Страница 25 из 27
Шатёр задрожал, яркий свет прошил полог.
Амин, не размышляя, схватил палец, содрогнулся и, чувствуя, как всё его существо протестует - а больше всего - живот, запихнул его в рот, за щёку. И запоздало позвал:
- Гувейда!
Девочка завозилась у него на руках, тихо застонала.
Шатёр вздрогнул, сияние заполнило его весь. Закрывая глаза, Амин увидел, как старуха грузно поднялась навстречу нестерпимому серебристому свету, услышал, как испуганно вскрикнула Гувейда...
И снова заблудился среди клочьев тумана.
***
Проснулся Амин от боли и от боли же потерял сознание. Перед глазами вспыхивали белые пятна, рот был полон крови, юноша захлёбывался ею, проваливаясь то в сон, то в явь. Горело всё - раскалённый жгут проходился по спине, раз за разом, ужасно и безумно знакомо. Но тогда это было всего-то раз пять, а сейчас... Сейчас Амин не мог и считать, но прекрасно понимал - куда больше пяти. И что будет потом - понимал тоже.
Шок от холодной воды заставил взбодриться - только лишь чтобы в полузабытьи увидеть знакомые лица бедуинов. Сейчас - злые. Лицо Бакра, наклоняющегося за камнем...
Да, камни тоже были. В очередной раз теряя сознание, Амин успел подумать, что стараниями рассерженных хозяев так долго не протянет. Ха, а мальчишка говорил что-то про пещеру...
Потом было солнце - яростно-жгучее. Надсадное жужжание у уха. И знакомый скрипучий голос:
- Ты получил, что хотел. Я исполнил твоё желание.
Амин с трудом разлепил глаза. Открыл пересохший рот, силясь вдохнуть.
- Жалкое зрелище, - проскрипел Валид, сидящий на валуне неподалёку у стены, к которой был прикован Амин. - Человек - такое жалкое зрелище. Даже лучшие из вас неизменно жалки. Глупы, уродливые и жалкие... Я ненавижу вас. Весь ваш гнилой род. До последней косточки, до последней мыслишки, последней сути вашей жадной натуры ненавижу... Почему ты решил, что можешь управлять мной, смертный? - покосившись на юношу, поинтересовался мальчик.
Амин закрыл глаза, щекой прислоняясь к стене, пытаясь найти в ней желанную прохладу.
- Дружба. Помощь. Просьба, - выплюнул мальчик. - Всего лишь очередная клетка. Да, кстати, если тебе интересно, я выполнил и другое обещание. Я отвёл Гувейду, оставил её у караванщиков. Девочка полубезумна, но скоро отойдёт. Она не будет помнить себя, ничего не будет помнить. Ничего, кроме имени. Но любой бедуин увидит на ней печать бывшей "защитницы". Так что сомневаюсь, что ей удастся протянуть долго. Хотя... не спорю, ты дал ей шанс. Но, - мальчик вскочил, подошёл ближе. Потянулся и вдохнул Амину в ухо: - Ты же думал, я спасу тебя, да? Да, конечно, иначе зачем тебе рисковать жизнью ради какой-то девчонки? Решил сделать меня своим рабом, прикрывшись дружбой... взаимопомощью? Думал, я не пойму? О, да, это же то "человеческое"... ты прав, Амин. Это то. Человеческое. Все вы на привязи друг у друга. И я не прощу тебе, что ты хотел привязать и меня. Меня никто не может поймать. Никто.
Амин, плывя в дурмане, мелко задрожал, когда у пояса - точнее рубища, что от него осталась - истерзанной кожи коснулся холод метала.
- Твоя джамбия, - улыбнулся мальчик, отступая. - Жаль, она тебе не поможет. Она для султанов. А ты... ты мертвец. Прощай, Амин, - и, потянувшись, потрепал слипшиеся от пота светлые волосы юноши. - С тобой было... забавно.
Амин дёрнулся, силясь повернуть голову. И тут же обмяк. Даже сквозь забытьё он чувствовал жгучие прикосновения солнца и укусы насекомых. А ещё скрипучий смех.
И - почему-то - шелест крыльев.
***
Десяток людей сгрудился крупными муравьями у гладкой, раскалённой скалы. Покрутившись, они вместе с ещё одной обмякшей фигуркой поползли к чёрному провалу прохода.
Валид сосредоточенно смотрел на них, сидя на вершине оплывшей свечным огарком крыши – всё, что осталось от каменной башенки. Поджав ногу, опасно свесился над пропастью.
Порыв ветер взлохматил тёмные волосы. Оранжевая завитушка сорвалась с карниза, запрыгала по каменным стенам, падая, эхом отзываясь где-то среди древних скал-зданий.
Мальчик обернулся. Равнодушно поглядел на маленькую чёрно-коричневую птичку с белым животиком - пустынную каменку.
Отвернулся, бормоча под нос:
- Привет, старуха.
Птичка вытянулась. Расправила крылья. И попрыгала к мальчику.
- Не надоело одиночество? - прошамкала она, забавно раскрывая и закрывая клюв.
Мальчик молча смотрел вниз.
- Невозможно провести вечность в полном одиночестве. Даже тебе.
Валид обернулся.
- Пришла поучать меня? Самой-то не надоело? Вали к своим ниткам и оставь меня в покое!
- Пряже, о юный рассвет, пряже, - по-старушечьи усмехнулась птица. - Не суди людей по нашим меркам. Они другие. И многие из них лучше нас.
- И это мне говоришь ты? - проскрипел мальчик. - Ты, прядущая их судьбы?! Немного жестокости, немного доброты, и полную меру жадности - вот твои люди. Не хочу иметь с ними ничего общего!
Птичка склонила голову, уставилась на Валида чёрной блестящей бисеринкой-глазом.
- Зачем же ты всё чаще спускаешься в их мир?
Мальчик резко отвернулся.
- Убирайся, старуха. Нам не о чем с тобой говорить.
Птичка расправила крылья и зачирикала-засмеялась скрипучим старушечьим голосом.
- Давно ли тебе стало понятно, что свобода и одиночество идут рука об руку? Давно ли пришлось осознать, что тебе это не нравится?
- Моя жизнь - свобода, - проворчал мальчик. - Меня так создали.
- И при создании забыли вложить сердце, - добавила птица со смешком. - Оттого и маешься.
- Наоборот, - грустно усмехнулся мальчик. - Вложили слишком много. Помнишь, какие нити ты пряла, Манат? Помнишь, как мне из сил приходилось выбиваться, раздавая им направо-налево удачу? Помнишь, что стало после? "Я хочу, я хочу, хочу, хочу..." Больше эти ничтожества ни на что не способны. Это они вынули моё сердце. Больно мне, Манат. Очень больно.