Страница 73 из 83
— Здравствуйте, Сергей Борисович. Я надеюсь, ничего удивительного вам не сообщу?
— Я уже в курсе.
— Это замечательно. Как вы думаете, чем я собираюсь заняться завтра утром? Я схожу в Эрмитаж. Впервые за три недели никаких дел. Правда, команды свернуть операцию из Москвы еще не поступило, но мне уже все ясно. Но какова девчонка! Прорвалась к премьеру, упала на грудь. Это фантастично, но это, откровенно говоря, был ее единственный шанс. Она его не упустила. И при этом, какая вежливая! Обещала вчера позвонить моему куратору и выполнила обещание. Позвонила, сказала, что предпочтет пока подержать акции у себя. Я ее понимаю. По моим сведениям, налоговая полиция разморозит счета уже к вечеру. Там люди умные, они поняли, куда подул ветер.
— Молодчина, — после небольшой паузы согласился Царев, — а я-то думал, обычная экзальтированная дуреха.
— Может и экзальтированная, но вовсе не дуреха. Кстати, Сергей Борисович, это еще не все. Сейчас будет самое интересное.
Щучкин никогда не догадывался, что в городе так много милиции. Раньше ему казалось будто ее гораздо меньше. Это огорчало: хотя Щучкин считал милиционеров людьми тупыми, все же всегда радовался при виде потенциальных защитников от жертв его газетных публикаций. Однако этим вечером он понял, что милицией кишит весь город. Всюду проходили патрули, то и дело проезжали машины, высокие ребята с хорошо поставленным шагом были, безусловно, оперативниками в штатском. И все они подозрительно смотрели на Щучкина, видимо получив приказ о его задержании. Возможно, и милиция, и прохожие действительно смотрели на Щучкина с подозрением. Объяснялось это одним: он бежал по улице без куртки, хотя было ниже нуля.
«Вчера, после совместного распития спиртных напитков, корреспондент «Петербургского дельца» Андриан Щучкин, 1959 года рождения, нанес тяжелым тупым предметом своему коллеге Леониду Бананову несовместимые с жизнью повреждения. Подозреваемый задержан» — Щучкин отлично представлял завтрашнюю криминальную хронику. И героем ее будет он.
Может заранее нанять нормального адвоката и подготовить кампанию? «Один из самых честных журналистов нашего города стал жертвой провокации организованной разоблаченными им банковскими группировками»? Пара статей в день с таким зачином и суд будет неплохо обработан. Ведь судьи — бюджетники, банкиров они любить не должны. Впрочем, журналистов судьи вряд ли любят больше. Да и на мнения писак им просто наплевать. И приговор будет вынесен «по собственному убеждению». А убеждения у них просты — не фиг писать, о чем не знаешь. Ах, ты еще и журналист? Ну-ка, а кто там распинался о предвзятости выносимых приговоров? Сейчас убедишься в торжестве правосудия…
Щучкин тут же вспомнил свою позапрошлогоднюю, разумеется, заказную статью: «Синедрион с Фонтанки». Он не знал, насколько необразованными окажутся работники Фемиды. Некоторые почему-то решили, что он обозвал их филиалом масонской ложи. Нет, с судьями этого города он поссорился всерьез. От них добра не жди…
Дрожащий Щучкин вбежал в свою квартиру. Не раздеваясь, достал из бара бутылку коньяка, выпил залпом полстакана. В голове слегка прояснилось. Здесь оставаться долго нельзя. Скрываться у знакомых? Но найдутся ли такие, кто не испугается попасть под статью об укрывательстве? Таких нет. Значит, надо бежать из Питера. Хотя бы временно, пока следствие не достигнет стадии вялотекущей шизофрении. Есть только два города, где его ждали: Москва и Минск. Но если в Москве он получит лишь крышу над головой, то в Минске есть хорошие ребята, можно добиться пост начальника отдела. Может даже в республиканской газете. Вакансии там в последнее время открываются часто. Люди приходят, люди уходят. А Щучкин человек тертый, он выживет. Пусть платят хоть бульбой — лишь бы подальше от Питера. Кстати, все-таки другое государство. Сразу же не сообразят, не доберутся.
Хотя за последние годы Щучкин проводил кампании по заказу трех различных банков, деньги он предпочитал хранить под паркетом. Рассовав по карманам пятнадцать тысяч баксов, он оделся и выскочил на улицу.
