начальство кроет, Задарма портвейн не пьет, В отпуск выйдет – баньку строит, Белу каменку кладет, То рубанком гонит стружку, Сел и курит на бревне. Может складную частушку Сочинить в отместку мне: «Коля, Коля дровны колет, Коля песенки поет. Коля в новенькой рубашке На деревню не идет!» Вот приеду, Стол накрою, Чарки – рюмочки подам. И в ответ строкой другою (Пусть пока не золотою) Всем, друзьям, Я честь воздам! Крикну всех. Придут – уважу. Вот тропа – расчищен снег. Так устроен, так отлажен Добрый русский человек. 1978

Нетипичный случай

Сапогами скрипя фартово, В блеске пуговиц – к ряду ряд, Брал меня в городке портовом Почему-то хмельной наряд. Чудный месяц смотрелся в воду. Сочиняй, о судьбе гадай. – Ах, поэт! – обступили сходу, Развлекались: – Документ дай! Нет! И разом под дых и в зубы: «Слишком грамотен, получи...» Закусив изумленно губы, Расползались в ночи бичи. А наряд покурил недолго За нечаянный интерес. И с исполненным чувством долга, Каблуками гремя, исчез. «Ах, поэт? Развелось поэтов! – Заклинал я в горячке строк, – Встань, мой дед, ты за власть Советов бился яростно... Вот итог! Встань, как раньше во поле чистом, Замогильно – не время спать, Освистим их трехпалым свистом, Прости Господи, в душу мать!» Написал и – в газету: нате! Возмущались и терли лбы. Но стихи не прошли в печати, Мол, по части идей слабы. И клинками словес сверкая, Убеждали, подумай сам: Это ж пища врагам какая, Подлым радиоголосам! Успокойся, совету внемли, Тихо топай к себе домой... Убедили – враги не дремлют, Вон как вздыбились, боже мой! 1978

Я там проснулся

Простой советский сочинитель, Подручный партии родной, Я помещен был в вытрезвитель, Прошу прощения, – хмельной. И по утру – раздавлен, скручен, Уже безропотно, без сил – Я там проснулся туча тучей: Ах, что вчера наколбасил? Немного вспомнил я, трезвея, И думу горькую решал. И гражданин при портупее Мне очень нужное внушал. Мерцала лампа вполнакала И утверждал подвальный свет: «Шипенье пенистых бокалов» Воспел ошибочно поэт. Посомневался я. Однако, Кольнуло что-то под ребро. И вдруг, о господи, из мрака Возникло все Политбюро. Портрет к портрету по порядку – По генеральной колее, Подретушированы гладко В державном фотоателье. Смотрели Маркс и Энгельс с полок, И Брежнев, изданный с «колес». Тут Суслов – главный идеолог, Мигнул мне: «Коля, выше нос!» Я ободрился. Рядом чинно Писал «телегу» капитан. «Заметь, – сказал я, – вот мужчины, Пьют исключительно «нарзан»! Был и у них, конечно, вывих, С Хрущевым вспомни кутерьму! Но тут политика, а вы их В ночную пьяную тюрьму. Но трезвых слов не замечая, И крика – робкого – души, Ответил «мент», ногой качая: «Я разберусь... Не мельтеши!» Потом я наскоро оделся: «Михал Андреевич, прости...» На волю вышел, огляделся, Позвякал мелочыо в горсти. Рассвет умыв, сияли лужи, К достойным целям шла страна. Пошел и я... Отмыть бы душу, Да переможется она. 1978