Страница 27 из 40
Вновь закупорилась «крымская бутылка» — враг навязывал позиционные методы борьбы.
Михаил Васильевич расположил штаб бригады в развалинах хутора Мартьяновки. Настало время все изучить, взвесить. Перед рекогносцировкой комбриг развернул карту. На бумаге очертания Чонгарского полуострова удивительно напоминали силуэт двугорбого верблюда, на котором долго не усидишь. Карта говорила, что на всем Чонгаре нет ни одной реки, ни одного ручья. Была водокачка, но и та взорвана. Колодцев тоже — раз-два и обчелся, да разве вода в них: муть да соль голимая. А полки где укроешь? Под крышами два десятка домишек, а народа — тысячи. Костры не запалишь: не то что дров — прутика, щепки днем с огнем не отыщешь. Плохи надежды и на собственные, внутренние «кочегарки». Обозы застряли в местах выгрузки. Хлеба по полфунта на брата в день — больше не выдашь. Правда, в Ново-Алексеевке разжились пшеницей, а теперь и конина готовится впрок (бьют беляки по лошадям). Но варить-то на чем?
Калмыков поднялся и позвал помощников ехать с ним к проливу. Деревянный мост, подожженный с обеих сторон, сгорел дотла. Огонь слизнул весь настил, все поперечные брусья. Только сваи еще дымили одинокими свечками.
Пролив шириной около 200 метров был глубок: в полтора, а то и в два человеческих роста. О переправе вброд и думать нечего.
— А что это там белеется? — спросил Калмыков, указывая влево на массу каких-то материалов.
— Заготовки на новый мост, — пояснил старший разведки. — Для танков, видать, построить хотели…
— И вы еще медлите! Штабеля сейчас же рассредоточить и надежно укрыть. Возьмите на учет каждый брус, каждую доску. Отныне за них головой в ответе.
— Да, дровишки теперь будут! — довольно потирая руки, проговорил адъютант Александр Верещагин.
— Дровишки?! На костер такие бревна?! — напустился тут же Калмыков. — По ним перекинемся на ту сторону.
В полдень того же 4 ноября на сивашском берегу вновь появилась могучая фигура комбрига. Он сопровождал начальника дивизии Грязнова. Иван Кенсоринович был не в духе. Заминки у переправ вывели его из равновесия. Зная горячую натуру и крутой нрав юного начдива, Калмыков при докладе не стал сетовать на все трудности и нехватки.
Стоя у пролива, начдив заметил:
— Без понтонов тут не обойтись. Но когда они будут! Застрял наш понтонный парк за Александровском, безнадежно застрял.
— И шут с ним. Понтоны нам не нужны, — отмахнулся Калмыков. — Не дадут и близко к воде поднести эти штуки. Все пристреляно. Да вот и нас заприметили. Ложитесь! — Метрах в двадцати от командиров разорвался снаряд.
Короткой перебежкой достигли свежевырытой щели.
— Тяжелыми бьют, сволочи, — ругнулся Грязнов.
— А корректируют с тех вон вышек. Как на полигоне устроились. Взгляните, — произнес Калмыков и предложил начдиву свой бинокль.
— Посбивать бы их.
— Чем? Нашими легкими?
— Да, черт возьми. С тяжелым дивизионом та же история, что и с понтонами. Пока мосты не поставят, не будет и его. Безбожно стопорятся все наши дела. А знаете, Калмыков, — доверительно проговорил Грязнов, — не вернее ли нам от каждой из бригад оставить в районе мостов лишь по одному батальону для разведки, а все остальные силы отвести за Сальково. Там пережидать легче, люди не будут голодать и мерзнуть под открытым небом, и от огня напрасных потерь избежим. Как считаете?
— Я лично против. Прошу всю бригаду оставить на месте, — ответил Калмыков. — Этой же ночью моя разведка будет на том берегу.
— По воздуху, что ли?
— Для начала наплавной мостишко перекинем. После и гужевой ладить возьмемся. Сваи-то под водой не сгорели.
— А материалы где? Подавай, ска́жете?
— Не скажу. Сами кое-что нашли. Заготовки для нового моста на нашем берегу остались. Я приказал все материалы рассредоточить, чтобы ненароком не подожгли все сразу.
