Принц (ЛП)

- Но Taлел богаче, чем Бог. Это для него карманные деньги.

- Нора, сто миллионов долларов - это ни для кого не карманные деньги. Пошли.

Она последовала за Уесли в машину, и в молчании они проехали полмили до того места, где в конце дороги расположились кольцом полтора десятка конюшен. Они оставили машину и прошлись до ближайшей. Нора присвистнула, когда они вошли внутрь.

- Уесли, это абсурд, - сказала она, оглядевшись вокруг. - Я знаю, страховых руководителей в Коннектикуте, чьи дома не оформлены так, как эти чертовы конюшни.

- Расскажи мне об этом. У Райли есть бассейны для лошадей, обогрев стойл, спа... Наши ведущие лошади получают массаж, гомеопаты делают им релаксотерапию... С ума сойти, как испорчены эти чертовы животные.

Они шли по коридору по центру конюшни. Лошади высунули головы и раздраженно ржали на них. Нора потянулась, чтобы погладить одного и Уесли потянул ее за руку обратно.

- Я знаю, я знаю. Это Чистокровные скакуны, а не котята. Они кусаются.

- Совершенно верно. И больно кусаются.

- Как и я, - сказала Нора, оскалившись на него.

Большой гнедой конь клацнул зубами на нее, и Нора зарычала в ответ. Он потрясенно взглянул на женщину и ретировался в свое стойло.

- Что, скажи на милость, мы… проклятье!

Нора ухватилась сзади за рубаху Уесли, споткнувшись обо что-то, едва не упав.

- Нора? Ты в порядке?

- Что за хрень? Я что-то пнула. Прости.

Она наклонилась, и, порывшись в соломе, вытянула кусок сгнившего дерева с ржавой серебряной петлей, прикрепленной на конце. Уесли взял доску из ее рук и осмотрел.

- Странно.

- Странно, что? - спросила она. Уесли не ответил. Оборачиваясь по сторонам, он прошел по коридору раз, останавливаясь возле каждого стойла. - Уес, что происходит?

Он покачал головой.

- Я не знаю. Пойдем. Давай посмотрим на кобыл.

Из-за гнилой доски в одной руке, он взял ее другой и практически вытащил из конюшни с жеребцами.

- Taлел попросил нас оставаться в амбаре племенных жеребцов.

- Я знаю. Поэтому мы не останемся здесь.

- Жеребцы - это большие деньги. Они те, о которых каждый заботится. Те, что являются призерами. Я хочу посмотреть, как живет остальная половина.

Уесли, казался настороженным, когда они покинули амбар с жеребцами и направились по дорожке к белой конюшне с зеленой отделкой. Она выглядела такой же элегантной и ухоженной, но, когда он дошел до двери и увидел большой серебристый навесной замок на дверной ручке, то выругался.

- Проклятье. Заперта.

Он смотрел на него с такой концентрацией, что Нора подумала, будто он пытался открыть его силой мысли.

- Зачем кому-то запирать кобыл, но не запирать призовых жеребцов?

- Это мой вопрос. Ну, тогда нам стоит выяснить это. - Нора оттолкнула Уесли, открыла свою сумку и вытащила оттуда набор отмычек. - Прикрой меня.

- Нора, что ты делаешь?

- Перестань психовать. Я просто вскрываю замок. Дай мне секунду.

- Откуда ты знаешь, как вскрывать замки? И почему у тебя набор отмычек в сумочке?

- Уесли, мой мальчик, меня арестовали в возрасте пятнадцати лет. Это был арест номер один. Было еще двенадцать с тех пор. Когда тебя арестовывают столько раз, как меня, ты начинаешь продумывать все случайности.

- Нора…

Она хлопнула навесной замок, и тот свалился с дверной ручки. Они проскользнули внутрь амбара и закрыли за собой дверь.

- Нормально. - Она подняла лицо к Уесли. - Сорен всерьез увлекается бандажом. Здорово шокирует, не правда ли?

- Я настолько потрясен, что даже потерял дар речи.

Нора закатила глаза.

- Я научилась взламывать замки, чтобы позлить его. Я хотела, чтобы он знал, во что бы он меня не заковал, я смогу выбраться. Даже если я и не пыталась.

- Почему? Я думал, ты любила его.

- Я и люблю его. Любовь и наличие плана побега не являются взаимоисключающими. Они, по сути, настоятельно рекомендованы.

Нора нашла выключатель и щелкнула им.

