Страница 12 из 83
Посмеиваясь друг над другом, мы начали выгружаться.
И тут раздался удивленный возглас:
— А где наша одежда?!
Ответ был более чем очевиден, — ее не было! Ничего!
Вся наша «парадная» одежда, столь аккуратно сложенная на корме, была смыта, вероятно, той большой волной, когда я бросился вычерпывать воду и спасать плававшую в лодке обувь. Никто в суматохе этого не заметил.
Сейчас все смотрели на меня весьма красноречиво, а меня душил смех. Я ясно представил себе картину: в разгар яркого солнечного дня по узким улочкам и переулкам почти ползком пробираются в разные концы поселка четверо взрослых полуголых парней, боясь попасться на глаза прохожему, и еще хуже, какому–нибудь «школяру». Что нас ждет дома, — лучше было тогда не думать.
Слава богу, причал и набережная в то время были пустынны.
— Ну что, пошли, — прозвучала без энтузиазма команда.
И каждый пошел своим путем… Мой путь был самый дальний, на окраину поселка. Знакомыми тропками, через огороды и вдоль «дачных» заборов, я пробрался, чудом ни кем не замеченный, домой. Влез в окно своей комнаты и, быстро набросив домашнюю одежду, появился на кухне перед матерью. Она была, естественно, крайне удивлена:
— Ты, оказывается, уже дома. А почему я не заметила, когда ты пришел?
Я предоставил ей самой ответить на этот вопрос и начал рассказывать, как прошел «Последний звонок».
Вскоре после этого, каждый из нас уехал из Гурзуфа, расставшись навсегда со своим детством.
Мичманка
Я благополучно спрыгнул с каменного забора и, подобрав упавшую фуражку, услышал над собой вопрошающий голос:
— Это еще, что такое?
Подняв голову, я тут же вытянулся и замер. Передо мной стоял офицер и с удивлением рассматривал с ног до головы стоявшего перед ним шестнадцатилетнего мальчишку в курсантской форме.
— Это — ваш «сын полка», товарищ майор, — попытался объяснить выскочивший из КПП курсант.
— Чей сын? Мой?! — резко повернулся к нему офицер.
— Я хотел сказать, — Вашей роты, товарищ майор. Парень приехал поступать в наше училище и пока живет в нашей роте.
— Ты, кто такой? — повернулся ко мне офицер.
— Мишка из Гурзуфа, — со страхом выпалил я.
Вероятно, вид у меня при этом был такой растерянный, что майор неожиданно рассмеялся и сказал:
— Ладно, Мишка из Гурзуфа, иди спать. Завтра разберемся.
Влетев бегом в «кубрик», я рассказал моему другу Дане, что произошло. Он расстроился.
— Надо же, чтобы тебя угораздило попасться на глаза нашему «бате». Завтра он тебя, наверняка, выпрет. Да, и мне попадет.
Данил был старше меня на несколько лет. Я знал его с детства, когда наши отцы служили вместе в одном гарнизоне. Сейчас он заканчивал Ленинградское высшее инженерно–морское училище им. Макарова, куда я приехал поступать. Отправив свои документы в училище, я не стал дожидаться вызова и выехал в Ленинград. В училище мне сказали, что мои документы еще не пришли, поэтому дать мне направление в общежитие они не могут. Тогда я нашел Данила в «экипаже» на 23‑й улице и он приял решение.
— Будешь жить пока у нас. В «кубрике» сейчас есть свободные койки, некоторые ребята живут в городе, «на квартирах». Питаться будешь в нашей столовой. Для этого мы тебе подберем курсантскую форму. На КПП сейчас дежурят только наши ребята, остальные — на практике. Твоя задача днем не попадаться на глаза нашему «комроты». Он, — конечно, мужик нормальный, но «служака». Найдешь, чем заняться днем?
— Найду, — уверенно ответил я.
Так оно все и устроилось. Был 1960 год. Днем я пешком бродил по городу, который еще не был полностью восстановлен, в центре еще встречались развалины домов. Но я влюбился в этот город с первого взгляда.
