Страница 118 из 307
Выпустил пахучий залп, пышный клуб.
– С Гибралтарских скал… прямиком.
Они томились в тени океанских глубин, золото у пивного насоса, бронза возле бутылок мараскина, обе в задумчивости, Майна Кеннеди, Лисмор-Террас, 4, Драмкондра, с Адолорес, красою, Долорес, безмолвной.
Пэт подал заказ на незакрытых тарелках. Леопольд принялся нарезать печенку на ломтики. Как уже было сказано, он с удовольствием ел внутренние органы, пупки с орехами, жареные наважьи молоки, между тем как Ричи Гулдинг, Коллис, Уорд ел говядину и почки, то говядину, то почки, запеченные кусочки ел он, ел Блум, они ели.
Блум с Гулдингом, молчанием обрученные, ели. Трапезы принцев.
По Бэйчлорз-уок[179] позвякивала коляска на тугих шинах, катил в ней вольный холостяк Буян Бойлан – по солнцу, по жаре, под щелканье хлыста над гладким крупом кобылки – на теплом сиденье развалясь, дерзкого пыла и нетерпения полн. Зачесалось. У тебя? Зачесалось. У тебя? Заче-заче-са-лось.
Поверх голосов, поверх крушащих аккордов, громовой бас Долларда в бой рванул:
– Когда любовь в душе горит…
Раскаты Бендушебенджамина раскатясь плиты потолка сотрясли бросили в дрожь такая любовь.
– Война! Война! – вскричал отец Каули. – Вот это воин!
– Что правда, то правда, – захохотал Бен Воин. – Я как раз думал про вашего домохозяина. До победного конца.
Он смолк. Огромною бородой и огромною головой покачал он по поводу его огромного промаха.
– Старина, вы бы ей наверняка разорвали барабанную перепонку, – проговорил мистер Дедал сквозь аромат дыма, – этаким-то вашим органом.
Зайдясь смехом, бородатым и богатырским, Доллард сотрясался над клавишами. Наверняка разорвал бы.
– Не говоря уж о другой перепонке, – добавил отец Каули. – Вполсилы, Бен. Amoroso ma non troppo.[180] Позвольте-ка мне.
Мисс Кеннеди принесла двум джентльменам по кружке холодного портера. Обронила два слова. Да, согласился первый джентльмен, погодка отменная. Они потягивали свой портер. А не знает ли она, куда направлялся вице-король? Слышали сталь копыт, звон копыт, звон. Нет, она не могла сказать. Но ведь об этом должно быть в газете. О, ей не стоит себя утруждать. Ничего трудного. Развернув «Индепендент», она замелькала страницами, разыскивая, вице-король, корона, не королевская, колыхалась в такт, вице-ко. Это слишком хлопотно, сказал первый джентльмен. Нет-нет, нисколько. А как он при этом посмотрел. Вице-король. За бронзой золото слышали стали звон.
В печеночной подливке Блум разминал мятый картофель. Любовь и войну кто-то там. Коронный номер Бена Долларда. Прибежал к нам в тот вечер просить фрачную пару для концерта. Брюки узки, в обтяжку, как барабан. Боров-музыкант. Молли обхохоталась потом, когда он ушел. Бросилась на кровать поперек, дрыгает ногами, стонет от смеха. Ты видел, у него весь прибор на выставку. Ох, Дева Мария, я не выдержу! Вот дамам-то в первом ряду! Ох, никогда так не хохотала! А что, на этом у него и держится весь бас-бормотон. Не сравнишь с евнухом. Кто же это там играет. Отличное туше. Должно быть, Каули. Музыкален. Любую ноту назовет сразу. А с дыханием у бедняги худо. Перестал.
Мисс Дус, чарующая Лидия Дус, мило кивнула входящему Джорджу Лидуэллу, весьма обходительному джентльмену, стряпчему. Добрый день. Она протянула свою влажную ручку, ручку леди, его твердому пожатию. Да, вернулась уже. За старую канитель.
– А ваши друзья уже там, мистер Лидуэлл.
Джордж Лидуэлл ее обходительно пообхаживал, подержал лидладошку.
Блум поедал печ, как уже было сказано. По крайней мере, тут чисто. Не то что у Бертона. Тот малый с его месивом из хрящей. А тут никого, я да Гулдинг. Чистые столики, цветы, салфетки митрами. Пэт туда-сюда снует, лысый Пэт. Ничего не скажешь. Лучшее, что есть в Дуб.
