Последний штурм

Но до всех этих событий еще было несколько лет.

Полковник военно-воздушных сил США, командир президентского лайнера вышел из кабины экипажа.

— Что нового, Джек? — спросил его Никсон.

— Через час десять минут будем садиться в аэропорту Пекина. Оттуда просят, сэр, чтобы вы были тепло одеты, температура в Пекине — минус восемь градусов, сильный северный ветер. Спрашивают: нужно ли привезти на аэродром шубы?

— Поблагодарите, полковник, хозяев за заботу, но мы захватили с собой теплую одежду.

…«Боинг» на малых оборотах двигателей подрулил к самому вокзалу, и из его иллюминаторов прибывшие с интересом смотрели на землю, которую президенту Никсону выпала честь открыть для Америки.

У самолета президента готовились приветствовать премьер Чжоу Эньлай, хорошо известный всем по фотографиям, и какой-то высокий старый человек, одетый в пальто с воротником из выдры. Но самым странным в его одеянии были матерчатые тапочки на толстой стеганой подошве и ослепительно белые носки, видневшиеся из-под коротковатых брюк.

— Кто это? — спросила мадам Никсон.

— Это, мадам, один из ближайших друзей председателя Мао, маршал Е Цзяньин, — сказал офицер из ЦРУ. — Его белые носки под любой костюм и в любую погоду сначала выглядели курьезом среди военных. Но потом к ним привыкли, и теперь было бы столь же странно увидеть маршала в другом наряде.

— А откуда ты это знаешь, Сэм? — поинтересовался президент.

— Видите ли, сэр, почти двадцать пять лет назад я входил в состав особой военной миссии, которой президент Трумэн поручил изучить возможности сближения не только с Чан Кайши, но и с коммунистами. Сближения не получилось, тогда русские перехватили инициативу, но авансы на благоприятное развитие событий мы получили вполне определенные. Вы делаете, сэр, то, что не удалось сделать ни одному президенту до вас.

— Спасибо, Сэм. Кажется, трап уже подогнали.

Чжоу Эньлай с полусогнутой левой рукой — осложнение после какой-то болезни — подошел к президенту и поздравил его с прибытием на китайскую землю.

Перед приемом в честь президента Соединенных Штатов Никсон с супругой были приглашены на встречу с Мао Цзэдуном.

Они вошли в один из бывших императорских покоев. Большой зал с дорогой резней мебелью, шкафы и полки с книгами, глубокие кожаные кресла и огромный ковер зеленоватых оттенков с иероглифом «счастье» посредине. Мао с трудом поднялся из кресла и сделал два шага навстречу гостю. Никсон заговорил первым:

— Я давно мечтал побывать в вашей стране, уважаемый председатель, мне хотелось увидеть вашу землю, познакомиться с жизнью ее народа. И вот эта мечта осуществилась. Благодарю вас за приглашение посетить вашу страну и вашу древнюю столицу.

Мао Цзэдун слушал, не выпуская руки Никсона из своих рук. Не понимая языка, он с раскрытым ртом и выражением детской растерянности и беспомощности на лице смотрел на переводчицу. Модно, по-европейски одетая племянница Мао быстро говорила почти в самое ухо председателя. Он улыбнулся. Было непонятно: дошел ли до него смысл сказанного. Но, выслушав переводчицу, Мао медленно, так медленно, что Никсон почувствовал себя неудобно, произнес какие-то слова.

— Председатель рад, — на хорошем английском языке говорила переводчица, — что вы прилетели в нашу страну. Это очень хорошо. Пройти десять тысяч ли трудно, но когда они остаются позади, поймешь, как много ты сделал.

Никсон, освободив руку, представил Мао свою жену, несколько экзальтированную женщину, уже готовую было чуть ли не обнять Мао, но тот пугливо отстранился.

— Очень хорошо, госпожа, — переводила девушка, — что вы последовали за своим супругом.

— Мы прибыли к вам, господин председатель, — сказал Никсон, опускаясь в кресло, указанное Мао, — потому что изменилось время, в котором мы живем, и то, что раньше казалось невероятным, сегодня никого не удивляет.

Опять Мао что-то говорил неразборчиво, так что на лице переводчика, взятого Никсоном из китайского отдела государственного департамента, отразилась растерянность: он не улавливал смысла, не различал слов. Ему показалось, что его не понимает даже племянница председателя. Но она снова затараторила, глядя в листочки блокнота:

— Председатель говорит, что времена действительно меняются. Как говорили древние: не может так быть, чтобы всегда только было пасмурно, наступят и ясные дни. Между нашими странами, сказал председатель, слишком долго висела черная туча непонимания, хотя у американского и китайского народов есть много общего. Давайте искать это общее и на его базе строить наши взаимоотношения.

