Страница 21 из 25
— Было бы значительно проще, — продолжает тов. Смидович, — если бы задачи ограничивались оказанием культурной, медицинской или хозяйственной помощи туземцам. Но задача была поставлена более глубокая, трудная, исчерпывающая. Комитет Севера никогда не понимался, как Комитет помощи голодающим туземцам. Комитет Севера всегда был Комитетом содействия малым народностям Севера в деле их вовлечения в общее строительство. Не только для туземцев, но и руками самих туземцев.
Ныне на территории Ненецкого округа — культбаза, шесть школ-интернатов, дом туземца, красные чумы, постоянные больницы и врачебно-подвижные пункты. Организовано несколько колхозов.
Сообщение о возникновении первого оленеводческого колхоза — документ исторический. Весною 1929 года учитель Тельвисочной самоедской школы Выучейский И. П. созвал ненцев, сделал им доклад о преимуществах коллективного хозяйства и предложил организовать первый ненецкий колхоз. Тут же после обсуждения записалось в колхоз двадцать пять ненцев с четырьмя сотнями оленей.
Этою же весной было созвано вторичное собрание, на которое приглашались записавшиеся, чтобы решать уже практические вопросы организации. Некоторые из ранее записавшихся теперь не захотели входить в коллектив, кандидатуры других были отвергнуты собранием, — в коллективе осталось семнадцать человек с двумястами оленей. В большинстве вошла молодежь, кроме Соболева с женой, который избирается председателем. Социальный состав: пятнадцать батраков, один бедняк и один середняк.
Кроме Соболева в Совет вошли: Апицына Степанида, Выучейский И. П., кандидаты — Ледков Михаил и Ледкова Меланья. Ревизионная комиссия: Ледков Григорий, Вылко Варвара, Бородкин Павел, кандидаты — Соболев Тимофей и Ледкова Настасья.
Членский взнос — по пятьдесят оленей с главы, по десять оленей с каждого члена семьи и по десять капканов с чума.
План первоначальных работ намечается такой: объединить стадо и заклеймить его «в одно ухо», организовать «нетпой» (ездовое стадо с чумом) для промысла морского зверя и рыбы на летних стойбищах, выработать план осенней подледной ловли рыбы, весь промысел сдать ненецкой кооперации, для чего предложить «Кочевнику» послать лодку в Кузнецкую губу.
На этом же собрании принимаются правила внутреннего распорядка. Распределение труда должно производиться Со ветом колхоза, в отдельных случаях председателем. Каждый член коллектива предлагает меры к улучшению промысла или оленного хозяйства — так, вот от этой фразы, зародилось нечто вроде производственного совещания колхоза.
Права и обязанности члена коллектива такие: «хранить общее имущество, не отлучаться без разрешения Совета далеко в гости и на свадьбу, соблюдать в колхозе порядок; общее собрание может обругать виновного и даже прогнать из колхоза».
Все ненцы заинтересовались этою небывалою жизнью, когда «много чумов работают вместе». Нарочито приезжают издалека, чтобы поговорить: «посмотрим, что выйдет из этого».
Отношение бедняков и середняков предупредительное: прежде чем идти в тундру ненцы справляются, где будет пасти свое стадо колхоз, чтобы не помешать ему, случайно не захватить отведенных ему ягельников.
При ПНОК’е, так сокращенно русские зовут Первый Ненецкий Оленеводческий Колхоз, — первая в тундре детплощадка; мужчины состоят в кружке безбожников; организована первая партийная ячейка.
Колхозники пользуются полотенцем, за едою употребляют ложки и даже вилки; в чуме вместо костра — железные печи; строится колхозная баня; между ПНОК’ом и оленсовхозом — соцсоревнование на лучшую пастьбу; «пноковцы» иначе смотрят на женщину.