Снова звуки рояля. Явно Каули. Садится за рояль, как сливается с ним, полное взаимопонимание. Тоскливые точильщики скребут скрипки, скосив глаза на конец смычка, пилят несчастную виолончель, пока у тебя зубы не заболят. Ее тоненькое похрапыванье. В тот вечер когда мы в ложе. Тромбон под нами сопел как морж, а в антракте один трубач развинтил и давай выбивать слюни. У дирижера брюки мешком, ногами на месте возит-возит. Правильно, что их в яму прячут.
Звяк-позвяк коляска везет-везет.
Вот разве арфа. Красиво. Мягкий золотой свет. Девушка играла на ней. Словно корма изящной. Хорошо этот соус подходит к. Золотой ладьи. Эрин. Арфа дивная однажды или дважды. Прохладные руки. Бен Хоут,[181] рододендроны. Все мы арфы.[182] Я. Он. Старый. Молодой.
– Нет-нет, старина, я не могу, – застенчиво и смиренно отнекивался мистер Дедал.
Энергично.
– Да валяйте же, гром и молния! – громыхнул Бен Доллард. – Как получится, так и получится.
– «М’appari», Саймон, – попросил отец Каули.
Он сделал несколько шагов к краю сцены, простер свои длинные руки, принял скорбно-торжественное выражение. Хрипловато кадык его прохрипел негромко. И негромко запел он запыленному морскому пейзажу «Последнее прощанье». Мыс, корабль, парус над волнами. Прощание. Прекрасная девушка на мысу, ветер треплет ее платочек, ветер овевает ее.
Каули пел:
Она не слышала Каули, махала платочком тому, кто уплыл, своему милому, ветру, любви, летящему парусу, вернись.
– Да валяйте же, Саймон.
– Эх, минули мои золотые деньки, Бен… Ну да ладно…
Мистер Дедал положил свою трубку покоиться рядом с камертоном и, усевшись, тронул послушные клавиши.
– Нет-нет, Саймон, – живо обернулся отец Каули. – Пожалуйста, верную тональность. Тут до-бемоль.
Послушные клавиши взяли выше, заговорили, засомневались, сознались, сбились.
Отец Каули шагнул в глубь сцены.
– Давайте-ка, Саймон, я буду аккомпанировать, – сказал он. – Поднимайтесь.
Мимо ананасных леденцов Грэма Лемона, мимо слона на вывеске Элвери, дребезжа, бежала коляска. Говядина, почки, печень, пюре – за трапезой, достойною принцев, сидели принцы Блум и Гулдинг. Принцы за трапезой, они поднимали бокалы, попивали виски и сидр.
Прекраснейшая в мире ария для тенора, сказал Ричи; из «Сомнамбулы». Некогда он ее слышал в исполнении Джо Мааса. Ах, этот Макгаккин! Да. На свой лад. Под мальчика из церковного хора. Этакий мальчик от мессы. Месс-мальчик Маас. Лирический тенор, если угодно. Никогда этого не забуду. Никогда.
С чутким сочувствием Блум над беспеченочным беконом увидал, как напряглись осунувшиеся черты. Поясница у него. Глаза блестят ясно воспаление почек. Следующий номер программы. Повеселился, плати за музыку. Пилюли, толченый хлеб, цена за коробочку – гинея. Хоть чуть отсрочить. Мурлычет «Долой к покойникам». Подходяще. И ест почки, нежнейшее – нежнейшей. Только не много ему проку от них. Лучшее, что есть в. Типично для него. Виски. Насчет напитков разборчив. Стакан с изъяном, новый стакан воды. Спички прикарманит со стойки, экономия. И тут же соверен промотает на ерунду. А когда надо, у него ни гроша. Однажды подшофе платить отказался за проезд. Интересный народ.
Никогда Ричи не забудет тот вечер. Сколько жив будет – никогда. В старом «Ройял», в райке с коротышкой Пиком. А когда первая нота.
Тут сделали паузу уста Ричи.
Сейчас наплетет вранья. Рапсодии на любую тему. И верит сам в свои бредни. Притом всерьез. Редкостный враль. Но все-таки память хорошая.
– И какая же это ария? – спросил Леопольд Блум.
179
Аллея холостяков (англ.).
180
С нежностью, но не слишком (ит.).
181
Холм на мысу Хоут; бен – холм, гора (шотл.).
182
Игра слов: по-английски harp – арфа; ирландец (арфа – геральдический символ Ирландии).
183
Любовь мне явилась: Мой взгляд ее встретил… (ит.)