— Дельно, — заинтересованно заметил Грязнов, но, что-то припомнив, опять нахохлился: — Инженерный батальон запросите, а его нету. Тоже в дороге…
— Попробуем своими силами. Бойцам из саперных команд сметки не занимать. Да и я когда-то учился не только рушить…
— Спасибо, комбриг. Дерзайте.
Простившись с Калмыковым, начдив направился в бригаду Окулича. И там люди у моря погоды не ждали. Строительная инициатива охватила и их.
В 19.00, 4 ноября Иван Грязнов подписал очередную оперативную сводку штадива. О действиях бригад в ней говорилось почти одно и то же:
«89-я бригада. Занимая передовыми частями южную оконечность косы у Чонгарского моста, производит работы по постройке моста через Чонгарский пролив… 90-я бригада. Занимая передовыми частями станцию Сиваш, производит спешный ремонт железнодорожного моста через Сивашский пролив для форсирования его»[44].
Ровно в 24.00 Калмыков известил начдива уже о том, что звенья наплавного моста наконец-то удалось дотянуть до противоположного берега.
Той же ночью первые красные разведчики во главе с комбатом Зыковым вступили на крымскую землю, и вопрос об оставлении бригад на Чонгарском полуострове был окончательно решен. Появилась надежда, что в самые ближайшие дни удастся организовать разведывательный поиск, который, возможно, и перерастет в решительный прорыв всех крымских укреплений врага.
Предварительные сведения о противнике в районе Сивашской и Чонгарской переправ носили самый общий характер. Пленные, захваченные под Сальковым и Джимбулуком, не сообщили ничего конкретного о начертании и укреплениях крымских позиций. Полной загадкой оставался и вопрос о частях, которые заняли их теперь.
Готовя первую вылазку разведчиков на ту сторону, саперы Калмыкова шесть раз спускали на воду двухбревенчатые звенья наплавного моста, и шесть раз артиллерия врангелевцев сводила на нет все их труды. Лишь седьмая попытка увенчалась удачей.
Переправившись, бойцы разведки сумели потеснить передовые посты врангелевцев и достигли окопов первой линии, которая проходила в двух верстах за прибрежной кромкой. Даже такие сведения были дороги, так как значительное удаление переднего края от переправы позволяло рассчитывать на создание плацдарма для развертывания крупных штурмовых групп.
Комбриг не замедлил проверить реальность такой возможности. В ночь с 6 на 7 ноября Михаил Калмыков проводил на крымский берег уже всю команду пешей разведки, а следом за ней батальон пехотинцев того же 266-го стрелкового полка.
Роты комбата Петрова форсировали Чонгар, неся с собой ножницы для резки проволоки и связки гранат. Они шли на разведку боем. Пробив проходы в заграждениях, бойцы-малышевцы приняли на себя удар всех огневых средств первой линии вражеских укреплений. Противник высвечивал их ракетами и прожекторами, строчил из пулеметов, засыпал шрапнелью. Зримым стало начертание переднего края. На командирские карты легли первые засечки пулеметных точек и орудий прямой наводки.
Но вот заухали и дальние батареи. Враг нацелился разрушить переправу, и это удалось ему. Пойди сейчас пехота в контратаку — все: отряд будет отрезан, истреблен. Однако врангелевцы почему-то не решились покинуть обжитые окопы и не ударили в штыки.
Время теперь работало на бойцов отряда Петрова. Саперы бригады спешили выручить их, тянули и тянули под огнем новую нитку бревен. К рассвету разведчики и батальон перешли по ней к своим, заплатив за все добытое ночью жизнью девяти убитых и кровью сорока раненых товарищей. «Языков» добыть не удалось, но вскоре недостатка в них не было. Первых брали еще силком, а там и добровольные перебежчики появились. Не верили больше солдаты, что так уж неприступны укрепления, возведенные по планам французов.
Но уповать на легкую победу не приходилось. Сопоставление всех данных рисовало далеко не радужную обстановку.
Центральным, ключевым узлом обороны противника было железнодорожное Таганашское направление. Укрепленные полосы здесь следовали одна за другой. Подступы к ним прикрывали 8 тяжелых береговых, 14—16 полевых орудий, три бронепоезда с легкими пушками и один с шестидюймовыми гаубицами. И все это на узком пятикилометровом перешейке.
44
ЦГАСА, д. 305, л. 361.