— Этому мы и хотим посвятить свой визит, господин председатель.

Мао снова произнес какие-то слова.

— Председатель Мао говорит, — читала переводчица по блокноту, — что китайский народ хотел бы видеть в американском народе своего доброго партнера. Нам с вами, господин президент, предстоит сделать исторический шаг вперед, который будет первым на тысячемильном пути к взаимопониманию. Председатель помнит, что он встречался несколько лет с одним американским другом даже в то время, когда председатель жил в Яньани. Это хороший друг, и председатель ему высказывал все, что он думал и думает об отношении двух наших стран. А теперь это же самое он готов повторить и господину Никсону, но уверен, что это ему хорошо известно.

— Да, — подтвердил Никсон, — я знаю о беседе председателя с Эдгаром Сноу. Это и заставило меня попробовать наладить новые отношения с Китаем. Но много было помех на этом пути, много наносного. Теперь, будем надеяться, нам удастся отремонтировать разрушенную дорогу.

— Вы правы, господин президент, — произнесла переводчица, — председатель говорит: древние учили нас, что можно иногда пойти на то, чтобы сломать восточную стену и починить западную. И еще председатель желает вам, господин президент, успешного визита в нашу страну.

Никсон только собрался поговорить на символическую тему о восточной и западной стенах, но понял, что аудиенция окончена. Мао выглядел совсем обессилевшим. Он откинул массивную голову на спинку кресла и полузакрыл глаза. Лицо его неестественно покраснело. Большие, когда-то, видно, очень сильные руки лежали на подлокотниках кресла, и пальцы их чуть дрожали. Никсон и его спутники поднялись, чтобы попрощаться. Мао Цзэдун, еще минуту назад сломленный, вдруг оживился, ему помогли подняться на ноги, и он протянул руку Никсону. Тот заметил, что сквозь полуприкрытые веки на него направлен острый, любопытный взгляд. Это удивило Никсона, он был сбит с толку этой резкой переменой: от последней степени апатии — к жизни.

— Я был рад, господин президент, — говорила переводчица, — познакомиться и встретиться с вами. У вас, я знаю, много всяких проблем, и я желаю вам справиться с ними.

«Опять нормальные слова старого, но еще сильного человека», — подумал Никсон, но Мао Цзэдун снова поставил его в тупик.

— Когда вернетесь домой, господин президент, передайте от меня привет генералу Эйзенхауэру, — сказал он, будто не знал, что Эйзенхауэр давно покинул этот мир. — До свидания, господин Никсон.

До своей резиденции Никсон и его спутники не обменялись ни словом, подозревая, что машина начинена записывающей аппаратурой. И только перед приемом, выйдя в парк прогуляться, Никсон поделился своими сомнениями с Роджерсом.

— У меня двойственное мнение от встречи, Уильям: то ли председатель действительно так дряхл, то ли он мистифицирует. Поэтому я не знаю, что принимать всерьез, а что отбросить. Но его мысль о том, что можно сломать восточную стену, чтобы починить западную, мне представляется крайне интересной. Как ты думаешь: нет ли тут намека на новые отношения Китая с Западом и разрыв с Россией?

— Я четыре часа провел с министром иностранных дел господином Цзи Пэнфэем. Мы обсуждали проект будущего коммюнике. Он высказал много интересных мыслей, которые перекликаются с теми, что вы услышали от самого председателя.

Прием в Доме собраний в честь Никсона был, вне сомнения, такой, каких устраивалось здесь не так много. Президент Никсон, сидя между Чжоу Эньлаем и маршалом в белых носках, являл собой образец остроумия и дружелюбия. Он отложил от себя вилку с ножом и взялся за куайцзы[12], выточенные из слоновой кости, с выгравированными в верхней четырехгранной части пожеланиями счастья, долголетия, процветания и здоровья. Чжоу Эньлай был галантен и внимателен. Своими палочками он подкладывал в тарелку первой леди Америки самые вкусные кусочки, называя их по-английски. Когда не хватало слов, прибегал к помощи переводчика, высокого круглолицего парня, вернувшегося из Америки, где остались его родители и родственники. Когда приготовления к еде были закончены, поднялся Чжоу Эньлай, держа в правой руке небольшую рюмку.

12

Куайцзы — палочки для еды (кит.).