В то время в городе были очень популярны «танцы». В «белые ночи» танцевали даже на Исаакиевской площади под духовой оркестр. Дворец культуры им. Кирова на Васильевском острове был местом отдыха исключительно курсантов военно–морских училищ и «Макаровки». Появляться ребятам в «гражданском» там было неуместно. Это я понял в первый же вечер, когда Даня взял меня туда с собой. Следующий раз я уже был в «своей» курсантской форме. Правда, пришлось «выкручиваться», объясняя своим юным «дамам», почему у меня на рукаве пять «шевронов».
Разумеется, после таких вечеров, мы возвращались значительно позже, чем это было допустимо «режимом». А ночью на КПП находился дежурный офицер. Поэтому ребята мне показали, где и как можно перебраться через стенку забора, минуя «дежурку». Вот, во время очередного позднего возвращения я и был «застукан» майором…
Но на утро ничего не произошло. Майор зашел в «кубрик», подошел ко мне и весело спросил:
— Ну что, гурзуфский мишка, выспался? Тебе еще рано с этими жеребцами по танцам бегать. Готовься к экзаменам! — И ушел.
Между тем, ребята один за другим защищали свои «дипломные проекты». О своих назначениях они уже знали и готовились к отъезду, закупая на свои «подъемные» в огромном количестве гражданскую одежду. Даня получил распределение в Находку и был очень доволен.
Я рассматривал их выпускные альбомы с фотографиями их заграничных «практик» и страшно завидовал. Но никак не мог понять их радости по поводу расставания с курсантской формой. Особенно ненавистными для них, как я понял, были «мичманки», которые они презрительно называли «касками».
После торжественного вручения дипломов на площади перед Кировским дворцом, на котором я присутствовал вместе с десятками родственников и подруг курсантов, Данил объявил в «кубрике»:
— Ну, сегодня — «отвальная». Ты, конечно, едешь с нами.
— Куда же нам без него? — сказал кто–то из ребят. — Мишка у нас теперь вроде талисмана.
«Отвальную» кампания друзей устраивала на «квартире», где снимал комнату один из них. Квартира находилась на Петроградской стороне, куда все и отправились вечером на нескольких «такси». Я ехал один в машине, на заднем сидении которой лежали «мичманки» ребят. Мое «спецзадание» заключалось в том, чтобы доставить их на «место», что я с гордостью выполнил.
В небольшой комнате «коммуналки» собралась большая кампания ребят и их девушек. Стол ломился от напитков и закуски. Было шумно и весело. Танцевали под «радиолу», которая крутила «заграничные» пластинки. Я чувствовал себя вполне комфортно, потому что на меня никто не обращал внимания.
Водку я не пил с тех пор, как однажды в детстве со школьным приятелем мы попробовали выпить «четвертинку» на двоих. Но я пил вино и был уверен, что «умею пить». Однако когда шампанское быстро закончилось, выяснилось, что вина на столе нет. Тогда передо мной поставили необычную бутылку с заграничной этикеткой, на которой был изображен негр под пальмами.
— Вот тебе настоящий напиток для моряков, — сказал кто–то из ребят, — приобщайся к морской жизни.
На этикетке я прочитал: «Ямайский ром». Ром мне не понравился. У него был странный приторный вкус и резкий запах, которые я запомнил на всю жизнь.
От этого рома я вскоре «набрался», но сохранял «полное сознание». Меня затошнило. Я понимал, что выходить в таком состоянии в коридор «коммуналки» нельзя, чтобы не компрометировать всю кампанию. Я сел на подоконник открытого окна «подышать свежим воздухом» и меня вырвало. После этого мне стало значительно лучше, и я присел в кресло в углу комнаты. Никто ничего не заметил.
Через некоторое время раздался громкий стук в дверь и «хозяина» комнаты вызвали в коридор. Вернулся он с какой–то женщиной и удивленно–возмущенно воскликнул:
— Ну, посмотрите сами! Вы видите здесь хоть одного пьяного? Кто из нас мог облевать ваше окно? Здесь собрались взрослые люди!
Женщина растерянно оглядела присутствующих и смущенно сказала:
— Извините, я ошиблась. Это, наверное, из другой квартиры.
Меня в углу она вообще не заметила. Но, когда дверь за ней закрылась, все дружно уставились на меня.
— Это твоя работа, юнга? — утвердительно спросил «хозяин».