- Здесь странно.

- Ага, расскажи мне об этом.

Они разглядывали конюшню в тишине. Та была пуста. Совершенно пуста. Ни лошадей. Ни аксессуаров для верховой езды. Ни персонала. Ни жокеев. Ничего. Просто старая солома на гнилом полу в душной темноте.

- Похоже, она пустовала долгое время.

Уесли заглянул в каждое стойло.

- Мне тоже так кажется. Странно, ставить замок на пустую конюшню и ни одного на переполненную приносящими доход лошадьми.

- Давай проверим остальные.

- У меня есть отмычки.

Нора последовала за Уесли от второго амбара к третьему. Они опять обнаружили на нем висячий замок. И снова нашли его пустым. Четвертый и пятый амбары тоже были пустыми. Ни лошадей. Ничего.

- Что, черт возьми, происходит?

Уесли стоял в последней из конюшен, уставившись на отсутствующее в ней содержание.

- Ты мне скажи. Ты у нас эксперт по лошадям.

- Я не знаю. Разве что Taлел перевез всех своих лошадей на другую ферму... смысла нет. На ферме такого размера должны быть сотни годовалых лошадей, жеребцов, кобыл. Даже если бы он перевез всех своих лошадей на другую ферму, он должен был, по крайней мере, оставить некоторых, что он держит для других. Мы содержим около ста лошадей, которые не принадлежат нам.

- Я должна пойти и спросить его. Он что-нибудь мне скажет.

- Не спрашивай. Пока что. Я хочу задать несколько своих вопросов.

- Каких, например?

Уесли поднял кусок доски из амбара с жеребцами.

- Свежая краска поверх гниющей древесины, Нора? Мой первый вопрос будет такой: почему миллиардер не может позволить себе починить сломанные двери стойла?

Нора посмотрела на деревяшку, а затем на Уесли. Он что-то увидел в ее глазах, что-то вроде понимания. Он подождал, но она, похоже, не была готова его просветить. Она тяжело вздохнула, и свет в ее глазах снова погас.

- Чертовски хороший вопрос.

Глава 28

Север

Прошлое

Кингсли гортанно застонал и этот стон Сорен поглотил из его уст. Он потянул за веревку, которая приковывала его к холодному металлу изголовья кровати, но не смог освободить руки.

Теперь это была чистая пытка. Кингсли лежал с привязанными по краям кровати руками и ногами, в то время как Сорен медленно, нежно целовал его. Его губы… шею… ключицы и грудь получили почти пять минут внимания...

- Пожалуйста… s’il vous plaît… - умолял Кингсли, и даже не знал, почему он молил, и о чем он просил.

Сорен никогда не внимал его мольбам, ни о милосердии, ни о завершении процесса. Все происходило по времени Сорена, по его воле и только по его воле. Но Кингсли не мог остановить себя от попрошайничества, от мольбы. Ни одна девушка никогда не целовала его так. Он чувствовал себя вещью, и ничем более. Когда Сорен целовал его, Кингсли знал, что это было только ради Сорена. Боль была для Сорена. Удовольствие было для Сорена. Кингсли, существовал для Сорена и он это знал. Месяц назад он хвастался перед Сореном привилегированным положением, что он занимал, будучи единственным сыном во французской семье. Мать боготворила его и не просила ни о чем. Отец баловал его. Его сестра делала работу, которую от него никогда не ожидали. Маленький принц, вот кем он был, рос. И каждую ночь, его мать читала ему Маленького принца, его любимую историю. Но под Сореном, Кингсли перестал быть принцем или королем.

Он был ничем, всего лишь рабом, слугой, телом, для пользования Сореном и для Сорена.

Ничто не радовало Кингсли больше, чем исчезнуть в ските ночью и найти ожидающего его Сорена. Корону, что его родители возложили ему на голову, даже назвав его Кингсли, хотя менее французское имя, вряд ли существовало, он снял эту корону и положил к ногам Сорена. И принц становился слугой, простолюдином, всю ночь напролет.

Рука Сорена скользила вдоль груди Кингсли, по животу, опускаясь еще ниже. Кингсли застонал на грани боли от необходимости, невероятной жажды. Ему необходимо было, чтобы его коснулись… как можно скорее. Но руки Сорена и его рот блуждали вдоль каждого сантиметра его тела, за исключением тех сантиметров, что нуждались в поцелуях, наиболее отчаянно желающих прикосновения.