Вдали мелькнул огонек милицейской машины. Неужели за ним? Бежать, бежать!
— Мой куратор думал, что она попрощается и все. Однако Климова сказала: «А напоследок я хочу сделать вам маленький подарок. По-моему, вы не очень тщательно подбираете персонал. Вчера, когда господин Царев передавал мне ваш ультиматум, он решил им не ограничиваться и сделал небольшую прибавку в свою пользу. Я не хочу пересказывать своими словами, просто у меня под рукой оказался диктофон. Да, кстати, передайте напоследок вашему протеже, что он может получить трудовую книжку в любое время»… Сергей Борисович, думаю, дальше цитировать Климову не имеет смысла. Вы прекрасно знаете, о чем идет речь.
— Эта стерва захотела отомстить. — Прохрипел Царев.
— Как можно, Сергей Борисович? Такая милая девушка и вдруг — стерва. Нехорошо. Ругаться нехорошо. И воровать — нехорошо. Ах, что за страна, что за народ! Человек только вышел на свободу и опять. И у кого! У того, кто сделал это маленькое доброе дело. Знаете старую историю про ворону, поклявшуюся дерьмо не клевать? А при виде первой же кучи…
— Игорь Борисович, — Царев наконец пришел в себя, — по-моему, мы все оказались в равном положении. Никто никаких денег ни от кого не получил.
— Вот тут вы ошибаетесь, Сергей Борисович. Есть три серьезных отличия. Во-первых, впрочем, это напоследок. Во-вторых, с вами поступали честно. А вы? Ну а в третьих, деньги кое-какие вы получали. А ваш покорный слуга работал исключительно на процент с конечного результата. И мне очень хочется увезти из этого города хоть какую-нибудь сумму.
— Не понимаю.
— Тогда переходим к первому. Когда имеешь дело с собакой, а ведь вы, — внезапно голос Игоря Борисовича стал жестким, и он пристально посмотрел в лицо собеседника, — вы порядочная сука, нужен крепкий поводок. Вы знаете такого товарища, Костю Пещеру?
— Что-то слышал. Красносельская группировка?
— Нечто в этом роде. О вас он знает еще меньше. Но я недавно попросил его об одной, незначительной услуге. Он наговорил маленькую текстовку о том, что именно вы, работая в «Транскроссе», снабжали его информацией о передвижении машин. С сегодняшнего утра Пещеру усиленно ищут. Ищут и любые доказательства по его делу.
— По такой штуке нельзя засудить.
— Пожалуй, нельзя. А вот отправиться в «Кресты» пока идет следствие — проще пареной репы. Короче, я не хочу терять время. Помните сумму, которую вы потребовали от Нины? Так вот, я хочу получить от вас столько же.
— Двести тысяч долларов? Но мне же их не достать.
— Причем, — продолжал Игорь Борисович, будто не услышавший реплику собеседника, — я их должен получить до завтрашнего вечера. Я еще могу терпеть ваш город зимой, но в межсезонье он действует мне на нервы. Однако исключительно ради вас я готов задержаться здесь еще на сутки. Я уже взял билет на вечерний рейс «Трансаэро». Если деньги будут доставлены прямо в «Пулково», ничего против иметь не буду.
— Но, даже в лучшем случае потребуется несколько дней.
— Вам же не нужно объезжать на упряжке отдаленные яранги. Садитесь за телефон, звоните. А если деньги достать невозможно — скажите сразу. Милицию можно вызвать прямо сюда.
— Я заложу вас.
— Не заложите. Зато сделаете себе маленький подарок: сведете срок пребывания в «Крестах» до минимума. Впрочем, я не в курсе, может, в вашем городе трупы зеков кремируют прямо в тюрьме. Те, кто угрожают мне, не заживаются. Запомните, Царев.
Если бы на столе не стояла вазочка с оливками, события возможно и приняли другой оборот. Царев взглянул на оливки и вспомнил: эта соленая ягода была лучшим лакомством его тюремного дружка Паркета. Того самого, который чуть не придушил его недавно за пассивную педерастию. К Паркету возвращаться было нельзя. А деньги не собрать. Даже половину. Ну а собрал бы? Эти люди его все равно достанут. Не потому, что он много знает — на самом деле, не знает ничего. Просто, так принято.