Гладиатор

— Нет, — ответил Вителлий. — Я совершенно одинок и предоставлен самому себе. В моем кошельке шестьдесят сестерциев… вернее, уже меньше, потому что один сестерций я отдал гаруспику.

— И что же сказал тебе этот гадальщик по потрохам?

— Сказал, что рука одной женщины спасет меня от почти верной смерти. А в остальном обещал, что меня ждет яркая, полная событий жизнь.

— И ты веришь в болтовню этого нищего прорицателя?

— Не больше и не меньше, чем в загадочные проделки Фортуны.

— Мне нравятся твои слова, — произнесла Мессалина. — Рим полон святилищ Фортуны, но приходят в них только бедняки, молящие об улучшении своей доли. Когда дела идут и без того хорошо, о таких вещах не заботятся. Надежда на удачу — удел бедняков.

Вителлий засмеялся:

— Я принадлежу к числу бедняков, так что мне приходится добиваться благосклонности Фортуны.

Вскочив с ложа, Мессалина схватила стоявшую на столике позолоченную вазу, изображавшую рог изобилия и наполненную яблоками и гроздьями винограда. Вытряхнув фрукты на стол, она вновь запрыгнула на ложе, сорвала с себя корсет и опустилась, обнаженная и соблазнительная, на колени перед Вителлием. Прижимая левой рукой рог изобилия, она театрально произнесла:

— Я Фортуна, богиня счастья, удачи и благоприятного случая. Вителлий из Бононии, что нужно тебе для счастья?

Вителлию, поначалу с недоумением наблюдавшему за этой сценой, оставалось только засмеяться и подыграть.

— Прекрасная Фортуна, я беден. Для счастья мне не хватает занятия, которое позволило бы зарабатывать на жизнь.

— Да будет так! — опустив руку в рог изобилия, произнесла Мессалина. — Я дам тебе такое занятие! И я не шучу. Я уже поговорила с Сульпицием Руфусом. Он готов принять тебя в свою школу гладиаторов. Ты свободный человек, а не раб, так что ежемесячно будешь получать по десять сестерциев. Первая победа принесет тебе сто сестерциев, вторая — двести…

Вителлий приподнялся. Видят боги, это было бы решением всех его проблем: новая жизнь, новая профессия, новое будущее! Он хотел уже было поблагодарить Мессалину, но вдруг вспомнил искаженное, залитое слезами лицо Веррита, разгульное отчаяние, царившее среди участников Вольной Вечери, и ворота цирка, через которые выносили трупы убитых. Увидел рабов, волочивших за ноги труп Веррита с окровавленной шеей и зияющей раной в животе.

— Нет, — вскрикнул Вителлий, в отчаянии опускаясь на подушки. — Я хочу жить, жить, жить!

Мессалина обхватила его лицо ладонями и притянула к себе.

— Ты будешь жить, Вителлий. Я так хочу. Тебе нечего бояться. Ты молод. Ты силен. И тебе сопутствует удача. Ты будешь сражаться и будешь побеждать. Потому что я так хочу. Никто во всей империи не обучает гладиаторов лучше, чем Сульпиций Руфус. Он создал гладиаторские школы Помпей и Капуи. Его ученики одержали более десяти тысяч побед…

— Но десять тысяч побед — это и десять тысяч убитых противников, — возразил Вителлий.

— Что ж, — попыталась успокоить его Мессалина, — всегда кто-то оказывается слабее, но ты силен, и я хочу, чтобы ты стал героем. Понимаешь ты это?

Вителлию стало ясно, что его карьера гладиатора — дело решенное. Так хотела Мессалина. Что он мог предпринять? Бежать? Ищейки Мессалины догонят и схватят его. Спрятаться? Рано или поздно его разыщут. Выхода не было. Тем не менее, собрав все мужество, он осторожно поинтересовался:

— А если я откажусь?

Все еще совершенно обнаженная Мессалина поспешно накинула на себя вуаль, словно решив лишить неблагодарного юношу счастья созерцать ее тело. Нахмурившись, она заговорила еле слышно, но очень внятно:

— Вителлий, я желаю видеть тебя сражающимся на арене, желаю видеть, как ты побеждаешь. Я хочу сделать из тебя кумира, гладиатора, о котором будет говорить весь мир. — Ее голос стал громче. — Я не желаю, чтобы ты стал одним из двух сотен тысяч безработных, которые каждую неделю стоят в очередях за дармовым пайком, которые, словно воры, крадутся по жизни и надеются только на то, что когда-нибудь судьба улыбнется им и они, сделав мизерную ставку, выиграют большие деньги, участок земли или собственный дом.

