Шардик

Прежде чем Кельдерек успел ответить, в темноте над ними бесшумно вырос Геншед и щелкнул пальцами. Они медленно поднялись на ноги, боязливо ежась и вздрагивая, точно животные при приближении жестокого хозяина. Геншед собрался было заговорить, но тут подошел Лаллок, и он повернулся к нему.

— Много за них все одно не выручить, Генш, — сказал толстяк. — Так что не бери в голову, наплюй. За такой товар даже я не дал бы приличных денег. Ты мало теряешь, всего ничего.

— Так или иначе, эти двое останутся при мне, — ответил Геншед.

— Да не стоит никого тащить с собой, Генш, не в таком мы положении. Доходяг этих нипочем отсюда не вывести, а если нас поймают с ними — пиши пропало. Нам и вдвоем-то будет трудно выбраться, а у нас еды ни крошки, Генш. Нужно попробовать переправиться через реку, в Дильгай, это наш последний шанс.

Геншед присел на разрушенную каменную ограду и уставился перед собой пустым взглядом. Лаллок нервно потер руки, звякнув перстнями:

— Только не сейчас, Генш, не ночью. Мы утром попробуем, на рассвете. Ступай вон в тот дом, где не вся крыша обвалилась. Разожжем костер — снаружи видать не будет. У меня вино есть — хорошее, крепкое вино. Заночуем там, а как настанет утро — переправимся через реку, лады?

Геншед тяжело поднялся на ноги и с минуту стоял в задумчивости, покалывая подушечки пальцев острием ножа. Потом наконец кивком указал на Раду:

— Этого я возьму с собой.

— Хорошо, Генш, хорошо, как скажешь. Только ведь он в обузу будет, любой из них будет в обузу. Ты бы оставил всех здесь, а? Какой нам от них толк теперь? Среди ночи они отсюда не уйдут, еле живы все, в чем душа держится.

— Этого я возьму с собой, — раздельно повторил Геншед.

К Раду медленно подошла Шера, прикрывая лицо локтем. Когда она вложила ладошку в руку своего покровителя, Геншед пристально уставился на нее — немигающими глазами, полными бесконечной, холодной злобы, как у змеи. Раду наклонился к девочке, чтобы взять на руки, но не смог и бессильно упал на одно колено. Встретив неподвижный взгляд Геншеда, он начал вставать, явно собираясь броситься в бегство, но работорговец проворно схватил его за продырявленное ухо, и мальчик сдавленно пролепетал:

— Нет! Нет! Я не…

— Ты просто глупый сопляк, Раду, верно? — Геншед медленно выкрутил ему ухо, заставляя снова повалиться на колени. — Просто глупый сопляк, верно?

— Да.

Геншед провел острием ножа по его трепещущему веку, но потом, словно потеряв интерес к начатому делу, сунул нож обратно в ножны, рывком поднял Раду на ноги и потащил к полуразрушенному дому, где Лаллок уже стоял на коленях, раздувая тлеющий огонь в своей курильнице. Малышка шатко брела за ними; ее тоненький плач стал неслышен, когда все трое вошли в дверной проем. Кельдерек в изнеможении рухнул наземь, где стоял, но позже — он не знал, сколько времени спустя, — все-таки дополз на четвереньках до ближайшей хижины и там забылся сном.

53. Ночной разговор

Кельдереку дали огромный мешок с детьми-рабами и велели отнести во Дворец Баронов, но мешок оказался неподъемным, и его пришлось волочить за собой шаг за шагом. Путь лежал вверх по крутому склону горы, и он следовал за владыкой Шардиком через угрюмый лес, где среди деревьев мелькали и хихикали призраки мертвых солдат. Потом склон стал таким крутым, а мешок таким тяжелым, что дальше пришлось карабкаться на четвереньках. Дворец Баронов стоял на самой вершине, но, приблизившись, Кельдерек увидел, что здание нарисовано красками на гигантском дощатом щите. Пока он стоял, вытаращив глаза, щит рассыпался на части, и обломки полетели вниз с отвесного противоположного склона.

Проснувшись, Кельдерек выполз наружу и попытался разглядеть звезды в небе, но их заслоняли либо ветви деревьев, либо облака. Он изо всех сил напряг ум и стал соображать: если сейчас очень поздно — полночь или за полночь, — Геншед и Лаллок, скорее всего, спят; в таком случае, возможно, он сумеет освободить Раду и Шеру, а при везении даже убить Геншеда его собственным ножом.