Кулаки запугивают колхозников: детей, мол, насильно отберут в школы, взрослых на военную службу. Член колхоза Филипп Выучейский, имеющий семью в восемь душ и вступивший в колхоз с 45 оленями, заявил кулакам в ответ: «Я за всю жизнь не видел таких хороших условий, как в колхозе»…
Другой колхозник — ненец, так мне говорил:
— Ходишь, ходишь — пьяным станешь. Ноги заболят, совсем опристанешь: и все надо итти, итти… Иначе ни до чего не дойдешь. И спишь — все смотришь: нет ли волка, и ешь — все смотришь: нет ли волка. Такова была жизнь… самое пропащее житье было. А теперь и ем спокойно и сплю спокойно. В колхозе народу много и у каждого свой труд…
Я упомянул, что в колхозе иначе смотрят на женщину. Дело не только в том, что она получила возможность принимать участие наравне с мужчиной в общественной жизни. Это «иначе» сказалось во всем ее положении. Женщина считалась существом грязным, поганым. Для нее целый ряд унизительных запретов: она не имеет права переступать через место против входа в чум («синякуй»), также через веревку, которую натягивают по обе стороны загона для ездовых быков. Когда из загона оленей выводят для упряжки, то веревку в одном месте опускают и переступает через нее мужчина. Женщина должна пролезать под веревкой, подымая ее над головой. Лишь с появлением молодой травы женщина получает право переступать через веревку: «трава все очищает». Эти запреты относятся к женщине на весь период ее половой жизни. «Запогаженную» вещь окуривают для очищения дымом от сжигаемого на углях сала, снятого с толстой кишки хора или быка (но не важенки).
В самоедской сказке дикий и домашний олени спорят, кому лучше живется.
Дикарь: «А что же у тебя вся шея обтерта? Видно житье твое нехорошее?»
Домашний отвечает: «В этом виновата моя хозяйка. Уж очень она грязна, кровь свою женскую не смывает. Потому мне тяжело тянуть ее поганую нарту».
Оскорбительные мелочи, нашедшие отражение и в фольклоре, в колхозе позабылись, самоупразднились.
Весною 1931 года делегатом от ненецкого округа на VI Всесоюзный съезд советов приезжал в Москву председатель ПНОК’а самоед-ненец Семен Алексеевич Соболев.
Соболеву 57 лет, 33 года работал батраком, потом стал единоличником-бедняком. «Только при советской власти почувствовал себя человеком», ныне — кандидат в члены партии, с энтузиазмом строит колхоз.
Вот что рассказал Соболев в своем докладе Комитету Севера:
— Так чиво, — хорошо живем! Когда начали мы колхоз, кулаки воевали против. Говорили — плохо будет в колхозе. Мы хоть темные, неграмотные, но думаем: советская власть плохо не сделает, раз говорит — идите в колхоз, значит будет хорошо. Вышло хорошо!
Людей в колхозе—28, а с ребятами—47.
Сначала-то у меня сын записался, а потом и я. Было по 10 оленей, потом по 20 и по 30 на человека. Пошел середняк в колхоз. Один середняк было оступился. Оленчиков-то мало у нас было сначала, немножко больше 200 да дали нам 40. Год был тяжелый, ледовый, кое-как мы доволоклись до промысла.
Один середняк поехал, а потом оступился. Говорит, никто не помогал мне наживать оленей и не хочу теперь раздавать их по товарищам. Я его убеждал: «работай до лета, подожди, толк будет, хорошо будет». Ну, верно, рыбы достали хорошо в тот год, 800 пудов продали, сейчас год хуже—600 пудов. Песцов в 1929 году добыли 40, сей год еще не зачинали продавать. Нынче нам дали 1500 кулацких оленей.
При царе никто не знал, никто не помогал. Теперь подмогу дали, мы соединились, крепкие стали, оделись хорошо, сыты. Хорошо живем! Теперь нас знают, за нами наблюдают.
Убили мы сейчас 700 оленей, из них 400 телят. Государству сдали. Приехал из «Кочевника» человек и спрашивает — «сколько сдадите?» — спрашивал без насилия. Ну, мы и сдали 400, сами сдали, добровольно. Пропало от болезни копытной сей год больше сотни. Приплод был неважный.
После убоя у нас теперь уже 2 100 оленей, а потом будет и 10 000. Вот какой у нас план!
Собрания бывают в колхозе. Обсуждаем на собраниях — где кочевать, где жить, кто какую работу будет делать, кому что давать, планы обсуждаем. Была летом экспедиция (геоботаническая), смотрела — где какие корма. Мы их возили по тундре.
Каждый немец колхозник приставлен к промыслу: один по оленям, другие — рыбаки, третьи — по охоте, которые — по хозяйству.
Пастухов шестеро, у стада собаки. Дежурят по суткам. Ссбак-то со щенками больше сорока штук держим. Собаки хорошо сторожат, — без собаки и сто пастухов не уберегут стадо.