Продолжая говорить, Мессалина, словно разъяренный зверь, металась по комнате. Вуаль, прикрывавшая ее тело, казалась красноватой в свете масляной лампы.

— Однажды ты уже отверг мое желание, — произнесла возбужденно Мессалина. — Ты воображаешь, что сможешь и во второй раз сделать это?

Прежде чем Вителлий успел хоть что-то ответить, Мессалина круто повернулась и исчезла за занавесом.

— Увидимся в цирке! — услышал он ее голос. — Завтра же явись к Сульпицию Руфусу.

Это было все. Теперь в комнате слышалось только потрескивание фитиля светильника. Вителлий огляделся и, поняв, что по-прежнему голый сидит на ложе Мессалины, поспешно потянулся к своей одежде.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Сульпиций Руфус палкой начертил на песке квадрат со стороной в десять шагов. Вителлий встал в одном его углу, а Пугнакс — в противоположном. Руфус взмахом палки подал знак. Противники настороженно напряглись. Хотя они и жили вместе, каждый из них ненавидел другого. Втиснутые в каморку, не превышавшую размерами восьми квадратных метров, они целыми днями не обменивались ни словом, разве что в случае крайней необходимости. По большей части они слышали друг от друга только ругань.

Минуло три месяца с тех пор, как Вителлий попал в Рим. И почти столько же времени прошло с тех пор, как он поселился на Виа Лабикана в гладиаторских казармах, тех самых, которые он увидел в первый вечер. Только теперь Ludus magnus, как называли римляне эти казармы, выглядели иначе. Там, где были уставленные блюдами столы, а жаждущие любовных утех женщины предлагали себя гладиаторам, сейчас стояли облака желтоватой пыли, пронизанные едким запахом пота выкладывающих все свои силы бойцов. Вместо сладострастных стонов с овала примыкающего к арене внутреннего двора доносились резкие выкрики команд. Вместо красного фалернского бойцы лишь время от времени получали холодный, освежающий душ из деревянного ведра.

— Больше двигайся, — крикнул наставник Вителлию, — и бросай сеть так, чтобы она быстро вращалась. Чем быстрее ты будешь это делать, тем больше вероятность застать противника врасплох.

Вителлий и Пугнакс проводили схватку в классическом снаряжении ретиариев — с грубой сетью в левой руке и заостренным трезубцем в правой. Хотя все учебные схватки проводились с боевым оружием, наносить противнику серьезные раны было строго запрещено. Слишком уж дорого обходились и сами гладиаторы, и, что еще существеннее, их подготовка. Но даже на тренировках редкое поражение обходилось без крови. Чтобы засвидетельствовать свою победу, выигравший схватку всегда старался нанести побежденному легкую рану. Как раз поэтому у одетого в набедренную повязку Вителлия виднелись на правом плече два багровых шрама. Правое плечо и предплечье чаще всего подвергались опасности, поскольку правая рука с оружием всегда оказывалась ближе к противнику. Руки до локтя и ноги до колен были во время учебных поединков защищены кожаными накладками, тело оставалось незащищенным.

Вителлий молниеносно отдернул голову, уклоняясь от со свистом рассекшей воздух сети Пугнакса. Теперь уже шанс появился у Вителлия, потому что после неудачной попытки набросить на противника сеть требуется какое-то мгновение, чтобы восстановить полный контроль над нею. Сеть либо падает на землю, либо, если бросок был чрезмерно сильным, может обернуться вокруг бросавшего и даже сбить его с ног, что при серьезной схватке означает верную смерть.

— Debilis… слабак! — фыркнул Пугнакс (иначе он Вителлия никогда не называл) и тут же ловко восстановил положение, ухудшившееся после не достигшего цели броска.

Вителлий по собственному опыту знал, что каждая неудачная попытка отнимает немало сил и, самое главное, лишает уверенности и заставляет переходить к защите. То же самое и сейчас. Пригнувшись и немного приподняв острие трезубца, Вителлий начал подбираться ближе к противнику. Теперь Вителлий уже не был тем робким, застенчивым юношей, который взирал на Рим с чувством наивного изумления. Оскалив зубы и сузив глаза, он осторожными, легкими, как у дикого зверя, движениями кружил вокруг противника. Руфус с удовлетворением наблюдал за ним. Выполняя волю Мессалины, он включил Вителлия в «семью» — группу, составленную из привлекательно выглядевших рабов, помилованных тяжких преступников и немногочисленных добровольно вступивших в нее римских граждан. К последней категории относился и Вителлий.