Темно было — хоть глаз выколи, но Кельдерек различил вдали красноватый свет огня, пробивавшийся из-за какой-то завесы. Он сделал несколько шагов по направлению к нему и понял, что неверно оценил расстояние: огонь горел близко, совсем близко. В дверном проеме хижины, куда Геншед завел Раду вечером, сейчас висел плащ. Кельдерек подкрался к нему, опустился на колени и прильнул глазом к щели, через которую сочился свет. Стены из сухой каменной кладки, выложенный булыжником пол и медленный низкий огонь в очаге напротив входа. «Интересно, кто собирал дрова?» — мелькнуло у него в уме. Должно быть, сами работорговцы, пока он спал. В дальнем углу спали Раду и Шера, прямо на голом полу. Раду лежал неподвижно, но Шера беспокойно шевелилась во сне и тихонько хныкала, явно в лихорадке. Ее тень на стене прыгала и дергалась, преувеличивая каждое движение больного ребенка, подобно тому как эхо в глубоком ущелье усиливает крик человека, стоящего на краю обрыва.

Геншед, с длинной палкой в руке, сидел на своей котомке, мрачно глядя в огонь и тыча концом палки в скопление жучков, выбежавших наверх горящей чурки. Кельдереку снова явилась странная мысль, что он вообще никогда не смыкает глаз или же, как насекомое, погружается в спячку только в определенное время года. Напротив него в неуклюжей позе сидел на колоде Лаллок, положив раненую ногу на здоровую. К котомке Геншеда был прислонен кожаный бурдюк, и спустя несколько секунд работорговец взял его, отпил несколько глотков и передал толстяку. Поняв неосуществимость своей затеи, Кельдерек уже собирался тихонько отползти прочь, но тут Лаллок заговорил. Охваченный любопытством, даром что одолевало головокружение и прожорливое комарье осаждало, Кельдерек прислушался.

— Ты же не всегда торговал рабами, да? — спросил Лаллок, наклоняясь и потирая ногу. — Сколько я тебя знаю, Генш? Года три?

— Не всегда, — ответил Геншед.

— А чем ты раньше занимался? Может, солдатом служил?

Геншед подался вперед и концом палки сбросил в огонь жука.

— Был помощником палача в Терекенальте.

— Хорошая работа? Хорошие деньги?

— Только на прожитье хватало.

Последовала пауза.

— Но поразвлекся неплохо, да?

— Детская забава на самом деле. Быстро надоело. Изо дня в день ничего нового, и тебе разрешается делать только то, что велено.

— То бишь удовольствия мало?

— Ну, вообще-то, оно приятно — смотреть на рожи приговоренных, когда их приводят… когда они видят все орудия, выложенные для личного их пользования… тиски там, клещи, щипцы и всякое прочее.

— Но сперва щипцы?

— Да когда все пальцы переломаны, уже без разницы. Но время от времени ты можешь дать себе волю.

— Время от времени — это как понимать?

Геншед снова приложился к бурдюку и ненадолго задумался.

— Когда человек осужден, тебе остается лишь привести приговор в исполнение. И это славное развлечение, но так и мальчишня мелкая может развлекаться, и зверье какое-нибудь, верно? Во всяком случае, я пришел к такой мысли.

— Ну и как же тогда позабавиться от души?

— Крики, визги, вопли — это все быстро приедается. Немножко другое дело, когда нужно вытянуть какие-нибудь сведения. Настоящее мастерство в том, чтобы сломить дух человека, превратить его в безвольное существо, полностью тебе покорное, которое не смеет рыпнуться, даже когда ты его приканчиваешь.

— И ты умел такое?

— Здесь ум нужен. Конечно, я бы себя показал в лучшем виде, умом-то не обделен, но эти ублюдки связывали мне руки. Такие должности продаются тем, кто заплатить может. Качество работы никого не интересует. Я знал себе цену и не собирался всю жизнь ходить в подручных палача ради хлеба насущного. Я стал брать у узников мзду за легкую смерть или просто брал деньги, а обещания не выполнял — поделать-то они все равно ничего не могли. Это-то и стоило мне места. После пришлось помыкаться какое-то время. Большинство людей не желают нанимать на работу бывших палачей — ну и дураки.